• Блейз Уиндхем, #2

Часть 3
Королевская пешка
Королевский двор, лето 1541 – зима 1542

Глава 11

 Королю нездоровилось. Он и в хорошие дни отличался дурным нравом, но, когда болел, становился вовсе невозможным. Изъязвленная нога, которая в последние несколько месяцев, казалось, зажила, теперь снова причиняла ему мучения. Внезапно заросла рана, которую всегда держали открытой, чтобы отсасывать гной, и нога воспалилась и распухла. Генриха лихорадило, и он отказывался следовать советам лекарей после того, как они снова вскрыли нарыв.

 – Вам нужно пить как можно больше жидкости, ваше величество, чтобы мы могли сбить жар, – сурово выговаривал королю доктор Баттс. Занимая пост главного медика при Генрихе Тюдоре, он как никто другой знал, как вести себя с коронованным пациентом.

 – Разве я пью мало эля и вина? – зло проворчал король.

 – Ваше величество, я уже говорил – вам нельзя пить эль, и ваше вино нужно как следует разбавлять водой. Мы хотим, чтобы вы принимали этот травяной отвар, мы смешали его со сладким девонским сидром, и он усмирит боль и прогонит жар.

 Король наморщил нос.

 – Воняет мочой, – упрямо сказал он.

 Доктор Баттс был готов взорваться. Такого невыносимого пациента не пожелаешь ни одному медику!

 – Я бы нижайше просил вас, ваше величество, – резко сказал он, – вести себя серьезнее. Вы как ребенок, который отказывается глотать горькую пилюлю! А ведь чем дольше вы страдаете, чем слабее становитесь день ото дня. Будет очень непросто вернуть былые силы! Я уверен, что королева мечтает, что вы вернетесь к ней вдвойне окрепшим! Если не поправитесь, вам не выполнить своих обязательств перед Англией!

 Намек был совершенно прозрачным. Король наливался злостью, сознавая, что лекарь прав.

 – Я обдумаю ваши советы, – мрачно ответил Генрих. Ему осточертело подчиняться чужим приказам, но приходилось признать, что мучения были адские. Он даже отослал Кэтрин. Ей нельзя видеть его в столь прискорбном состоянии. Он казался себе старым и жалким. Ежедневно, в шесть вечера Генрих отправлял к своей королеве гонца с новостями и заверениями в нежных чувствах, но, разумеется, не хотел, чтобы юная красавица супруга видела его больным и немощным. Король почти ничего не ел и стремительно терял вес.

 Прошлым летом, перед свадьбой, с него сняли мерки, чтобы изготовить новые латы, и он был неприятно поражен, услышав, как подмастерье латника кричит:

 – Талия – пятьдесят четыре дюйма!

 Этого никак не могло быть! Он заставил этого дурака измерить его талию еще раз, но добился лишь того, что снова услышал:

 – Талия пятьдесят четыре дюйма! Грудь – пятьдесят семь!

 Унизительно.

 После женитьбы он, как одержимый, истязал себя физическими упражнениями и вскоре, к своему восторгу, заметил, как жирная туша, в которую он превратился, начинает мало-помалу обрастать мускулами. Он следил за тем, что ел. И вот теперь его усилиям похудеть поспособствовала болезнь. Но не терять же мужскую силу! И король начал пить отвратительную микстуру, которую составил для него лекарь, и ему почти сразу же стало легче, отчего он разозлился еще сильнее.

 Нрав короля внушал ужас. Он начал подозревать придворных. Все они только и ждут от него милостей. И народ туда же! А где благодарность?! Он решил, что поднимет налоги. Это будет им уроком! Генрих Тюдор часто вспоминал Томаса Кромвеля. Дорогой, верный Кром! Не раз слышали, как король мрачно бормочет себе под нос: «Он был самым верным из наших слуг!»

 – Почему его нет с нами? – орал он на придворных, и они беспокойно переминались с ноги на ногу. – Я скажу вам почему! Потому что моего верного и преданного старину Крома казнили по ложному обвинению, под смехотворным предлогом!

 Король снова винил в своих ошибках всех окружающих. Он мрачно упивался жалостью к самому себе, не желая признавать ничьего мнения, если оно расходилось с его собственными. Уже десять дней он находился вдали от жены и по-прежнему не был готов предстать перед ней.

 Королеве было одиноко. Она сидела среди дам и вышивала на квадратном лоскуте парчи свой девиз под изображением розы в короне – готовую вышивку предполагалось поместить в серебряную рамочку и преподнести королю. Своим девизом Кэтрин выбрала такой: «Non autre volonteé que la sienne», в переводе на английский – «Ничьей другой воли – только его». Это было скучное и однообразное занятие, и королева скучала. Она обвела взглядом собравшихся вокруг нее дам: леди Маргарет Дуглас, герцогиня Ричмондская, графиня Ратлендская, леди Рогфорд, Эджкомб и Бэйнтон. Все те же наскучившие лица! Когда она выходила замуж, ее дядя, герцог Томас, указал ей, каких дам следует включить в свою свиту. Довольно приятные женщины, но сколько можно на них смотреть? Ей пришлось сказать Генриху, что она желает видеть вдову отца, свою унылую мачеху леди Маргарет Говард, леди Клинтон и леди Арундел – сестру, с которой она не очень-то ладила, тетку принца Эдуарда леди Кромвель, которая вышла замуж за сына Томаса Кромвеля, и миссис Стонор, которая была в Тауэре с кузиной Анной. Да уж, веселая подружка, с иронией подумала Кэтрин и состроила гримасу. Разумеется, были тут и другие дамы, но молодых среди них было мало, а веселых – так вообще ни одной.

 Она пожаловалась герцогу, но он лишь сурово отчитал ее:

 – Ты должна помнить, Кэтрин, что теперь ты королева Англии, богатая и знатная дама. Женщины твоего положения не плачут и не требуют развлечений, точно простолюдинки!

 Ох, господи, как же скучно. Какой прок от того, что она королева, если нечем развлечься? Кэтрин почти сожалела, что стала королевой. Хорошо было при Анне, когда она была всего лишь юной фрейлиной, могла флиртовать с мужчинами и развлекаться. А теперь все веселье достается леди Анне, которая стала королю сестрой. Нет больше Анны Клевской с ее безвкусными нарядами, вместо нее все видят одетую по последней моде даму, которая танцует ночь напролет, покупает все, что душе угодно, и сама распоряжается своей жизнью, а вовсе не какой-то там мужчина. И где же справедливость?

 Хотя, быть может, леди Анне одиноко без мужчины? Сама Кэтрин не представляла жизни без мужчин, поэтому в этом отношении находила свою предшественницу странной. Разумеется, джентльмены ухаживали за леди Анной, но она, наслаждаясь их вниманием, никому в особенности не благоволила. Очевидно, ей нравилась эта игра – обещать, но ничего не давать. Принцесса Елизавета, которая часто гостила у леди Анны, явно восхищалась этой женщиной.

 Когда Анну спрашивали, почему бы ей не вступить в новый брак, она, насмешливо щурясь, обычно отвечала:

 – Как я могу полюбить другого джентльмена после того, как была супругой такого короля, как Хендрик? Кто может сравниться с ним?

 И заливалась смехом, а Кэтрин никак не могла взять в толк, что означают ее слова или почему она так весело смеется.

 Да уж, с леди Анной было куда интересней, чем с любой из фрейлин. Она регулярно гостила при дворе и держалась одинаково приветливо и с королем, и со своей юной и красивой преемницей. Когда Анна приехала ко двору в первый раз, Кэтрин очень волновалась. Но Анна преклонила колени перед королевской четой, а поднявшись, искренне пожелала им счастья. Кроме того, она привезла обоим восхитительные подарки.

 В тот день у короля болела нога, и он рано удалился на покой. А королева Кэтрин и леди Анна, к удивлению придворных, танцевали до глубокой ночи. На следующий день бывшая королева была особо приглашена разделить ужин с молодоженами. Они сидели рядом, смеялись и провозглашали тосты друг за друга. Никогда еще король не уделял такого внимания Анне Клевской, а у придворных глаза лезли на лоб, что привело в восторг обеих женщин.

 На праздник Нового года леди Анна прислала королю и королеве пару восхитительных лошадей из своих конюшен. Это были совершенно одинаковые с виду одногодки серой масти и с угольно-черными щеточками волос над копытами. На них красовались попоны лилового бархата с золотой оторочкой и золотыми же кистями. А уздечки были из чистого серебра! Их торжественно ввели в парадный зал Хэмптон-Корта двое красивых юношей-конюших в лиловых, расшитых золотом и серебром ливреях. Король и королева были в восторге, но кое-кто из придворных презрительно усмехался – ну не дурочка ли эта леди Анна?

 – Напротив, – мудро заметил Чарльз Брэндон, герцог Саффолк. – Думаю, она исключительно умна. Единственная из жен короля, которая сумела остаться в живых, вызвав неудовольствие короля, а потом вернуть его расположение и ничего не потерять, кроме короны и сопутствующих ей тягот.

 А еще она веселая, подумала юная королева. С леди Анной можно отлично провести время, не то что с моими достопочтенными фрейлинами. К сожалению, пойдут разговоры, если я буду держать ее при себе все время. Жаль, очень жаль! Хоть бы Нисса была здесь! И королева вздохнула так тяжко, что фрейлины уставились на нее, как по команде.

 – В чем дело, ваше величество? – подобострастно спросила леди Рогфорд.

 – Мне скучно! – с раздражением воскликнула королева. – Король болен, значит, ни музыки, ни танцев! Я не вижу супруга уже две недели! – И она в сердцах бросила вышивание на пол.

 – Но, ваша милость, почему бы нам не послушать музыку здесь, в ваших покоях? – предложила герцогиня Ричмондская.

 – Давайте позовем милого Тома Калпепера! Пусть поиграет нам, – предложила леди Эджкомб. – У него чудесный голос, и он одинаково хорошо умеет играть и на лютне, и на клавесине.

 Кэтрин задумалась.

 – Хорошо, – наконец согласилась она. – Пусть господин Калпепер придет нас развлечь – если король согласится одолжить его нам.

 Пажа королевы отправили к королю испросить его дозволения, и Генрих уважил просьбу своей юной супруги. Он чувствовал себя виноватым в том, что она заскучала, и все из-за проклятой болезни!

 – Ступай, – велел он Тому Калпеперу, одному из своих любимцев. – И скажи королеве, что я шлю ей свою любовь. Еще несколько дней – и мы с ней обязательно увидимся. Передай ей это, Том, а потом, когда вернешься, расскажешь во всех подробностях, как она приняла известие. – Король плотоядно осклабился и усмехнулся. – Я знаю – она без меня тоже скучает!

 В то время Тому Калпеперу было лет двадцать пять. Это был красивый молодой человек с каштановыми волосами и ярко-голубыми глазами. Светлая кожа, приятная улыбка – он не хотел ее прятать за бородой и тщательно брился. Король его очень любил и постепенно совершенно его избаловал. И Калпепер вовсю пользовался этим преимуществом. Когда-то юным мальчиком он приехал ко двору, чтобы найти здесь свое счастье и состояние, и дело шло к тому, что он наконец добьется успеха.

 Том Калпепер взял лютню, поклонился королю и сказал:

 – Мой повелитель, я отнесу весточку ее величеству. А потом повеселю и ее, и остальных дам.

 Не успел Том Калпепер появиться в покоях королевы, как его обступили взволнованные дамы. Высокий, стройный, с точеными ногами, он принимал их восхищение как должное. Шарм, веселые искорки в глазах, непринужденная улыбка – все это не ускользнуло от внимания дам, которые, по большей части, давно были замужем. Два часа кряду он развлекал их, пел и играл на лютне. Одна музыкальная пьеса удалась особенно: Тои пел и играл на лютне, а за клавесином королевы сидела маленькая, но не по годам талантливая принцесса Елизавета, которая приехала из Хэтфилда проведать отца. Для семилетней девочки у нее были удивительно длинные и грациозные пальчики. Дамы шептались, что Бесс унаследовала такие красивые руки от матери.

 Наконец принцессу отправили спать, и королева велела дамам расходиться. Калпепер, однако, задержался и, когда леди Рогфорд попыталась выставить его вон, с важным видом заявил:

 – У меня есть сообщение от его величества, предназначенное исключительно для ушей королевы. И я хотел бы его передать.

 – Идите, Рогфорд, – распорядилась королева. – Но будьте поблизости.

 Леди Рогфорд присела в реверансе, а потом, пятясь, покинула королевскую спальню, плотно притворив за собой дверь. Ее лисье личико было исполнено любопытства, однако подслушивать под дверью она не осмелилась.

 Том Калпепер учтиво поклонился, думая про себя, какой хорошенькой стала королева. На ней было изысканное платье французского кроя. Он всегда знал, что эта девушка будет сиять, как алмаз, если найдет подходящую оправу.

 – Как вам идет этот алый бархат, – тихо сказал он. – Помню, однажды сам преподнес вам такой же – совсем недавно.

 – Я его приняла, – напомнила ему Кэт. – Только не заплатила ту цену, которую вы запрашивали, господин Калпепер; она была непомерно высока. Так что хотел передать мне король? – Она смерила его повелительным взглядом, а про себя думала, как он молод и горяч. Лосины тесно облегали выпуклые икры стройных ног, она представила, как эти ноги переплетаются с ее ногами…

 Том Калпепер не спеша слово в слово повторил то, что хотел передать супруге король, не сводя глаз с лица королевы. Не отличается особой красотой, думал он, но это волнующее ощущение чувственности, которое излучает эта женщина…

 – Можете сказать его величеству, что я очень соскучилась и с нетерпением жду его возвращения в мое общество и мою постель, – ответила королева, когда Калпепер окончил свою речь. – А теперь можете идти, господин Калпепер.

 – Ваше величество, разве вы не хотите называть меня Томом, как в старые времена? – спросил он. – В конце концов, мы с вами двоюродные брат и сестра по материнской линии!

 – Я помню о нашем родстве, господин Калпепер, если быть точным, вы мой троюродный брат, – суровым тоном ответила она.

 – Вы просто восхитительны, Кэт, когда пытаетесь быть строгой, – отважно заявил Калпепер. – Королю нравятся ваши губки? Осмелюсь сказать, что у вас прелестный ротик. Просто зовет к поцелуям.

 – Вы свободны, Калпепер, – холодно повторила Кэтрин, но ее щеки порозовели, а сердечко сладко забилось.

 – Я всегда к вашим услугам, Кэт, – продолжал он. – Знаю, что это иногда очень грустно – быть женой старика! – Поклонившись, Калпепер вышел.

 Кэтрин гадала – что он имел в виду? Как он красив! Неужели он пытался с ней флиртовать? Что ж, небольшая интрижка никому не повредит. Почему бы ей не флиртовать в ответ, между тем подарив Генриху первенца? При условии, что никто не узнает о ее проделках. Кэт усмехнулась. Она снова почувствовала себя счастливой. Ее тоска улетучилась без следа. А два дня спустя король вернулся в ее постель.

 В апреле королева решила, что понесла. Однако то ли случился выкидыш, то ли это была ложная надежда от естественного желания угодить королю. Кэт плакала, но королю было недосуг утешать жену. В Йоркшире сэр Джон Невилл поднял мятеж во имя католической веры. Мятеж был жестоко подавлен. Генрих Тюдор не мог допустить, чтобы Рим вмешивался в дела Англии!

 Теперь король планировал летнюю экспедицию в Йорк и северо-восточные графства. Прежде чем покинуть Лондон, ему предстояло завершить одно незначительное дельце. Следовало распорядиться насчет казни Маргарет Поул, графини Солсбери. Эта немолодая дама провела в Тауэре два года. Ее отцом был герцог Кларенский, брат Эдуарда Четвертого, так что она была одной из последних представителей династии Плантагенетов. Графиня всегда была предана Тюдорам и много лет состояла в должности гувернантки принцессы Марии. Но ее сын Реджинальд, кардинал Поул, взял сторону папы римского, и за это Маргарет Поул и предстояло заплатить самую высокую цену.

 Королева умоляла Генриха сохранить графине жизнь. Кэтрин ненавидела несправедливость, а в этом деле король был именно несправедлив, хотя Кэт не осмеливалась говорить это вслух.

 – Она не предательница, милорд, к тому же в годах. Пусть доживает свой век в покое!

 И принцесса Мария также пыталась спасти жизнь своей гувернантке. Однако тон, который она взяла, мог скорее ожесточить, нежели смягчить сердце короля.

 – Милорд, смерть графини Солсбери позорным грехом ляжет на вашу бессмертную душу, – втолковывала отцу набожная Мария. – Неужели вам все мало? Неужели вы хотите добавить новый грех к длинной череде других? Вспомните, мой повелитель, последнюю казнь, что совершили по вашему приказу! Не прошло и года, как вы стали жалеть о содеянном! – Она укоризненно смотрела на него карими глазами матери-испанки.

 Ей уже двадцать шесть, с раздражением думал король, но она выглядит старше своих лет. Это оттого, что она ходит в черном с головы до пят.

 – В следующий раз, когда задумаете прийти ко мне, оденьтесь в яркие цвета, – сказал король в ответ на мольбы дочери.

 «Я не изменница!» – кричала графиня Солсбери, когда ее вели на казнь.

 Палач был молодой и неопытный. И когда осужденная начала уворачиваться от его топора на плахе, он совсем растерялся. Наконец ее связали, и он нанес удар, целясь в шею, но руки у него дрожали. Позже те, кто наблюдали за казнью, говорили, что он разделал несчастную женщину, точно мясник свинью. Ужасная смерть для преданной служанки короля! Многие придворные втайне были потрясены ненужной жестокостью Генриха Тюдора. В Риме кардинал Поул громогласно объявил, что будет молиться о спасении черной души короля.

 В воздухе витало ощущение перемен. Франция и Священная Римская империя снова были на грани войны. Казалось, мир между ними попросту невозможен. Французский король, Франциск Первый, велел своему послу при английском дворе, господину Марийяку, предложить брачный союз между герцогом Орлеанским, наследником короля, и принцессой Марией.

 – Прекрасная мысль! – обрадовалась королева. – Бедняжке Марии давно пора замуж! Это будет отличный союз. Французы – упрямые католики, как и испанцы. Однажды Мария станет королевой Франции! Подумайте только: королевой Франции!

 Юная королева и Мария Тюдор, мягко говоря, не ладили. Кэтрин заявляла, что старшая падчерица не выказывает ей должного уважения. И, по правде говоря, так оно и было. Мария считала супругу отца глупой и легкомысленной вертихвосткой. И отказывалась принимать тот факт, что отец любит Кэтрин. И принцессу наказывали за грубость. Так, она уже лишилась двух камеристок, которые осмелились проявить неуважение к королеве.

 – Не доверяю я этим французам, – сказал жене Генрих. – Кроме того, мы должны сохранить союз с римским императором, если хотим и дальше торговать с Голландией, что очень важно для Англии. Нет, Мария не выйдет замуж за француза.

 – Она давно уже не девушка в расцвете юности, – вполне справедливо заметила королева. – Если не французский принц, тогда кто? Генрих, сколько официальных предложений от достойных принцев и властителей Европы вы отвергли? Кого вы дадите в мужья Марии, если откажете и сейчас? Как вы думаете, кто еще захочет на ней жениться?

 – Возможно, Мария станет королевой Англии, – резко возразил король. – В Англии не будет короля-чужестранца!

 – У вас есть Эдуард! – вскричала королева.

 – Только Эдуард, – зарычал король, – и ему нет еще четырех. Что, если завтра я умру? Проживет ли мой сын достаточно, чтобы сменить меня на троне? Кэтрин, у меня нет других сыновей! Пока что следующей претенденткой на трон после Эдуарда является Мария.

 – Уверена, у нас будут еще дети! – принялась утешать его королева. – Когда я встречусь с Ниссой де Уинтер, обязательно спрошу, как ей удалось родить сразу двоих. Я узнаю ее секрет и начну дарить вам одну двойню за другой. Двоих мальчиков, Генрих! Одного для Йорка, второго для Ричмонда.

 Король рассмеялся. Иногда Кэт бывала такой наивной, и все же это была его прекрасная роза без шипов! Идеальная жена. С ней Генрих был так счастлив, как ни с одной другой женщиной. Ему хотелось жить вечно.

 Первого июля они выехали из Лондона. Процессия была грандиозная. Ведь это был не обычный летний выезд, когда дело ограничивалось графствами вокруг Лондона. В этом году в путешествие вместе с королем отправился почти весь двор, а ведь раньше, бывало, все просто разъезжались по домам, где и сидели все лето. Тут были кареты для женщин, хотя многие дамы предпочитали ехать верхом, если позволяла погода. Многочисленные телеги везли поклажу, в том числе шатры, которые расставляли каждый вечер, чтобы королю и его придворным было где переночевать. Везли и полевые кухни, решали вопрос пропитания.

 Пока расставлялись шатры, двор развлекался охотой. Цветущие луга и леса, через которые проезжала королевская процессия, были опустошены. Дичь, однако, позволяла прокормить и придворных, и слуг. Объедки отдавали нищим, которые следовали по пятам за королем в надежде на подаяние или хотя бы исцеление. Как известно, прикосновение королевской руки чудесным образом излечивало многие болезни.

 Данстейбл. Ампхилл. Графтон. Реджис. Кавалькада продвигалась вперед в точном соответствии с намеченным маршрутом и в установленном темпе. Графу и графине Марч надлежало встретиться с его величеством и его супругой в Линкольне девятого августа.

 Получив королевский приказ, Нисса пришла в ярость.

 – Я не могу оставить малышей! – кричала она. – Я едва оправилась от родов! Ох, как я ненавижу Кэт! Никогда ей не прощу. Вы должны туда поехать сказать им, что я не могу бросить детей. Король поймет и отправит вас назад домой. Сделайте это для меня!

 – Дорогая, королева настаивает на вашем присутствии, – напомнил он. – Ваша матушка приезжает из Риверс-Эдж, вместе с Энни и Джейн, и будет нянчить Эдмунда и Сабрину. У нас две кормилицы, и близнецам ничто не угрожает. Они даже не заметят, что нас нет.

 – Но я не хочу ехать ко двору! – возмущенно воскликнула Нисса.

 – У нас нет выбора, – терпеливо втолковывал Вариан. По правде говоря, его самого придворная жизнь также нисколько не прельщала.

 – У меня пропадет молоко! Я взяла двух кормилиц лишь на тот случай, если заболею и не смогу кормить сама. Сьюзен мне очень помогает, но у Элис есть еще и свой собственный малыш.

 – Его давно уже пора отнимать от груди, – сказал граф.

 – Ага, значит, вы хотите ехать, Вариан! – набросилась она на мужа.

 – Нет. Но я знаю, что мы ничего не сможем поделать, если Кэт вбила себе в голову, что мы должны приехать, и надавила на короля. Итак, мы туда поедем и будем надоедать им рассказами о том, какие у нас чудесные близнецы да как замечательно жить в деревне. Очень скоро мы им наскучим до чертиков. Нас выгонят и никогда больше не позовут обратно. Подозреваю, что на Мартынов день мы будем уже дома.

 – Молю Бога, чтобы так оно и случилось, – сказала Нисса. – Я обожаю нянчиться с малышами. Но мы уедем из Уинтерхейвена, и я их больше не увижу!

 Итак, нужно было собираться в дорогу. Тилли очень радовалась, хотя хлопот у нее было по горло. Нужно было приготовить для хозяйки несколько костюмов для охоты, для верховой езды и платьев для изысканных вечерних увеселений. И все наряды предстояло как-то хранить и держать выглаженными. Это ведь не то что жить в Гринвиче или в покоях Хэмптон-Корта! Они брали с собой удобную карету и грузовую подводу для одежды, и еще одну для небольшого шатра, постельного белья и кухонной утвари. Нужны были упряжные лошади и лошади им на смену, лорду и леди де Уинтер требовались также скакуны для охоты и верховой езды – не меньше трех перемен для него и для нее. Тилли выделили помощницу по имени Пэйшенс. В дорогу собирались также Уильям, младший повар из Уинтерхейвена, и конюх Боб. Им предстояло делить жилище с Тоби. Да, нелегкая это задача – сопровождать королевский выезд!

 Мать Ниссы приехала всего за пару дней до их отъезда.

 – Твой отец ворчит, что мне не стоит надолго отлучаться из дому в это хлопотное время года, – заявила она. – И я согласна с ним, дитя мое! Нужно варить мыло, запасаться соленьями, коптить окорока, сушить яблоки и груши, варить эль, готовить сидр! Если я буду сидеть в Уинтерхейвене, кто в Риверс-Эдж возьмется следить за всем этим вместо меня? И твоим сестричкам будет нелегко менять дом и привычки. Я хочу перевезти Эдмунда, Сабрину и их кормилиц к нам домой, в Риверс-Эдж. Там им будет хорошо, и они еще слишком малы, чтобы заметить перемену места. Погода стоит отличная, и времени на переезд уйдет всего ничего.

 – Вы позволите, милорд? – обратилась к мужу Нисса. – Мама совершенно права. Ей тяжело будет разрываться на два дома, но она прекрасно может все устроить в Риверс-Эдж. Зимой она поделится с нами припасами, раз уж мне приходится уезжать, бросая хозяйство на произвол судьбы!

 – Полагаю, молодая миссис Браунинг не станет сидеть сложа руки, – сказала дочери Блейз. – Тебе повезло с ней. Я переночую у вас и дам ей подробные указания. А у Сьюзен и Элис будет время, чтобы собрать в дорогу моих внуков, да и самим собраться. Джейн, Энни и Генрих ждут не дождутся, когда приедут погостить их племянник и племянница!

 – Да, мадам, вы все держите под контролем, – сказал теще Вариан де Уинтер. – Думаю, вы это отлично придумали.

 – Значит, решено, – ответила польщенная графиня Лэнгфорд.

 На следующий день, когда мать собралась увозить детей, Ниссе пришлось собрать волю в кулак, чтобы не устроить сцену. В этот день близнецам исполнилось пять месяцев, и они, как казалось обожающей их матери, с каждым днем становились все краше. У обоих уже отросли волосы – блестящие и иссиня-черные, как у их отца. Эдмунд унаследовал фиалковые глаза Ниссы, а глаза Сабрины уже начинали приобретать темно-зеленый цвет, как отцовские. По характеру дети были совершенно разные, но исключительным упрямством отличались оба.

 Нисса едва сдерживала слезы, целуя малышей на прощание. Блейз видела, как ей нелегко!

 – Теперь ты понимаешь, – заметила мать, – каково было мне, когда после смерти твоего отца мне пришлось расстаться с тобой, чтобы ехать ко двору.

 – Да, – шмыгнула носом Нисса. – Ох, мама, береги их! Мы вернемся, как только сможем. Если у королевы Кэтрин появится собственный ребенок, она, несомненно, поймет, как я страдаю!

 Вариан предпочел умолчать о том, что королевы не нянчат своих детей, они рожают наследников престола – этим их роль и ограничивается. Как правило, детей короля воспитывали доверенные придворные и слуги. Вариан приобнял жену: она уже плакала в открытую, глядя вслед карете графини Лэнгфордской. Что сказать Ниссе, чтобы ее утешить? Она будет плакать и печалиться день или два, пока не возьмет свое природная живость характера.

 Два дня спустя, когда их карета выехала из Уинтерхейвена, Нисса спросила мужа:

 – Как вы полагаете – король разрешит нам вернуться домой поскорее?

 – Мы не очень важные птицы. Он зовет нас лишь потому, что так захотелось королеве. А мы попытаемся убедить Кэт отправить нас домой, но сначала придется провести с ней какое-то время – пока ей не надоест. Потом, если она будет упорствовать, я поговорю с дедом. Он ее образумит. – Его глаза весело блеснули при виде того, как негодующе вскинулась Нисса. Конечно, ей ненавистна сама мысль просить о помощи герцога Томаса. И Вариан невольно усмехнулся.

 – Я найду способ убедить королеву разрешить нам покинуть королевский двор, – заявила Нисса. – А этого человека я никогда и ни о чем просить не буду.

 – Милая, но разве вы не счастливы со мной? – спросил он. – Может быть, нам стоит поблагодарить моего деда за наше счастье?

 – Вы сами говорили, что вашему деду было плевать, что со мной будет, лишь бы опорочить меня в глазах короля! Слава богу, что вы согласились, иначе он подложил бы меня хоть конюху, лишь бы удался его план! Тогда я бы погибла окончательно! – с яростью воскликнула Нисса. Ни к кому на свете не питала она такой злобы, как к герцогу.

 – Но этого не случилось. Вас обнаружили в моей постели. Мы поженились, а теперь у нас двое прелестных детишек. Не стоит вечно проклинать моего деда, Нисса! Он совсем старик, и никто его не любит. А я его жалею. Теперь мне окончательно ясно, что гораздо лучше быть де Уинтером и жить в сельском уединении с любимой женой, чем алчущим власти Говардом!

 Нисса не ответила, не желая признать правду – она готова вечно проклинать могущественного герцога Норфолка. Конечно, она никогда не сможет ему отомстить. Разве она не счастлива, спросил супруг… Да, счастлива, и это правда. Она любила Вариана, восхищалась его силой и тем, с какой гордостью носит он имя отца. Она полюбила Уинтерхейвен. А уж как любила она детей! Но одержимый честолюбием герцог Норфолк имел наглость распорядиться ее жизнью, и этого она ему простить не могла и не хотела.

 Нисса чуть не ахнула. Вдруг до нее дошло, о чем именно она подумала. Она любила Вариана! Любила! Но когда это произошло? Она не припоминала никаких драматических поворотов в их отношениях, но тем не менее призналась самой себе, что любит Вариана де Уинтера! Она не представляла жизни без него или без детей. Нисса бросила на мужа взгляд из-под ресниц. Как же он красив! И Эдмунд, и Сабрина унаследовали от него этот удлиненный овал лица и прямой нос. Блейз предупреждала, что любовь может возникнуть и укрепиться со временем, но она сочла это глупостью. Оказывается, Блейз была права. Любовь может расти, особенно если у женщины такой добрый и заботливый супруг, как Вариан!

 Она дотронулась до его руки, и он взглянул на нее вопросительно.

 – Я вас люблю, – робко шепнула она, и ее щеки покрылись нежным румянцем. Его ответный взгляд пронзил ее сердце – такая в нем была радость! Подумать только, что все ради нее, Ниссы. Она недостойна такой сильной любви!

 Вариан обнимал ее за плечи, но сейчас взял ее руку и стал покрывать поцелуями сжатую в кулак ладонь.

 – И когда же, мадам, вы пришли к столь важному выводу? – спросил он между поцелуями.

 – Только сейчас, – ответила Нисса. – Я размышляла о том, как ненавижу вашего деда, и вдруг поняла, что не мыслю жизни без вас. Вы завладели моим сердцем, Вариан!

 Его губы нашли ее губы, и это был долгий, нежный поцелуй. Нисса целовала его в ответ с такой страстью, какой не испытывала прежде. Его руки скользнули в ее корсаж, обняли полные груди и начали ласкать их, дразня соски.

 – Я знаю, как вам было больно, – прошептал он, дыша ей в волосы, – но я рад, что вы перестали кормить грудью. Теперь эти милые грудки снова принадлежат мне, любимая!

 Он пылко поцеловал ее и со стоном проговорил:

 – Идите ко мне на колени, я умираю от желания оказаться внутри.

 Его рука уже возилась с завязками брюк.

 Нисса была шокирована:

 – Но кучер! Что, если он увидит?

 – Кучер не будет останавливаться, пока мы не доберемся до постоялого двора, – прошептал он, усаживая Ниссу к себе на колени. – И он нас не увидит.

 Он вошел в нее легко, как нож в масло, и она в неистовстве рванула шнуровку корсажа, чтобы дать ему свободу наслаждаться ее грудью. Затем, крепко сжав его плечи, начала медленную скачку, глядя прямо в глаза своему мужчине. Какое восхитительное распутство, думала Нисса. Заниматься любовью прямо в карете на полном ходу! Ее юбки задрались, обнажив молочно-белые ляжки, руки Вариана ласкали мягкие надушенные груди, а она проворно двигалась, скользя по его твердому стволу то вверх, то вниз. Пусть бы это продолжалось вечно! Однако возбуждение обоих было настолько велико, что все закончилось очень быстро. Они рухнули на сиденье, тяжело дыша после яростной схватки разделенной страсти.

 Наконец Нисса спросила мужа:

 – Вы занимались этим в карете с другой женщиной?

 – Не стоит задавать мужчине подобных вопросов, – смеясь, ответил он.

 – Значит, занимались! – ревниво воскликнула она.

 – Я ни в чем не признаюсь, – возразил он. – Кроме того, если что и было, так оно случилось задолго до того, как мы с вами встретились и поженились. – Поцеловав Ниссу в кончик носа, он начал зашнуровывать ее корсаж. – Мы же не хотим вызвать скандал, когда доберемся до постоялого двора?

 – Наверное, мне стоит попросить Тилли, чтобы завтра составила нам компанию, – поддела его Нисса и улыбнулась.

 – Только попробуйте, и я вас отшлепаю, – ответил он, и его зеленые глаза опасно вспыхнули. – У меня в запасе масса игр, чтобы скоротать долгую дорогу, но боюсь, что бедняжка Тилли будет шокирована.

 Нисса оттолкнула его руку.

 – Милорд, приведите в порядок собственную одежду, – сказала она, спешно подбирая выбившиеся из прически пряди волос.

 – Никакой Тилли, – повторил он, и Нисса обольстительно рассмеялась.

 Внезапно все изменилось. Зная, что она любит Вариана, Нисса начала ревновать мужа к любой женщине, которой вздумалось бы бросить взгляд в его сторону. Вот, значит, что делает с людьми любовь? Но упрекнуть Вариана было не в чем: он не сводил глаз со своей жены. Внезапное признание Ниссы только укрепило его чувства к ней. Она поняла, что купается в любви, которую дарил ей муж, – раньше с ней такого не случалось. Наверное, не давало ощущение вины за то, что она принимает любовь, не в силах ответить взаимностью.

 Путешествие в Линкольн стало для них настоящим медовым месяцем. Обоим было страшно подумать, что скоро оно подойдет к концу. Они проезжали через Вустершир с его холмистым пейзажем и сельскохозяйственными угодьями. Обширные зеленые поля и созревающие хлеба, которые уже дожидались уборки; поросшие сочной травой пастбища и пасущийся на них упитанный скот. Густые леса, где обитали оленьи стада, и овечьи отары – пусть не такие огромные, как в соседних графствах. Яблоневые и грушевые сады были полны спелых фруктов. Жители Вустершира умели делать особое грушевое вино, называемое «перри». Граф и графиня Марч попробовали его во время первой ночевки в пути и сочли восхитительным. Оно оказалось крепче, чем запоздало поняла Нисса, которая, к восторгу Вариана, совсем опьянела.

 И местная архитектура им тоже очень понравилась. Стены домов, мимо которых они проезжали, были отделаны каркасами из деревянных балок. Горизонтальные и вертикальные балки и опоры выкрашивались в черный и белый. Только церкви и самые богатые особняки были выстроены из красноватого песчаника, который добывали в этих местах. Повсюду виднелись пышные сады, цветущие яркими красками осени. Ниссу восхищало то, что она видела, и Вариан соглашался. Но затем сказал, что им повезло обогнуть с юга городок Дройтвич – грязное и гиблое место, поскольку там добывали соль. В Дройтвиче было три солевых источника и сотни четыре печей, которые выпаривали ее из воды. Воздух был пронизан тошнотворными испарениями на многие мили вокруг города.

 Дорога лежала в Уорикшир. Теперь путники находились севернее реки Эйвон, где простирались обширные леса, изредка перемежающиеся общественными выпасами для мелких землевладельцев и безземельных фермеров. Богатые землевладельцы постоянно пытались обнести леса изгородями, ущемляя в правах своих арендаторов. Те частенько бунтовали, а в лесах водились разбойники. Но путники были под надежной охраной хорошо вооруженных воинов.

 Они сделали остановку в Ковентри – городе, обнесенном стеной. Реформация лишила город его прекрасного собора, а заодно и знаменитых мистерий, которые традиционно разыгрывались здесь по большим религиозным праздникам. С их утратой Ковентри лишился былой притягательности и, соответственно, доходов, поскольку масса мелких магазинчиков процветала за счет продажи всякой всячины паломникам. Город находился в явном упадке, но все-таки был очень красив.

 – Почему здесь так мало ферм? – спросила Нисса мужа.

 – Здешняя земля мало пригодна для сельского хозяйства. Зато к самой поверхности выходят пласты угля и железной руды, которые добываются в шахтах, – пояснил Вариан.

 Потом они оказались в Лестершире, и тут Нисса была очарована. Такого пейзажа, как лестерширский, она не видела нигде. Здесь почти не было деревьев, очень мало живых изгородей и совсем никаких оленей. Зато кругом простирались поля, засаженные в основном ячменем и горохом, хотя кое-где росла и пшеница. Казалось, полям не будет конца. Вдоль дороги на многие мили тянулись пастбища, на которых бродили бесчисленные стада коров и овцы с черными мордочками.

 И при этом изобилии фермы были бедными, поскольку земля в основном находилась в руках богатых и знатных людей. Запущенные, убогие домишки с единственной комнатой, выстроенные из смеси глины, соломы и навоза, – никогда не видела Нисса такой нищеты! В этом графстве производили много шерсти, но не развивалось ткацкое производство, которое могло бы принести фермерам дополнительный доход.

 На ночь они остановились в Лестере. Это город был центром торговли кожами, здесь проводились известные аукционы, где продавали скот и лошадей. Город процветал, но атмосфера в нем царила унылая – не то что в рыночных городках их родного Херефордшира.

 Путешествие подходило к концу; они уже пересекли границу Лестершира и Линкольншира. Процветание этого района опиралось на скотоводство. Шерсть местных овец ценилась настолько, что продавалась перекупщикам сразу после стрижки, отчего цена на нее взлетала до небес. На топких болотах рос тростник, который вся Англия использовала для того, чтобы крыть дома. Лен, выращиваемый на болотистых пустошах, превращали затем в отличные ткани. Но, как и в Лестершире, всем заправляли несколько семей крупных землевладельцев. Чем дальше на север, тем сильнее феодальные традиции, догадалась Нисса. Постоянные мятежи под руководством Вильгельма Первого истощили север, который, собственно, так с тех пор и не оправился.

 Городок Линкольн уже уступил первенство Ноттингему, но сохранил свое очарование. Здесь можно было полюбоваться и замком, и собором. Королевский кортеж еще не прибыл – они его опередили, но грузовые подводы уже достигли места назначения. В полях вокруг города расставлялись шатры. Граф Марч разыскал управляющего, и тот указал им место на самой окраине лагеря.

 – Нас явно задвинули подальше, – ехидно заметила Нисса. – И это для друзей королевы!

 – Зато вокруг не будет толчеи, и мы сможем любоваться пейзажем, – с улыбкой ответил Вариан.

 Граф помог слугам воздвигнуть шатры. Они располагались на деревянных помостах: тот, что побольше, для четы де Уинтер, а для слуг – тот, что поменьше. При помощи тяжелой портьеры маленький шатер разделили на две половины, мужскую и женскую. Шатер графа Марча был в алую и синюю полоску, и на вершине опорного шеста развевалось его знамя, легко заметное каждому, кому понадобилось бы его разыскать. Внутри шатра деревянный помост был устлан пушистыми коврами; гобеленовые занавеси разделяли гостиную и спальню. Шатер обогревали жаровни – стоял август, но все-таки это был север страны.

 В гостиной поместили большой обеденный стол и несколько стульев. В спальне находилась кровать, которая на деле представляла собой кожаный гамак, подвешенный на четырех крепких столбах, укрепленных в деревянном помосте, застеленный пуховой периной. Вокруг стояли сундуки с одеждой и прочими вещами. Помещение освещали несколько бронзовых канделябров на ножках, а также свисающие с потолка стеклянные лампы. Снаружи шатра горел небольшой походный костер. Подобные приготовления приходилось повторять каждый раз, когда королю нужно было сделать остановку, иногда каждый день, иногда раз в несколько дней.

 Слуги натаскали воды из ближайшей речки и вскипятили ее на костре, чтобы хозяин и хозяйка могли выкупаться до того, как прибудет со своей свитой король. Нисса и Вариан вымылись в небольшом деревянном корыте, деля на двоих горячую воду и насухо обтерев друг друга, потому что воздух был довольно прохладен. Тилли и Тоби были шокированы, когда услышали, что хозяин и хозяйка собираются сами вымыть друг друга.

 – Куда катится мир, хотела бы я знать? – раздосадованно фыркнула Тилли. – Не успеешь оглянуться, как они решат вообще обходиться без слуг. Не думала, что когда-нибудь доживу до того, что хозяйка совсем лишится стыда и сама станет купать своего супруга.

 – Мне это нравится ничуть не больше, чем тебе, – согласился Тоби. – Но, старушка, разве они считаются с нашим мнением?

 – Тилли, иди и помоги мне одеться, – позвала камеристку Нисса. – Я в спальне. А Тоби пусть поможет его светлости в другой половине. Да побыстрей!

 – Видишь! – торжествующе улыбнулся Тоби. – Все-таки им без нас не обойтись!

 К моменту прибытия в лагерь короля граф и графиня Марч были уже готовы. Выглядели они очень изысканно. Нисса надела платье темно-синего бархата; корсаж с низким квадратным вырезом был расшит серебряными бусинами и жемчугом. Нижняя юбка была из серебряной с голубым парчи, широкие рукава в форме колокола с отворотами по нижнему краю. На шее Ниссы красовались две нитки прекрасного жемчуга. Темные волосы, разделенные пробором посередине, она забрала под серебряную сетку. На лоб спускалась серебряная лента с крупным сапфиром.

 На графе был наряд цвета красного вина. Шелковая рубашка, отделанная кружевными сборками вокруг шеи и по низу рукавов, чулки в золотую и винно-красную полоску, расшитый жемчужинами и золотыми бусинами камзол; наряд дополняли плоская шляпа, украшенная страусовым пером, и тяжелая золотая цепь на шее.

 Прибывшие король и его двор устраивались на стоянку. Согласно протоколу, графу и графине Марч надлежало дождаться, пока их вызовут в резиденцию короля. Приветствовать их явился герцог Норфолк – вид у него был до крайности утомленный. Нелегкая поездка для человека семидесяти лет! Они не виделись с ним больше года, с тех пор, как покинули двор.

 – Присаживайтесь, милорд. Может быть, вина? – Нисса изображала безупречную хозяйку, и только Вариан заметил ее ледяной тон.

 Герцог тяжело опустился на стул и проворчал что-то в знак благодарности, принимая кубок с вином.

 – Вы возите с собой доброе вино, – заметил он, сделав жадный глоток. – Как поживают мои правнуки?

 – Отлично, дедушка, – ответил граф, а про себя отметил, что старик сильно сдал.

 – Им было бы гораздо лучше, если бы их родителям не пришлось исколесить пол-Англии, гоняясь за королем и его свитой, потому что так захотелось его капризной королеве, – резко заметила Нисса.

 – Ты еще не выбил из нее упрямство? – спросил герцог, не считая нужным ответить непосредственно Ниссе, чем разозлил ее еще сильнее. – Но, по крайней мере, она умеет рожать детей. Вот если бы Богу было угодно наградить подобной же плодовитостью нашу Кэтрин!

 Нисса открыла было рот, чтобы сказать все, что она думает, но Вариан резко осадил ее:

 – Нисса! Помолчи, милая! – Он повернулся к герцогу: – Мы слышали, что в конце весны у нее случился выкидыш.

 – Может, так оно и было, – мрачно ответил герцог. – Она что-то темнит. У нее куриные мозги, и думает она только об удовольствиях. Но король ее обожает. Пока что обожает, и в его глазах хорошо все, что она ни сделает.

 Взглянув неожиданно в глаза Ниссе, он, к ее удивлению, обратился прямо к ней:

 – Мадам, я рад, что вы здесь. Королеве скучно, она не находит себе покоя. Это плохо. Не знаю, почему она тоскует. У Кэт есть все, что желает ее душа, но она все время плачется оттого, что с ней нет ее лучшей подруги. Она отличает вас особо, хотя я не могу взять в толк почему. Постарайтесь ее успокоить, мадам. Внушите ей разумные мысли.

 – Кэт ничем не вразумить, пока она сама того не захочет, – тихо сказала Нисса. – Как же плохо вы ее знаете, милорд! И мне кажется, это может плохо закончиться для вас обоих.

 – В ваших руках будущее нашей семьи, – сказал Ниссе герцог Норфолк.

 – Чепуха! – негодующе воскликнула она. – И не забывайте, милорд, что мы-то не Говарды. Мы де Уинтеры, я и мой супруг! Мы не ищем власти и богатства. Мы счастливы в Уинтерхейвене с нашими детьми. Если вы окажетесь в опале, милорд, нас это не касается.

 Он посмотрел на нее с восхищением.

 – Видит бог, мне очень жаль, что вы не Говард, мадам! Вы кажетесь дикой розой, но обладаете твердостью железа. Ты счастлив с ней? – обратился он к внуку. – Надеюсь, что так. Она сильна духом и предана тебе. Она тебя любит.

 – И я ее люблю, – ответил граф. – Я полюбил ее в ту же минуту, как увидел в Хэмптон-Корте. Нисса не может простить вам той маленькой проделки, но мы оба в долгу перед вами, дедушка! Ведь это вы свели нас вместе, не думая о последствиях и вовсе не заботясь о нашем счастье. Поэтому, из чувства благодарности, мы попытаемся вам помочь, не так ли, дорогая?

 Взгляд его зеленых глаз пронзил ее сердце. Мы одно целое, подумала Нисса, чувствуя себя победительницей. Попроси она его отвезти ее домой прямо сейчас, и он исполнит ее просьбу. Ведь он ее любит!

 – Мы остаемся, милорд, – тихо ответила она. – И я попытаюсь повлиять на королеву.

 Ее взгляд, устремленный на герцога, сделался надменным: она оказывала ему милость. Герцог хищно усмехнулся. Будь я помоложе, подумал он, именно такую женщину пожелал бы себе в жены. Умную и гордую. И с завистью представил себе, какое наслаждение дарит Нисса его внуку в постели. Лед и пламя… Дикая роза с острыми, очень острыми шипами.

 – Королева вас примет, – сказал он Ниссе. – Я отведу вас. А тебе, Вариан, надлежит засвидетельствовать почтение королю. Сегодня он в отличном настроении. Охота наконец была удачной.

 Они проследовали за Норфолком сквозь лагерь в самое его сердце, где стояли шатры в золотую и серебряную полоску, которые служили пристанищем королевской чете. Под навесом, алым с золотыми полосами, повара спешно готовили угощения к вечернему пиру.

 – Королева вон там, – указал герцог на шатер поменьше. – Она ждет вас, мадам.

 Нисса присела в реверансе, но без малейшего подобострастия. Она встретилась глазами с мужем, и его губы сложились в ехидную ухмылку.

 – С вашего позволения, милорды, – сказала она и вошла в шатер королевы.

 Ей навстречу бросилась леди Рогфорд.

 – Поспешите же, – вскричала она. – Королеве не терпится вас увидеть, миледи!

 И графиня Марч следом за леди Рогфорд вошла в покои королевы. Кэтрин Говард, в платье из любимого королем розового бархата, вскочила со стула, бросилась к Ниссе и, к изумлению дам, заключила подругу в объятия.

 – Нисса! Как я рада, что ты наконец здесь! Ну, теперь мы повеселимся!

 Ниссе было достаточно одного взгляда, чтобы понять – с Кэтрин Говард что-то не так. Неужели никто не видит? Она была точно туго натянутая струна лютни, которая вот-вот лопнет. Нисса присела в низком реверансе. Затем, улыбнувшись, сказала:

 – Мадам, вы должны рассказать мне, каково это – быть королевой? А я расскажу вам про моих очаровательных малюток.