• Блейз Уиндхем, #2

Глава 14

 Томас Кранмер, архиепископ Кентерберийский, был, по общему мнению, человеком мягким и добрым. К величайшему облегчению архиепископа, король не потребовал его присутствия в своей свите на время летнего путешествия. Архиепископ был скорее сторонником Реформации, нежели истинного католицизма. Зато молодая королева и ее родственники были католиками. Архиепископ предвкушал, как проведет лето в тишине, молитвах и размышлениях, как будет навещать маленького принца Эдуарда, которого тоже оставили дома. Наследника престола сочли слишком юным и слабым для тягот дальней дороги.

 И лето не обмануло ожиданий архиепископа. Обошлось без потрясений. Король не страдал от угрызений совести, которые нападали на него каждый раз, когда возникало желание избавиться от очередной супруги. Сущее блаженство! Пока в один прекрасный день секретарь архиепископа не возвестил, что к нему явился некий Джон Ласселс с просьбой об аудиенции. Дело величайшей важности, сказал он.

 Томас Кранмер знал об этом человеке все. Джон Ласселс был из реформаторов, причем фанатичных. С абсолютным бесстрашием мог он взойти на костер за свои убеждения относительно Бога и Церкви, которые считал единственно верными. Архиепископ понимал, что визит Ласселса не предвещает ничего хорошего. Однако одному Богу ведомо, что сделает и к кому еще обратится этот человек, если он, Томас Кранмер, его не примет! Король и его двор должны были вернуться через несколько недель. Лучше покончить с этим сейчас и отправить Ласселса назад, прозябать в безвестности.

 С тяжелым вздохом архиепископ спросил секретаря:

 – Он ждет в приемной, Роберт?

 – Да, ваша милость, он ждет, – ответил юный священник.

 Снова тяжелый вздох.

 – Что ж, хорошо. Я приму его прямо сейчас.

 Секретарь сочувственно улыбнулся.

 – Я приведу его, милорд.

 Вошел Ласселс, раздуваясь от самодовольства.

 – Милорд архиепископ, благодарю за то, что приняли меня без промедления! – воскликнул он, кланяясь.

 Секретарь архиепископа почтительно удалился.

 – Садитесь, сэр, – велел Томас Кранмер, – и говорите, ничего не опасаясь.

 Ласселс уселся и начал свой рассказ:

 – У меня сведения исключительно деликатного свойства, милорд, и, весьма вероятно, чреватые самыми ужасными последствиями. Дело касается королевы. – Ласселс замолк, чтобы отдышаться. Он говорил без пауз, ему явно не терпелось выговориться.

 Я не хочу это слышать, подумал архиепископ. Король счастлив. Что бы ни рассказал сейчас этот человек, это будет означать конец королевской идиллии. Боже, неужели нам мало неудачных браков? Неужели Генрих Тюдор и Англия должны страдать снова? Архиепископ воззрился на Ласселса:

 – Говорите же, сэр, но проявите благоразумие, если ваша новость – всего лишь слух или досужий домысел. В таком случае я прикажу вышвырнуть вас вон из дворца. Я знаю, куда вы клоните! И у меня нет времени на глупости.

 – Сожалею, милорд, – сказал Ласселс. – Но то, что я сейчас скажу, чистая правда.

 Правду эту открыла Ласселсу его сестра, Мэри Холл, которая трудилась горничной у старой вдовствующей герцогини Норфолкской. Госпожа Холл знала Кэтрин Говард с тех самых пор, когда та еще малышкой была отдана в герцогский дом. Она участвовала в воспитании девочки и очень ее полюбила. Однако картина, которую живописал Ласселс, была отнюдь не радостной. За юной королевой числился некий грех юности.

 – Так это ваша сестра распускает слухи, господин Ласселс? – сурово спросил Томас Кранмер, когда собеседник закончил говорить. Выдвинутые им обвинения были действительно серьезны.

 – Ваша милость, моя сестра – добрая христианка. Не в ее привычках лгать. Кроме того, есть и другие, кто обретался в доме вдовствующей герцогини, а теперь – в свите королевы. Им тоже известно о дурном поведении леди Кэтрин. Если их допросить под присягой, они засвидетельствуют правдивость слов моей сестры о небезупречном прошлом нашей королевы.

 – Сегодня, господин Ласселс, я выслушал достаточно. Я желаю побеседовать с вашей сестрой, госпожой Холл. Вы лишь повторяете то, что она вам рассказала. Свидетель не вы, а она. Приведите сестру завтра, и я допрошу ее, – решил Томас Кранмер.

 Джон Ласселс встал и поклонился архиепископу.

 – Утром, милорд, я приведу к вам Мэри.

 После ухода неприятного посетителя архиепископ долго сидел, обдумывая то, что услышал. Шокирующая история. Неужели это правда? Родня королевы, все эти Говарды, не были сторонниками новой религии, однако Томас Кранмер никогда не считал Кэтрин Говард и ее семью угрозой Реформации в Англии. Герцог Томас Норфолк не был таким уж рьяным католиком. Просто привык следовать давно заведенному порядку вещей. Перемен он не любил и противился им там, где мог. Но он знал – иногда надо пригнуть голову, чтобы не погибнуть.

 Зато Ласселс был фанатиком. Его сильнейшим желанием было искоренить ортодоксальный католицизм – в Англии, в Церкви, в умах людей. Чтобы добиться своего, этот человек был готов на все. Для таких нет ни преград, ни авторитетов! Следует ли ему верить? Вот уже больше года, как король женат на своей молодой королеве. Почему именно сейчас сестра явилась к нему и выложила тайну, давно известную обитателям дома вдовствующей герцогини? Неужели Ласселс решил оклеветать королеву, дабы устранить ее и заставить короля жениться на реформистке? Он глупец, если думает, будто способен управлять Генрихом Тюдором или престолом архиепископа Кентерберийского!

 На следующее утро Ласселс привел к Томасу Кранмеру свою сестру, Мэри Холл. Она оказалась миловидной женщиной, и было очевидно, что она очень старалась одеться понаряднее – шутка ли, аудиенция у архиепископа! На ней было темное шелковое платье с самым скромным вырезом, какой ему только доводилось видеть. Голову она покрыла хорошеньким французским чепчиком. Мэри Холл присела в реверансе, в знак величайшего почтения низко склонив голову.

 – Ждите за дверью, господин Ласселс. В моем обществе госпоже Холл опасность не угрожает. Подойдите, дочь моя, и мы побеседуем. – Архиепископ провел ее в личный кабинет, плотно притворив дверь. – На улице промозгло и холодно, госпожа Холл, – продолжал он. – Сядем поближе к огню. – Он прилагал все усилия, чтобы женщина чувствовала себя свободнее – ведь предстояло убедить ее припомнить мельчайшие подробности. Если повезет, ее история не выйдет за пределы этих стен, и ему ничего не придется делать. Архиепископ уже решил, что Ласселс – всего лишь фанатик, от которого слишком много бед. Позже придется заняться им отдельно.

 Томас Кранмер терпеливо дожидался, пока Мэри не усядется. Она старательно расправила юбки, а он предложил ей чашу сладкого разбавленного водой вина. Опустившись в кресло, архиепископ попросил:

 – Объясните, почему вы решили сообщить брату подробности из прошлой жизни нашей королевы.

 – Ваша милость, я не хотела, – сказала Мэри Холл. – И я ни словом бы не заикнулась. Конечно, госпожа Кэт вела себя не очень добродетельно, но я надеялась, что замужество ее исправит. Однако и Джон, и мой супруг Роберт все время настаивали, чтобы я искала место в королевском доме. Я отвечала, что не хочу служить у королевы, да все без толку! Они продолжали настаивать, просто житья не давали. Каждый божий день рассказывали, кто еще из моих прежних товарок из герцогининого дома искал у королевы милостей. Она всем давала место! Я могу сладить с мужем, но Джон совсем из другого теста – зубы сломаешь. В конце концов я сказала брату, чтобы отстал, потому как я не желаю идти к королеве. Если угодно, мне было ее жаль. Он спросил меня почему. И я сказала – все эти женщины требуют, чтобы она взяла их в услужение. И бедняжка не может им отказать из страха, что они начнут злословить о ее жизни в Хоршеме и в Ламбете. Ваша светлость, разве это по-христиански? Если бы королева сама послала за мной, чтобы взять на службу, я бы с радостью согласилась. Но я не хотела быть такой, как все. Угрожать, чтобы получить место, – подумать только!

 Но Джона мои слова не убедили. Он хуже терьера, который обязательно вонзит зубы в крысу. Он захотел в точности узнать, что такого сделала тогда Кэт, если теперь стервятники решили поживиться. Прошу, однако, учесть – я думаю, что многое из того, что случилось, совсем не ее вина. Она была совсем молоденькой, невинной девочкой. Джентльмены пользовались ею, вот и все. Я пыталась ее предостеречь, но она очень упряма, а я была всего-навсего горничной.

 Вдовствующая герцогиня ничего не замечала. Просто не желала замечать. Когда с домочадцами приключалась беда, она принимала меры, однако почти всегда уже после того, как дело выплывало наружу. А тут не нашлось желающих рассказать, что творилось под крышей ее дома. Они сами были в этом замешаны – рыльце-то было в пушку. Герцогиня задала бы им трепку!

 – Расскажите все, что помните, – спокойно попросил архиепископ. Он казался таким добрым и обходительным, что Мэри Холл совершенно перестала бояться. Именно этого и добивался архиепископ.

 – Я знавала королеву совсем крошкой, сэр! Я заботилась о ней и ее сестрах, когда они только приехали к нам в Хоршем. Ох, что за капризная и взбалмошная оказалась девочка! Но у нее было доброе сердце. Ее нельзя было не полюбить, и я ее полюбила. За год до того, как Кэтрин переехала из Хоршема в Ламбет, я сказала вдовствующей герцогине, что девочка очень любит музыку. И тогда хозяйка прислала к нам музыканта. Это был красивый парень, бездельник по имени Генрих Мэнокс. Он должен был учить леди Кэтрин играть на лютне и красиво петь.

 Но юный Мэнокс злоупотреблял своим положением. Моя маленькая госпожа думала, будто он хочет на ней жениться, а ему-то всего и нужно было, что забрать девичью честь. Злодей он был, этот Мэнокс! Я предупреждала его, чтобы держался от нее подальше, но потом узнала, что они все-таки встречаются тайно. Однажды вдовствующая герцогиня приехала с визитом и застукала мою хозяйку с Мэноксом – голубки занимались рукоблудием. За эту мерзость она приказала выпороть обоих, и Мэнокса затем отослали назад в Лондон.

 – И ваша хозяйка оплакивала его отъезд?

 – Не особенно, – отмахнулась Мэри Холл. – Она твердила всем встречным-поперечным, что хотела за него замуж и что они помолвлены; на самом деле ничего такого не было. Просто мечты девушки, которая влюбилась в первый раз в жизни. Будь он даже любовью всей ее жизни, ей бы не позволили. В конце концов, она же Говард! А он простой музыкантишка.

 – Разумеется, – кивнул Томас Кранмер, соглашаясь. – Скажите, госпожа Холл, когда леди Кэтрин приехала в Лондон?

 – Ох, сэр, это было целый год спустя, и Мэнокс ждал ее, чтобы продолжить с того, на чем остановился. Да только она и слышать о нем не хотела, так и заявила ему, очень недвусмысленно! Уверяю вас, он не обрадовался. Но я не сомневаюсь, что он хвастал тем, как успел с ней позабавиться, и божился, что она к нему вернется.

 Улыбнувшись, архиепископ снова наполнил вином ее маленький кубок.

 – Продолжайте, мадам. Расскажите о Фрэнсисе Дереме. Когда он познакомился с леди Кэтрин? Как далеко зашли их отношения?

 – Фрэнсис Дерем был одним из наемных солдат герцога. Как и Мэнокс, он не был ей ровня, да это его не смущало. Разумеется, Мэнокс зеленел от ревности, когда видел, что Дерем пытается за ней приударить. А она просто в восторг приходила, когда парни начинали из-за нее драться. Ей завидовали все девицы Ламбета!

 Дерем очень быстро вышел победителем. Он был удалец, не то что бедняга Генрих Мэнокс, да и положение занимал более завидное. Он мог строить из себя джентльмена – куда там лютнисту. Мэнокс увял, исходя желчью и злобой, а юная леди все больше благоволила к Фрэнсису Дерему. Но он не был джентльменом, нет, не был! В своей дерзости он зашел с нею слишком далеко. Однако, когда я выбранила ее, она сказала, что Дерем обещал на ней жениться. Я не верила своим ушам. Неужели та же глупость, что и с господином Мэноксом? И я сказала: «Девочка моя, ты не имеешь права обещаться кому бы то ни было! Когда придет время, твой дядя-герцог подыщет тебе достойного супруга. Вот так-то!» Но она твердила – Фрэнсис Дерем и никто больше.

 Вот на этом, милорд архиепископ, наша давняя дружба начала понемножку увядать. Я не могла потворствовать дурному поведению миледи. Еще и Дерем пригрозил. «Только посмей наябедничать вдовствующей герцогине, – сказал он мне, – и я заявлю, что ты лгунья и хочешь мне навредить. Ты в меня влюбилась, а я не могу ответить тебе на любовь. Ты потеряешь место, и кто тебя после этого возьмет в дом?» Что мне оставалось делать? Только молчать.

 И тогда Томас Кранмер задал решающий вопрос:

 – Вам известно, какие именно вольности позволил себе господин Дерем в отношении леди Кэтрин?

 – Конечно, сэр, известно, хотя моя хозяйка нашла им оправдание – ведь однажды они должны были пожениться! И этому верили все молодые люди в доме, потому что и он, и она постоянно твердили о своих намерениях. По крайней мере, у Дерема были честные намерения, а вот у Мэнокса – нет. Бывало, Дерем тайком забирался в женскую спальню, а потом и в постель леди Кэтрин. У меня было обыкновение ночевать вместе с ней, хотя потом я перестала. Я была замужней женщиной, поэтому отлично понимала, что означают эти стоны и возня по ночам. Некоторые честные девушки отказывались ночевать в одной комнате с ней, потому что им было стыдно.

 Архиепископ был в ужасе.

 – Вы хотите сказать, госпожа Холл, что леди Кэтрин, выходя за короля, уже не была девственницей? Что добровольно вступила в плотские сношения с господином Деремом?

 – Я не могу поклясться именем Божьим, милорд, поскольку занавеси постели были задернуты, но полагаю, что она не была девственной, когда уезжала из Ламбета ко двору короля, – ответила Мэри Холл.

 – Что далее?

 – Они называли друг друга мужем и женой, – продолжала она. – Все их слышали и все знали. Однажды он поцеловал ее у всех на глазах, да так страстно, что мы даже сделали ему выговор, из опасения, что их увидит вдовствующая герцогиня. Но господин Дерем ответил: «Как? Неужели мужчина не может целовать собственную жену?» Леди Кэтрин была немного смущена. Она начинала понимать свой статус. И его поведение показалось ей несколько бесцеремонным. Думаю, она была бы счастлива от него избавиться, но продолжала ублажать его в постели. Мэнокс, взбешенный тем, что Дерем преуспел там, где ему ничего не светило, принялся хвастать, будто знает тайную примету на теле леди Кэтрин. Мне это показалось отвратительным, и я предостерегла его, чтобы молчал. Но он не успокоился.

 В конце концов леди Кэтрин сумела убедить Дерема, что тот обязан заработать состояние, если действительно намерен на ней жениться. Иначе герцог, ее дядя и опекун, не воспримет его всерьез. Мне в точности известно, что уже тогда она знала, что поедет ко двору и станет фрейлиной новой королевы, Анны Клевской. Вдовствующая герцогиня успела сообщить ей эту новость, и моя хозяйка понимала, какая честь ей оказана. Отличный повод, чтобы избавиться от Дерема! Он покинул ее, оставив ей все свои сбережения, фунтов сто, и отправился в Ирландию. Сказал, что деньги будут ее, если он не вернется назад. Ведь он твердо верил, что станет ее супругом, милорд! Ходили слухи, что в Ирландии он прибился к пиратам, но наверняка сказать не могу.

 Мэри Холл залпом осушила кубок. А бедному архиепископу показалось, что на его слабые плечи лег чудовищный груз.

 – Кто из слуг королевы знал ее по Хоршему и Ламбету? – спросил он.

 Подумав немного, госпожа Холл сообщила:

 – Кэтрин Тилни, Маргарет Мортон, Джоан Балмер и Элис Рестволд, вот кто, ваша милость. Думаю, только они.

 – Они подтвердят ваши слова, госпожа Холл? – спросил он сурово.

 – Да, милорд, если они честные женщины.

 Томас Кранмер кивнул.

 – Мадам, вы никому не должны этого рассказывать, госпожа Холл! Даже вашему брату! То, что вы мне поведали, доказывает, что до брака с королем наша королева была отнюдь не добродетельна. Само по себе это не преступление, однако наводит на мысль, что безобразия могли продолжаться и после. Дурные привычки трудно искоренить! Однако я должен побеседовать с теми горничными, что сейчас служат королеве, прежде чем вынесу окончательное суждение по данному вопросу. Вот почему мне требуется ваше молчание. Возможно, я захочу поговорить с вами еще раз. – Он встал. – Позвольте проводить вас назад к брату. Ему я также дам указания относительно того, как себя вести. Как всем известно, господин Ласселс порой проявляет чрезмерное рвение.

 Архиепископ вывел Мэри Холл из кабинета. При их появлении Джон Ласселс вскочил со стула и бросился навстречу. Архиепископ поднял руку, призывая его к молчанию.

 – Господин Ласселс, то, что поведала мне ваша сестра, является тайной, и даже вы двое не должны обсуждать этого между собой. Я намерен расследовать дело дальше. В ближайшем будущем я, возможно, снова призову вас к себе, и вы снова дадите показания. Все ли вам ясно, господин Ласселс?

 Ласселс кивнул, взял сестру за руку, и оба покинули архиепископский дворец. А в своих личных покоях самый высокопоставленный и могущественный священник Англии погрузился в глубокие размышления. Он не видел причин не доверять Мэри Холл. Эта достойная женщина сочувствовала королеве, хоть и осуждала ее былые грехи. И эти-то грехи привели в смятение ум архиепископа.

 Томас Кранмер не сомневался, что Кэтрин Говард была весьма легкомысленной молодой женщиной. Она могла полюбить и разлюбить с той же легкостью, как другие меняют одежду. Конечно, ей польстило внимание Генриха Тюдора! Король мог бы показаться старым и непомерно толстым, но его несметное богатство, огромная власть, которая была сосредоточена в его руках, непременно должны были вскружить голову и очаровать неопытную девушку, только вчера приехавшую из провинции. Архиепископ покачал головой. Любит ли она еще короля? Или успела разлюбить? Стороннему взгляду Кэтрин могла бы показаться образцовой женой. А уж как Генрих обожал свою молодую супругу!

 Так что же ему делать, гадал архиепископ. Что, если поведение королевы безупречно? Что, если она избавилась от дурных привычек? Зачем тогда вытаскивать на свет божий пикантные тайны ее жизни до замужества? Королю очень не понравится, если кто-то вздумает погубить репутацию его розы без шипов. Я должен вознести молитву, размышлял Томас Кранмер, и Господь наставит меня. Он вошел в личную молельню и, опустившись на колени, закрыл глаза, сложил руки и начал молиться.

 

 Вернувшись в Хэмптон-Корт, король распорядился, чтобы во время службы на День Всех Святых были принесены особые молитвы, чтобы поблагодарить небеса за счастливое возвращение домой и за счастье, которое дала ему молодая королева. Стоя в королевской церкви перед своими придворными, Генрих Тюдор во всеуслышание заявил:

 – Возношу хвалу Тебе, Господи, за то, что после стольких печалей, отяготивших мои брачные узы, Тебе было угодно ниспослать мне супругу, которая всецело отвечает моим чаяниям!

 Услышав это заявление, Нисса де Уинтер встретилась глазами с мужем. Вариан сжал ее руку, желая приободрить. Со своего места на архиепископском троне на алтарном возвышении Том Кранмер услышал эти смиренные слова благодарности и понял, что ему делать. От Джона Ласселса просто так не отделаешься, ведь он уже довел дело до внимания властей. Значит, придется изложить королю эти прискорбные сведения – то, что знал о юных годах королевы. После службы архиепископ удалился к себе, чтобы написать королю письмо.

 На следующий день, во время мессы по случаю Дня Всех Святых, Томас Кранмер вложил в руку короля пергаментный свиток.

 – Что это, Том? – шепотом спросил король.

 – Письмо предназначено лишь для ваших глаз, мой господин. Я буду в распоряжении вашего величества после того, как вы его прочтете, – ответил архиепископ.

 Король важно кивнул, засовывая свиток в широкий рукав. Когда служба подошла к концу, он поцеловал королеву и поспешил в личный кабинет. Нужно же было узнать, что там написал архиепископ… Король плотно прикрыл за собой дверь, чтобы стража и слуги знали, что он желает побыть один. Бросив пергаментный свиток на стол, наполнил густым и сладким красным вином огромный кубок. Выпив вино, сломал печать архиепископа. Развернул свиток и начал читать. С каждым словом король хмурился все сильнее. Словно черная туча легла на лоб, грудь стиснуло так, что он едва мог вздохнуть. Слова на пергаменте поплыли перед его глазами. Когда туман рассеялся и зрение прояснилось, король сжал руку в кулак и с силой опустил на стол.

 – Ложь! – зарычал он – Грязная ложь! Ни за что не поверю, что за мерзость преподнес мне архиепископ! А этого негодяя Ласселса я велю схватить и засадить в Тауэр. – Он бросился к двери, распахнул ее настежь и громко потребовал к себе пажа.

 – Немедленно приведи ко мне архиепископа! – грозно вскричал он.

 Побелев лицом, паж кивнул и припустил бегом со всех ног. Слуги переглянулись, но ничего не сказали. Генрих Тюдор удалился в свои личные покои, с такой силой хлопнув дверью, что едва не сорвал ее с петель. Плеснув себе щедрую порцию вина, он жадно осушил кубок в надежде успокоить нервы. Никогда прежде не был он настолько зол! Его первая Катерина могла разозлить кого угодно, но не так. Как смеют они порочить доброе имя его любимой супруги! Чудовищно. Этот Ласселс заплатит за клевету. Он пожалеет, что вовсе родился на свет! Кипя от ярости, Генрих снова ударил кулаком по столу.

 Томас Кранмер знал, что король непременно потребует его к себе. Он спокойно шел за королевским пажом по коридорам Хэмптон-Корта, сцепив руки под покровом широких рукавов сутаны. Мальчик-паж был бледен и явно очень напуган. Архиепископу пришлось потратить немало ласковых слов, чтобы его успокоить. Он вошел к королю, и тот взвился на своем стуле с искаженным от ярости лицом.

 – Это, – рявкнул король, тряся пергаментом перед самым лицом архиепископа, – грязная ложь! Как вы могли подсунуть это мне? Я требую, чтобы этих двух, Ласселса и его сестру Холл, немедленно арестовали. Клевета на королеву – да это государственная измена! Измена, слышите, Кранмер?

 – Возможно, никакой измены нет, ваше величество, – невозмутимо заметил архиепископ. Ласселс – протестант-фанатик, но его сестра, Мэри Холл, питает глубокую привязанность к королеве. Она принимала участие в ее воспитании. Брат требовал, чтобы она по старой дружбе отправилась искать места к королеве, а она отказывалась, поскольку знала о небезупречном поведении королевы до замужества. Она достойная женщина, милорд. Мэри Холл поведала брату о дурных поступках леди Кэтрин лишь для того, чтобы тот оставил ее в покое. Она не хотела, чтобы королева чувствовала, что ее вынуждают дать место путем шантажа. Какая жалость, говорила она мне, что остальные были так неразборчивы в средствах! По крайней мере, сейчас у королевы служат четыре женщины, которые знавали ее еще в Ламбете. Любопытно, не так ли?

 – Этот Дерем приехал в Понтефракт в августе, во время нашего пребывания, – сказал король. – Кэтрин назначила его своим секретарем. Она сказала, будто его прислала вдовствующая герцогиня и просила, чтобы мы проявили к парню участие. Я позволил ей поступить так, как она хотела, хотя он мне не понравился.

 Мягко сказано, усмехнулся про себя архиепископ.

 – Если это случилось до того, как мы с ней встретились, – медленно произнес король, – тогда измены нет, как нет и факта супружеской неверности. Но разберитесь во всем этом, Томас! Я не хочу, чтобы однажды разразился скандал. Если королева подарит нам принца Йоркского, не должно быть никаких сомнений в том, кто его отец. Узнайте правду, а потом мы решим, что делать дальше.

 – Я буду очень осторожен в этом деликатном деле, ваше величество, – обещал архиепископ.

 – Томас, – спросил король, – почему Богу угодно испытывать меня снова и снова? Столько лет я пытался вырастить сына здоровым и крепким! Но, вернувшись из похода, я узнал, что он болен. Медики твердят, что он слишком толстый и изнеженный. Я распорядился, чтобы у него был особый режим – физические упражнения и простая пища. Никаких сладостей. И ему сразу стало лучше, Томас, клянусь Богом! В его покоях даже не открывали окон, чтобы мальчик мог глотнуть чистого воздуху. Они обращались с ним как с божеством. Неужели я так много прошу, Томас? Я хочу сыновей, хочу добрую женщину в жены. Я так счастлив с моей Кэтрин. Неужели ее у меня отнимут?

 Опять он начинает себя жалеть, думал архиепископ. Но, в конце концов, любому мужчине время от времени позволительно предаваться жалости к себе самому. Мало того что по прибытии домой короля ждало известие о болезни наследника, теперь еще эта скандальная новость о королеве. Более того, только что Генрих получил известие о том, что скончалась его сестра Маргарет, вдовствующая королева Шотландии! Не то чтобы Генрих и Маргарет были очень близки, он всегда больше любил покойную сестру Марию. Тем не менее было сломано еще одно звено той цепи, что связывала короля с прошлым, суровое напоминание о том, что все мы смертны!

 – Возможно, дело не стоит и выеденного яйца, – примирительно сказал архиепископ. – Многие девушки после замужества становятся другими. Так бывает. Похоже, что леди Агнес оказалась слишком мягкой воспитательницей, в таком случае вина лежит именно на ней, а не на бедной леди Кэтрин, которая в те годы была всего лишь юной неопытной девушкой. Я попытаюсь разобраться в этом вопросе со всей деликатностью, выясню правду и незамедлительно сообщу вашему величеству все то, что мне станет известно.

 Король кивнул.

 – Что вам для этого требуется, Томас?

 – Дозволение вашего величества на то, чтобы допросить некоторых особ.

 – Разумеется. Делайте, что сочтете нужным. Ах, как же мне не хватает моего Крома!

 – Упокой Господь его душу, – тихо сказал священник.

 – Томас…

 – Что, ваше величество?

 – Проследите, чтобы королева не покидала своих покоев до тех пор, пока ее доброе имя не очистится. Для услуг с ней может находиться только леди Рогфорд. Я не буду видеться с ней до тех пор, пока дело не решится в ее пользу.

 – Я отдам приказ, ваше величество, – тихо сказал Томас Кранмер, успокаивающим жестом кладя руку на плечо короля. – Держитесь, Генрих. Да свершится Божья воля.

 – Аминь, – ответил король, избегая смотреть на архиепископа, который мог заметить, какая мука исказила его лицо, и отказаться беспристрастно расследовать порученное ему дело. Томас Кранмер был достоин доверия, как никто другой. Все прочие искали лишь собственной выгоды.

 Архиепископ ушел. Перед личными покоями короля толпились приближенные. Король понимал, что они ждут объяснений, но он просто поднял руку в жесте благословения и молча прошел мимо.

 Нисса была с королевой, когда явилась стража. Вместе с другими дамами она разучивала новый танец, который как раз вошел в моду при французском дворе. Вид вооруженных стражников очень напугал женщин.

 Капитан гвардии выступил на шаг вперед и учтиво поклонился королеве.

 – Мадам, по приказу короля вам надлежит оставаться в своих покоях. С вами останется только леди Рогфорд. Остальных прошу удалиться.

 – Капитан, – повелительно произнесла королева, – что означает ваш приход сюда? Неужели вы не видите, что мы разучиваем новый танец к рождественским праздникам?

 – Мадам, танцев больше не будет. – И, не тратя дальнейших слов, он начал выпроваживать фрейлин. Впрочем, понукания им не требовались. Подхватив юбки, дамы бросились вон из комнаты, предоставив хозяйку ее собственной участи. Каждой не терпелось первой сообщить двору известие о том, что грядет нечто ужасное.

 – Нисса! – Повелительный тон королевы сменился испуганным. – Не уходи! Мне страшно!

 – Я боюсь за нас всех, Кэт, – ответила Нисса. Понизив голос, она шепнула королеве: – Ничего не говори, Кэт, выясни сначала, что им известно и в чем, собственно, дело. – Присев в реверансе, Нисса затем поспешила вслед остальным дамам.

 – Капитан, – спросила Кэтрин Говард, – почему меня сделали пленницей? Разве я не могу повидаться с королем?

 – Сожалею, мадам, но я ничего не знаю, – честно признался гвардеец.

 – Я схожу и поговорю с его величеством, дорогая мадам, – сказала испуганной королеве леди Рогфорд. – Я спрошу его, что означает ваше заточение! – Она бросилась к двери, но капитан преградил ей путь.

 – Мне жаль, леди Рогфорд, но вам надлежит оставаться при королеве, вы не можете выходить и возвращаться по собственному желанию. Еду вам будут приносить. Вы ни в чем не будете знать недостатка.

 – Пришлите моего духовника! – закричала молодая женщина, приходя во все больший ужас. – Если меня лишили свободы и возможности видеться с супругом, тогда я должна видеть своего духовника, сэр. Разумеется, король не захочет лишить меня возможности исповедоваться, сэр! – ее голос звенел – она явно была на грани истерики.

 – Я спрошу, мадам, – уклончиво пообещал капитан. Поклонившись еще раз, он попятился к выходу.

 Королева и леди Рогфорд услышали, как повернулся в замочной скважине ключ. Ни слова не говоря, женщины бегом припустили к другим дверям. Но все выходы из покоев были уже заперты. Даже потайная дверца, которая вела в спальню короля, была закрыта снаружи на засов! Леди Рогфорд выглянула в окно, и ледяная рука страха сжала ее сердце. Внизу, на расстоянии десяти футов друг от друга, стояли вооруженные стражники.

 – Он знает! – в ужасе прошептала королева. – Что еще тут может быть, Рогфорд? Он знает!

 – Ничего не говорите прежде, чем вам предъявят обвинение, – прошептала в ответ леди Рогфорд. – Вы не можете знать наверняка, что наговорили королю.

 Леди Джейн Рогфорд чувствовала себя так, будто прошлое обступило ее… Все это она уже пережила, когда они обвинили ее невестку Анну Болейн. Анна была невиновна, но леди Джейн согласилась свидетельствовать против нее ради спасения мужа, Джорджа Болейна. Единственное ее свидетельство заключалось в том, что Анна и ее брат провели день наедине, запершись в комнате. На предварительном заседании суда Джейн заявила, будто Анна, по ее мнению, затеяла заговор против короля, но ее супруг Джордж пытался ее отговорить. Ей тогда приказали – скажи лишь о том, как они заперлись в комнате! На все прочее найдутся другие свидетели.

 И Джейн Рогфорд сделала то, что было велено. Но Кромвель ее предал. Она дала показания, а потом в ужасе слушала, как превратно истолковывались ее слова. Выходило так, будто королева Анна совершила инцест с Джорджем, лордом Рогфордом.

 – Господи, нет! – закричала она тогда, и ее выдворили из зала суда. Ей даже не позволили увидеться с мужем. Она не смогла сказать ему, что ничего такого не хотела, что ее обманули, что она его любила! Она никогда не говорила Джорджу, что любит его. А потом ее просто отослали прочь – с благодарностью за преданность и обещанием награды в будущем. И этой наградой стало назначение в свиту Анны Клевской. Потом ее взяла к себе Кэтрин Говард, что было гораздо лучше. Король не любил немецкую принцессу, зато любил и обожал Кэт Говард.

 Джейн Рогфорд выжидала. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем наконец открылась возможность отомстить Генриху Тюдору. В опале, вдалеке от королевского двора, она много думала о том, как уколоть его побольнее. Пусть страдает так, как страдала она! Пусть корчится от боли, как она, когда ее загнали в ловушку, заставив оговорить собственного мужа, когда казнили его самым жестоким образом! И ей было плевать, что она рискует собственной жизнью. У нее больше не было мужа. Не было детей. Король должен заплатить за убийство Джорджа. Пусть потеряет то, что ему дороже всего на свете, как она потеряла того, кого любила больше жизни.

 Вот почему она потворствовала преступной связи Кэтрин Говард и Томаса Калпепера. Это было нетрудно. Королева была глупой и легкомысленной девицей, напичканной нелепыми романтическими бреднями. Ума у нее было не больше, чем у курицы. Она всерьез полагала, что может грешить сколько угодно. Якобы все сойдет ей с рук, если она будет стараться как следует ублажать короля! А что до Калпепера, это был тщеславный молодой человек, которого распирало от самодовольства. Более того, его угораздило влюбиться в Кэтрин! Джейн Рогфорд не знала, кто из них двоих свалял большего дурака. Неужели они не понимали, что их глупая любовь обречена?

 Интересно, размышляла леди Рогфорд, кто же на них донес? Она сама намеревалась их разоблачить, но не раньше чем королева забеременеет незаконнорожденным ребенком. Королева призналась ей, что Генрих в этом смысле уже никуда не годится. Он бы сразу понял, что ребенок не от него. Что ему останется? Либо разоблачить королеву-изменщицу, либо признать бастарда. В любом случае короля ждут адовы мучения. Однако сейчас произошло что-то еще, поняла леди Рогфорд. Вмешался кто-то другой и разоблачил королеву! Кто это мог быть? И какую цель преследовал? Что именно было им известно? Леди Рогфорд сделалось не по себе. Если они знают про королеву, то знают ли про ее роль?

 Леди Рогфорд взяла маленькую руку королевы в свои. Она была холодна, как лед. Ободряюще погладив ее по руке, она сказала:

 – Помните, Кэтрин Говард, не сознавайтесь ни в чем. Вы не знаете, в чем вас обвиняют. Сейчас их слово против вашего. Король любит вас гораздо сильнее, чем прочих своих жен, даже чем вашу кузину Анну. Он вам поверит. Главное – не потерять голову от страха.

 Дрожь пронзила все существо Кэт.

 – Не упоминайте ее имени! Я все время вспоминаю, чем она закончила. Рогфорд, я не хочу умирать!

 – Тогда молчите. А станут обвинять – отрицайте, – угодливо откликнулась леди Рогфорд. – Ничего с вами не случится, если будете умницей. У них нет никаких доказательств.

 По крайней мере, никаких доказательств им не найти, думала она. Но, не найдя доказательств, они изобретут их сами. Именно так король избавился от Анны Болейн. Но к тому времени он успел ее разлюбить и положить глаз на Джейн Сеймур. А Кэтрин он все еще любит. Ах, как жаль, что нельзя разведать, что именно им известно! Но, может быть, удастся подкупить слугу, который будет приносить еду. Я должна знать, что происходит!

 Нисса в отчаянии разыскивала супруга и наконец нашла его у герцога Норфолкского.

 – Королеву заперли в ее покоях, выставили охрану, оставив при ней только Рогфорд. Всех остальных выпроводили! – выпалила она, не успев перевести дух. – Один из стражников сказал мне, что архиепископ начал расследование!

 – Господи Иисусе! – Норфолк был готов грязно выругаться. – Не могли бы вы узнать поточнее, мадам? Почему ее заперли? Здесь не замешана другая женщина, это я знаю наверняка. Король обожает Кэтрин. Так в чем же дело?

 – Вы и вправду желаете знать? – спросила Нисса. – Вас заботит судьба Кэтрин Говард? Или, милорд герцог, вы скорее боитесь за собственную шкуру?

 – Язык твоей жены доведет ее до погибели, – кисло заметил герцог внуку.

 – Милорд, – сердито перебила Нисса, – я обращаюсь к вам, но вы меня игнорируете. Вы все время так делаете, и меня это оскорбляет. Я и Вариан приехали ко двору только по просьбе королевы, вашей племянницы. С гораздо большим удовольствием мы бы остались дома с детьми. Вы посадили эту королеву на трон, если она падет, разве всем нам не грозит опасность?

 Томас Говард пристально взглянул на Ниссу и коротко произнес:

 – Да.

 Его продолговатое лицо вытянулось еще больше и стало суровым, обычно непроницаемые глаза теперь смотрели с тревогой.

 На один краткий миг Нисса даже пожалела его. Подозвав его, она прошептала:

 – Милорд, королеву могут обвинить в супружеской неверности. Я не знаю наверняка, однако зачем еще архиепископу понадобилось проводить расследование?

 – Что вам известно? – так же тихо спросил он.

 Вариан обнял ее за плечи. И Нисса выложила все, что знала.

 – Почему вы не рассказали мне раньше?

 – Потому что, – дерзко ответила Нисса, – вы бы тут же ее выдали, чтобы спасти свою шкуру. Я знала, что когда-нибудь ее измена вскроется. Я только надеялась, что к тому злосчастному моменту мы с Варианом будем уже дома и мстительный король забудет о нас, когда задумает уничтожить всех Говардов.

 Ледяная улыбка тронула губы герцога. Норфолк кивнул, признавая резонность ее довода. Нисса была наделена инстинктом самосохранения в той же мере, как он сам. Как и для него, для Ниссы семья была на первом месте.

 – Теперь вам не сбежать в Уинтерхейвен! Иначе они подумают, будто вы виновны и пытаетесь укрыться от правосудия, – сказал герцог. – Вам придется выдержать тот же шторм, что и всем нам.

 – Я знаю. И я никогда не прощу вам, если в результате предательства одной из рода Говард пострадают мой муж или мои дети.

 – Это я понимаю, – ответил он. – Вы помните обиды, мадам. Молчите о том, что знаете, ибо то, что вам известно, может быть причиной нашей беды. Я сам отправлюсь к архиепископу и спрошу, в чем дело. Мне он расскажет.

 – А вы нам? – спросила Нисса. – Или вы захотите сохранить тайну, заставив нас теряться в догадках?

 – Не захочу, – обещал герцог и вышел.

 – Что еще могло случиться? – спросил жену Вариан, когда они остались одни. – Что еще она могла наделать, чтобы заслужить арест? – Подойдя к буфету, он наполнил вином два маленьких кубка.

 Сев возле камина, они потягивали вино и переговаривались вполголоса из опасения быть подслушанными.

 – Еще до замужества Кэт поведала мне о довольно своеобразном детстве, которое она провела в доме вдовствующей герцогини, – начала Нисса. – За девушками никто толком не присматривал, они вообще были предоставлены сами себе. Кэт рассказывала о двоих мужчинах, которые пытались ее соблазнить. Я посоветовала ей признаться королю, иначе кто-нибудь непременно захочет воспользоваться этим против нее. Но Кэт отказалась. Она боялась, что после подобного признания король не захочет на ней жениться.

 – Тогда вполне возможно, – задумчиво произнес Вариан, – что кто-то действительно вытащил на свет божий ее прошлые грехи, чтобы опорочить в глазах короля. Однако кто мог бы так поступить с бедняжкой Кэтрин? Боюсь, у Кэт совсем нет мозгов, но сердце у нее доброе. Кто желает ей погибели?

 Нисса покачала головой.

 – Мы должны вести себя так, будто ничего не знаем, – предостерег ее Вариан. – Дорогая, нам нельзя привлекать к себе внимание, если мы не хотим, чтобы и нас втянули в этот скандал.

 – Конечно, – согласилась она. – С божьей помощью скоро все наладится, и мы сможем вернуться в Уинтерхейвен.