• Блейз Уиндхем, #2

Глава 3

 Наконец выбор был сделан – и шесть девушек-англичанок стали фрейлинами новой королевы. Кроме Ниссы Уиндхем, это были сестры Бассет – Анна и Кэтрин; затем Кэтрин Кэри, дочь Уильяма Кэри и его супруги, Мэри Болейн; Кэтрин Говард, племянница Томаса, герцога Норфолкского, и, наконец, Элизабет Фицджеральд по прозвищу Сиротка из Килдэра, дочь усопшего графа Килдэрского. К радости леди Брауни, король позволил ей самой выбирать девушек на оставшиеся шесть мест.

 – А девиц из Клеве мы очень скоро отправим восвояси, – обещал он. – Если моей невесте предстоит стать королевой Англии, тогда ей должны прислуживать английские дамы. Разве я не прав, леди Маргарет?

 – Да, ваше величество, – улыбаясь, ответила достойная дама, снова воспрянув духом. Леди Брауни больше не досадовала, что король лично произвел первые шесть назначений. Свою выгоду она получит с лихвой, выбрав шесть девушек на оставшиеся шесть мест.

 Среди уже избранных фрейлин Нисса и сестры Бассет были самыми старшими. Сестры, однако, держались особняком и задирали носы – еще бы, ведь их отец правил от имени короля в Кале. Старшая из сестер, Анна, сделалась предметом сплетен, когда в начале лета король подарил ей лошадь и седло. Причин для слухов не было, однако слухи ходили. Так или иначе, сестры всегда участвовали в придворной жизни. Ниссу раздражало их исключительное высокомерие.

 – Не обращай на них внимания, – посоветовала юная Кэтрин Говард и рассмеялась. – Надутые сороки, и ничего больше.

 – Тебе легко говорить, – возразила Нисса. – Ты из семьи Говард. А я всего-навсего Уиндхем из Лэнгфорда и ничего не понимаю в дворцовых обычаях.

 – Чепуха! – воскликнула Элизабет Фицджеральд. – Я выросла при дворе и нахожу твои манеры, Нисса, просто безупречными!

 – Так оно и есть, – согласилась Кэтрин Кэри. – Честно, никто бы не догадался, что ты при дворе новенькая!

 Девушки были приятные и общительные, пятнадцати и шестнадцати лет, одна краше другой. У Кэтрин Говард были каштановые кудри и чудесные голубые, как небо, глаза. Кэтрин Кэри была черноглазой блондинкой. Элизабет Фицджеральд могла похвастать черными волосами и голубыми глазами. Придворные мужчины обожали общество этой троицы веселых проказниц. Леди Брауни приходилось держать их в узде железной рукой!

 Одиннадцатого декабря кортеж принцессы Клевской наконец прибыл в Кале, но продвигаться дальше оказалось невозможно. Погода решила испытать терпение путешественников. Целых две недели в проливе бушевал свирепый шторм, и вскорости всем стало ясно, что никакого пышного свадебного торжества на Рождество не будет. Тем не менее двор находился в состоянии исключительного волнения. Ежедневно в Хэмптон-Корт прибывали все новые люди, которых вызвал король, дабы они могли засвидетельствовать почтение новой королеве, все еще застрявшей в Кале.

 Двадцать шестого декабря наступило краткое затишье, и лорд-адмирал решил немедленно переправляться, рассудив, что в противном случае, если погода обрушит на пролив новый шторм, им, чего доброго, придется куковать на берегу до весны. Переправа началась в полночь и оказалась приятной и быстрой. В пять часов утра корабли, перевозившие свадебный караван, уже встали на высадку в Диле, где королеву ожидали герцогиня Саффолкская, епископ Чичестерский и прочие важные лица. Анну разместили в Дуврском замке, но погода немедленно испортилась снова. Все началось с дождя со снегом, но вскоре вовсю бушевала метель, как и положено в конце декабря. Непрерывно дул ледяной ветер. Такой холодной зимы не было уже много лет.

 Тем не менее Анна выражала настойчивое желание ехать дальше, в Лондон. В понедельник, двадцать девятого декабря, она прибыла в Кентербери, где ее приветствовал архиепископ Кранмер, которого сопровождали триста мужчин в алых шелках и золотой парче. Анну поселили в гостевом доме монастыря Святого Августина. Во вторник тридцатого декабря Анна покинула Кентербери и продолжила путь до Ситтинборна, а в канун Нового года добралась и до Рочестера, где ее приветствовали герцог Норфолк и сотня всадников в зеленых бархатных плащах, украшенных золотыми цепями. Они сопроводили принцессу в епископский дворец, где ей предстояло провести следующие две ночи.

 Именно там ожидали Анну леди Маргарет Брауни и пятьдесят дам королевской свиты, в том числе шесть фрейлин. Оказавшись лицом к лицу с будущей невестой, леди Брауни едва сумела скрыть изумление и разочарование. Стоящая перед нею женщина обнаруживала весьма смутное сходство с той, что была на портрете кисти Гольбейна и которой так восхищался король. Леди Брауни присела в низком реверансе, и на ум ей пришел оскорбительный стишок, получивший недавно хождение среди придворных:

 
Все смотрю на ваш портрет.
Где же сходство? Сходства нет!
 

 Портрет изображал женщину довольно миниатюрную, с нежным личиком. Но леди Брауни видела перед собой даму изрядного роста, с резкими, неприятными чертами лица. Помилуйте, да она сможет, если захочет, смотреть королю прямо в глаза, если не сверху вниз! А цвет лица! Не бледный, как положено благородной даме, а желтоватый. Глаза, решила леди Брауни, и есть самое красивое в принцессе: ярко-синие, правильной формы и выразительные. Она присела в реверансе и встала, и тут леди Анна улыбнулась. Ее улыбка была милой и доброй, но в глубине души англичанка уже была убеждена, что новоприбывшая совершенно не во вкусе короля. Генрих Тюдор предпочитал совсем других женщин.

 Маргарет Брауни и ее супруг были частью придворной жизни уже долгие годы. И эта достойная дама знала, что король, будучи мужчиной крупным, любил хрупких, изящных женщин мягкого, привязчивого характера. А это была настоящая валькирия! Рейнская дева! Разве можно назвать ее беззащитной? И что еще хуже, принцесса была одета просто безобразно. Совершенно не по моде и не к лицу. На голове у нее был огромный чепец, полностью скрывающий волосы и прибавляющий принцессе росту, который и без того был немалый. Ее было необходимо переодеть.

 – Добро пожаловать в Англию, мадам, – торжественно произнесла леди Брауни, вспомнив о манерах. – Я леди Маргарет Брауни, назначенная милостью его величества начальницей королевских фрейлин. Шесть из них я привезла с собой и теперь, с вашего высочайшего позволения, хотела бы вам их представить. – Она снова сделала реверанс.

 Юный барон фон Графштейн перевел ее слова принцессе. Дядя уже назначил его официально служить королеве. Когда он закончил переводить, принцесса энергично закивала головой и чепец затрясся, угрожая вовсе свалиться с ее головы.

 – Да! Да! – сказала она громко по-немецки.

 Леди Брауни сделала знак стоящему в дверях пажу. Распахнув дверь, Филипп Уиндхем пригласил войти шестерых фрейлин. Молодые девушки, в своих лучших платьях, весело впорхнули в зал, остановившись по первому знаку Анны Клевской. Обе сестры Бассет ахнули, за что и заслужили гневный взгляд леди Брауни, которая скомандовала:

 – Реверанс, девицы!

 И шесть молодых девушек присели в реверансе.

 – Делаете шаг вперед, когда я называю ваше имя ее светлости, – приказала леди Брауни. Обернувшись к Гансу фон Графштейну, она сказала: – Сэр, сейчас я буду представлять фрейлин леди Анне.

 – Пусть леди Нисса будет последней, кого вы вызовете, миледи! – попросил молодой человек. – Ее светлость будет поражена, что леди Уиндхем хоть немного умеет говорить на ее родном языке. Она непременно захочет расспросить ее об Англии.

 – Разумеется, сэр, – ответила ему леди Брауни, после чего представила каждую фрейлину ее будущей королеве, радуясь тому, что девицы, несмотря на очевидное смущение, сумели сохранить присутствие духа и продемонстрировать отличные манеры. Первой она вызвала Кэтрин Кэри, поскольку та была племянницей короля. Следующей была Кэтрин Говард, которая сама по себе не была важной особой, зато ее дядя, герцог, таковым был. Затем настала очередь Элизабет Фицджеральд и сестер Бассет.

 Наконец в реверансе перед принцессой Клевской присела Нисса Уиндхем.

 – Приветствую вас в Англии, ваше высочество, – произнесла она медленно, тщательно выговаривая слова на верхненемецком, как учил ее Ганс.

 По лицу принцессы расползлась широкая улыбка, а изо рта потоком полились слова, из которых Нисса разобрала лишь несколько.

 Ганс фон Графштейн улыбнулся, восхищаясь своей ученицей, и сказал, обращаясь к леди Анне:

 – Она вас не понимает, ваше высочество. Она только учит наш язык. Я обучаю ее. Она подумала, что вам, должно быть, будет очень трудно в чужой стране, где никто вас не понимает. А леди Нисса вас поймет, если вы будете говорить медленно и отчетливо произносить слова.

 Принцесса Клевская кивнула юноше. Затем, обращаясь к Ниссе, медленно произнесла:

 – Миледи, вы очень добры, если сочувствуете моему положению. Теперь вы меня понимаете?

 – Да, мадам, – ответила Нисса и снова присела в реверансе.

 Принцесса обратилась к пажу:

 – Кто она, Ганс? Я имею в виду – из какой она семьи?

 – Леди Уиндхем – дочь графа Лэнгфорда. Семейство незнатное, но много лет назад ее мать была любовницей короля. Как мне говорили, это была добрая и нежная леди нрава тихого и скромного. Ее так и называли – «любовница-скромница».

 – Ах, – судорожно выдохнула принцесса Клевская. – Возможно ли, Ганс, что эта девушка его дочь?

 – Нет, мадам, это не так. Нисса родилась прежде, чем ее мать явилась ко двору. Она рождена в законном браке своих родителей.

 – Скажи мне, Ганс, – продолжала принцесса, – почему эти леди смотрят на меня так странно? Эта леди Брауни, она просто разинула рот, когда увидела меня в первый раз! В чем дело? Знаю, что я одета не по английской моде. Мой наряд мог показаться ей странным, но дело не только в этом – я же вижу.

 – Этот живописец, Гольбейн, ваше высочество… Он польстил вам, когда писал с вас портрет, – честно признался Ганс. – Он убавил вам росту и, кажется, смягчил черты лица. Должен предупредить, миледи, что король влюбился в ваш портрет.

 – Вот как, – кивнула Анна Клевская. – Что ж, боюсь, ему придется принять меня такой, какая я есть. В конце концов, он далеко не молод, не правда ли, Ганс? – Она усмехнулась. – Ему повезло, что он вообще нашел невесту королевской крови. Как муж, он пользуется дурной славой. – Она снова усмехнулась. – Однако я буду с ним робкой и скромной, потому что никогда в жизни так не радовалась возможности уехать из Клеве, как радуюсь сейчас. С тех пор как умер наш отец, мой брат герцог сделался совершенно невыносим.

 Нисса слушала, сделав большие глаза. Она почти ничего не понимала, потому что принцесса и паж тараторили так, что она за ними не поспевала, однако выхватывала из беседы то слово, то целую фразу. И Нисса поняла, что принцесса далеко не глупа и не лишена чувства юмора.

 – Я помогу вам выучить английский, ваше высочество, – храбро сказала она.

 – Отлично, – с улыбкой ответила принцесса. – Ганс, скажи леди Брауни, что мне понравились все фрейлины, но я счастлива, видя доброту леди Уиндхем, которая постаралась овладеть нашим языком!

 Мальчик перевел слова своей госпожи и едва удержался от того, чтобы не рассмеяться, когда увидел, что почтенная дама с облегчением перевела дух.

 – Вы так добры, ваше высочество, – сказала она.

 Доброта – это, конечно, хорошо, но где юная женская прелесть, способная увлечь короля? Помоги нам всем Господь, подумала про себя леди Брауни. Что сделает король, когда увидит невесту? Снова присев в низком реверансе перед принцессой Клевской, она повела свой отряд вон из зала. Они семенили за ней, точно цыплята за наседкой.

 – Богом клянусь, она безобразна, – объявила Анна Бассет, когда они очутились в надежных стенах отведенных фрейлинам покоев. – Толстая и дурно одетая.

 – Королю хватит одного взгляда, чтобы отправить ее назад, – подхватила Кэтрин Бассет со злорадством в голосе. – Высокая и нескладная, точно аист. Совсем не то, что наша милая королева Джейн!

 – Королева Джейн мертва, и вот уж два года, как похоронена, – заметила практичная Кэт Говард. – Величайшим достижением ее жизни было рождение нашего дорогого принца Эдуарда. В конце концов она надоела бы королю, и вообще эти Сеймуры совершенно несносны, как говорил мой дядя герцог Томас. Королю нужна новая жена и побольше сыновей!

 – Что правда, то правда, – согласилась Кэтрин Кэри. – Но мне кажется, что эта принцесса ему совершенно не подходит. Бедняжка, она проделала такой долгий путь!

 – Король уже далеко не в расцвете юных лет и не может рассчитывать на то, что сосватает молодую красавицу, – заговорила Элизабет Фицджеральд своим мягким, мелодичным голосом. – Конечно, леди Анна не очень похожа на свой портрет, но она кажется достойной дамой, и у нее добрые глаза.

 – Чтобы завоевать Генриха Тюдора, одними добрыми глазами не обойдешься, – заметила леди Брауни. – А вы что скажете, леди Уиндхем? Вы ведь с ней говорили. Что она сказала?

 – Я просто приветствовала ее в Англии, и она меня поблагодарила, – ответила Нисса. – Я предложила помочь ей овладеть английским языком. Кажется, она настроена дружелюбно и желает учиться, мадам. Мне она понравилась. Надеюсь, что она понравится и королю.

 Им предстояло это выяснить довольно скоро, потому что королю не терпелось увидеть невесту, и он галопом вылетел из Хэмптон-Корта, чтобы, как он сам признался Кромвелю, «вскормить пламя любви» между ним и дамой, на которой ему предстояло жениться. Король смело и неожиданно для всех ворвался в зал епископского дворца, одетый в просторный плащ с капюшоном, который скрывал лицо. В руке он сжимал дюжину соболиных шкурок, которые собирался преподнести в дар принцессе. Но она, увидев его громоздкую, высокую фигуру в длинном черном плаще, закричала от страха и, схватив подушку, начала бить ею нарушителя спокойствия по голове. Король попятился, отбиваясь, – не очень обнадеживающее начало!

 Ганс фон Графштейн поклонился королю и принес извинения.

 – Она не поняла, что это вы, ваше величество. Позвольте мне объяснить.

 Генрих нетерпеливо кивнул.

 – Поторопись же, друг мой! Я с таким терпением дожидался приезда этой леди, что сейчас хочу поскорее с ней познакомиться. – Король силился разглядеть лицо девушки.

 Юный паж подошел к принцессе.

 – Ваше высочество, не пугайтесь. Это сам король, который решил вас удивить.

 – Этот огромный лесной вепрь и есть король? – сказала принцесса, и подушка вывалилась из ее рук. Она пристально воззрилась на Генриха Тюдора, затем отвела взгляд. – Господь наш на небесах! За кого же я обещала выйти замуж, мой добрый Ганс?

 – Миледи, вы должны приветствовать его, – взволнованно подсказал ей мальчик.

 – Должна, значит, должна, – ответила она и присела в низком реверансе, склонив перед королем голову.

 Что за милая скромница, решил король, и его настроение вмиг улучшилось. Она была напугана незнакомцем, но вела себя так отважно, а затем стала так очаровательно смиренна! Какое изящество манер, какое… Да, но какого роста эта женщина! Совсем не та, что на портрете! Генрих был шокирован, когда принцесса встала во весь рост и смело встретилась с ним взглядом.

 – Добро пожаловать в Англию, мадам, – вот и все, что он сумел вымолвить, старательно скрывая охвативший его ужас.

 Ганс фон Графштейн перевел приветственные слова короля принцессе.

 – Поблагодари его от моего имени, Ганс, – ответила Анна Клевская, которая с разочарованием отметила, что при близком рассмотрении король оказался толст, как упитанный боров, готовый к убою. Когда он откинул плащ, под ним оказался роскошный наряд. Куда более модный и роскошный, чем она только могла вообразить. Ее собственный гардероб, несмотря на то, что на его создание ушла масса стараний и денег, ни шел ни в какое сравнение с королевским. Он казался неуместным и старомодным, даже фрейлины выглядели куда наряднее. Придется это исправить, но для королевы Англии это не составит никакого труда.

 Преодолев изумление первой встречи, король сказал:

 – Ганс, спроси принцессу, было ли ее путешествие приятным.

 Черт, эта женщина невозможно высокого росту, а нос у нее точно башмак.

 Паж перевел слова короля.

 – Скажи ему, что прием, оказанный нам в Кале, превосходил пышностью все, что мне доселе приходилось видеть. Я благодарна английскому народу за теплые приветствия. Да, меня приняли хорошо. – Я ему не нравлюсь, про себя думала она, продолжая улыбаться. Придется держаться с ним легко и почтительно, иначе не сносить мне головы. Возможно, я даже сумею его покорить, вот только хочу ли я этого?

 – Я тронут желанием принцессы поскорее до нас добраться, – сказал король.

 Разумеется, ей не терпелось добраться сюда поскорее и связать меня брачными узами, думал про себя король. Они мне солгали! Они все мне солгали. Кромвель! Он жаждал этого брака и слышать не хотел о других претендентках. Он за это заплатит. И, если есть способ избавиться от этого кошмара, то, клянусь небесами, я его найду! Не позволю приковать себя цепями к этой уродине, хотя Гольбейна винить не могу. Он художник и видит сердцем.

 – Ганс, спроси короля, не соблаговолит ли он сесть. Вижу, он хромает на одну ногу, только ему об этом не говори. Это может его задеть. Старики вечно обижаются на подобные вещи. Просто скажи, что мне будет приятно, если он окажет мне честь и выпьет со мной бокал вина. Если он согласен, налей нам. Он проскакал верхом многие мили, да еще по холоду; и, как мы оба видим, моя особа, боюсь, не привела его в восторг.

 – Мужайтесь, мадам, – ответил мальчик и, повернувшись к королю, сказал: –  Принцесса спрашивает, не угодно ли вам выпить с ней по бокалу вина, ваше величество! Она тревожится, что вы могли схватить простуду после долгого путешествия сквозь снег и дождь. Она в высшей степени заботливая дама.

 – Бокал вина будет очень кстати, парень! Поблагодари принцессу за ее заботу. – По крайней мере, у нее доброе сердце. Уже кое-что, но этого мало, черт подери!

 Принцесса указала ему на удобное кресло возле жарко пылающего камина, и сама заняла кресло напротив. Ее одежда показалась ему безобразной. А этот тягучий, вязкий говор! Ох, они все заплатят за этот провал, особенно Кромвель. Вне всяких сомнений, он лгал, когда говорил, будто и Мария де Гиз, и Кристина Датская отвергли его сватовство. Какая женщина, находясь в здравом уме, откажется стать королевой Англии? У Кромвеля явно были скрытые мотивы, но его планам не суждено сбыться.

 Я не женюсь на этой женщине! Не бывать этому!

 Юный паж поднес королю и принцессе кубки с вином. Он почтительно остался стоять рядом, переводя те несколько осторожных фраз, которыми они обменялись. Потом король встал и приказал пажу:

 – Скажи леди Анне, что я должен идти. Я благодарю ее за сердечный прием. И мы скоро увидимся снова.

 Надеюсь, не очень скоро, угрюмо подумал он, терпеливо дожидаясь, пока паж поговорит с принцессой на родном языке.

 – Ему не терпится уйти, он этого даже не скрывает, – мрачно произнесла Анна, однако лицо ее оставалось безмятежным.

 – Скажи его величеству, что мое сердце переполнено благодарностью за теплый прием. И не вздумай засмеяться, не то я влеплю тебе пощечину – положение очень серьезное.

 Ганс фон Графштейн произнес торжественным тоном:

 – Принцесса говорит, что ее сердце переполняет благодарность за ваш теплый и сердечный прием, ваше величество!

 Хмыкнув себе под нос, король небрежно поклонился своей нареченной и торопливо покинул зал. В коридоре его дожидался сэр Энтони Брауни. Теперь король мог дать выход гневу и рявкнул:

 – Меня ввели в заблуждение, милорд! Эта женщина совсем не такая, как ее описывали. Она мне не мила!

 Он вспомнил, что все еще сжимает в руке связку собольих шкурок, которые принес с собой, и сунул их сэру Энтони.

 – Передайте их ей!

 – Вам не понравилась принцесса Клевская? – голос сэра Энтони дрогнул.

 – Разве я неясно выразился?! – прогрохотал король. – Она мне не мила! Есть легенда о лебеде, который приплыл по Рейну и оплодотворил двух принцесс рода Клевских. Говорят, что ее линия берет начало от этих двух девиц. Я ожидал увидеть серебряного лебедя, а мне прислали фламандскую кобылу! Она мне не мила!

 Оказавшаяся неподалеку Нисса услышала слова короля и, побледнев, испуганно ахнула. Король и сэр Энтони, обернувшись, уставились на нее, и бедняжка, съежившись от страха, все-таки сообразила присесть перед королем в реверансе. Когда король увидел Ниссу, его лицо несколько смягчилось, и он протянул ей руку.

 – Пусть мой праведный гнев не устрашит вас, миледи, – сказал он. – Ах, Нисса, радуйтесь, что вы всего-навсего дочь графа, а не короля. Короли не могут жениться по своему выбору. Им приходится думать, как угодить своему народу! – Он театрально вздохнул.

 – Ах, милорд, принцесса Клевская – очень достойная леди! – пылко воскликнула Нисса. – И я скоро научу ее нашему языку.

 – Энтони! Энтони! Ну разве она не прелесть, дочь моей сельской затворницы? Ее доброе сердечко переполняет любовь; вся в мать! – Король погладил тонкую руку Ниссы и затем, к ужасу девушки, привлек ее к себе, прижал к груди, которую поверх расшитого золотом бархатного камзола украшала тяжелая золотая цепь, и начал гладить ее по волосам. – Дражайшая малышка Нисса, желаю вам никогда не узнать той тоски, которую испытывает человек, которого насильно ведут к алтарю! Но нет, такая судьба вас минует, дитя мое. Вы должны выйти замуж только по любви. Я, ваш король, приказываю вам! – Потом, осторожно отстранив от себя девушку, Генрих повернулся и медленно зашагал прочь по коридору.

 – Держите язык за зубами, девушка, – мрачно предостерег ее сэр Энтони. – Король – это вам не просто разочарованный жених.

 – Я отлично понимаю, что тут замешана политика, милорд, – серьезно проговорила Нисса. – Пусть я молода и новенькая при дворе. Но меня многому обучали, и я отдаю себе отчет, что женитьба короля – очень сложное дело. Кроме того, я бы не хотела навредить леди Анне. Она мне нравится.

 – Значит, – кивнул умудренный годами жизни при дворе джентльмен, – ты не та сельская мышка, какой король тебя представляет.

 – Как и моя мать, сэр, – храбро ответила Нисса. – Она сумела выжить при дворе, и я намерена последовать ее примеру.

 Присев в реверансе, Нисса торопливо направилась в приемный зал епископского дворца, где все еще пребывала принцесса.

 – Она знает, что не понравилась королю, – выпалил Ганс фон Графштейн, стоило Ниссе закрыть за собой дверь.

 – Тише! – предостерегла его девушка. – Тебя может услышать сэр Энтони Брауни.

 – И что же будет? – не унимался мальчик. – Он ее казнит?

 – За что? – удивилась Нисса. – За то, что она не очень похожа на портрет, написанный Гольбейном? Так это не ее вина. Принцесса всего лишь пешка в политических шахматах, в которые играет Европа.

 – Тогда что же с ней будет? – спросил Ганс шепотом.

 – Он ведь король, так откуда мне знать? Простой человек попытался бы избежать помолвки. Наверное, так поступит и король. Он потребует, чтобы Кромвель и прочие советники придумали способ отступления, но он не захочет, чтобы все считали его виноватым. Генрих Тюдор не из тех, кто готов признать свою вину. Мама предупредила на случай, если меня угораздит невольно обидеть его. Что можно использовать против принцессы, Ганс?

 – Поговаривали об обручении с сыном герцога Лотарингского, когда принцесса была совсем крошкой, но дело ничем не кончилось. Брачный контракт не был не то что заключен, но даже составлен. Поэтому она могла совершенно свободно заключить союз с вашим королем.

 – О чем вы говорите? – вмешалась принцесса.

 Ганс быстро перевел ей и сказал:

 – Леди Нисса очень сочувствует вашему положению, принцесса. Будь в ее силах, она бы вам помогла, но что она может…

 – Ты должен посоветовать принцессе держать себя с достоинством и сохранять твердость духа, – перебила его Нисса. – Пусть делает вид, будто все просто прекрасно и что она даже не подозревает о том, что король разочарован. Пусть лезет из кожи вон, лишь бы ему угодить – как на людях, так и оставшись с ним наедине. Король не станет скрывать своих чувств. Стоит ему лишь намекнуть на неудовольствие так, чтобы придворные догадались, и твоя госпожа превратится в загнанную дичь. Ганс, она должна притвориться, будто не понимает своего положения. Только так она сумеет здесь уцелеть.

 Паж перевел ее слова принцессе, которая энергично кивала головой.

 – Да! Да! Она права, милое дитя. Может быть, эта крошка плохо знакома с придворной жизнью, зато она очень умна. Как вы полагаете, король сдержит клятву и женится на мне?

 Ганс задал этот вопрос Ниссе.

 – У короля нет другого выхода, кроме как жениться на принцессе, если, конечно, советники не сумеют отыскать благовидный предлог разорвать брачный договор. Но я не думаю, что у них это получится, вот потому и советую ей стараться изо всех сил, чтобы угодить королю. Она может прямо сейчас начать уроки музыки. Госпожа Говард очень искусна в игре. Пусть принцесса попросит обучить ее лютне! А еще, Ганс, она должна научиться танцевать! Мы все можем учить ее танцам. Король любит танцевать.

 Ганс передал принцессе советы Ниссы.

 – Этот верзила еще и танцует?! – воскликнула пораженная Анна Клевская. – Кто бы мог подумать! Должно быть, под ним трясется пол, когда он скачет туда-сюда в своих пышных нарядах и золотых цепях. – Она даже засмеялась, представив себе танцующего короля.

 – Он отличный танцор и весьма грациозен, несмотря на громоздкую фигуру, – заметила Нисса, когда Ганс перевел ей слова принцессы.

 – Да? Значит, мне тоже придется научиться быть легкой и грациозной. Да! Я стану образцовой супругой для короля Генриха.

 Нисса засмеялась, когда Ганс передал ей то, что сказала принцесса, но она быстро стала серьезной.

 – Принцесса должна соглашаться с мнением короля всегда и во всем, но ей ни в коем случае нельзя выказывать нерешительность, иначе ее сочтут слабовольной или станут ею помыкать, чего также допускать нельзя. Король не боится умных женщин, просто хочет их превосходить.

 Не успел Ганс перевести эти слова принцессе, как она разразилась смехом.

 – Да! Это правда, все мужчины таковы! Думаю, мой брат и король Генрих могли бы отлично поладить. Однако нельзя не задуматься, зачем Господь Бог создал женщину после того, как создал мужчину? Может быть, понял, что совершил ошибку? Есть над чем задуматься, не правда ли, друзья мои?

 Второго января принцесса и ее свита отправились в Дартфорд, а королевский двор отбыл в Гринвич. Фраза «она мне не мила!» уже разнеслась среди придворных остряков, которые быстро догадались, что король разочарован в принцессе Клевской. Однако живописец Гольбейн, как и ожидалось, избежал королевского гнева. Он ловко преподнес рассерженному господину – будто бы в честь Нового года – портрет двухлетнего наследника, в алом атласном костюмчике и шляпе, чем и заслужил немедленное прощение. Тем более что мальчик на портрете демонстрировал поразительное сходство с отцом.

 К почти всеобщему восторгу, король был в ярости на своего главного министра – Томаса Кромвеля. Вернувшись в Лондон, он в присутствии всего Совета орал:

 – Чертов проныра, ты меня обманул! Хотел бы я знать, зачем! Я мог бы получить жену-француженку или датчанку, но нет! Тебя устраивал только союз с Клевскими. Почему? У нее землистая кожа и грубые черты лица. Она высокая, точно каланча! Она вообще здоровенная, пусть и не толстуха. Фламандская кобыла! Что ж, на эту кобылу королевский жеребец не польстится, сэр!

 Министры тихонько засмеялись, а Томас Кромвель побледнел. Но он не собирался признавать поражение. Повернувшись к лорду-адмиралу, он сердито спросил:

 – Вы ведь видели ее, милорд, но не предупредили короля о том, что она нам не подходит! А я мог полагаться исключительно на донесения. Вы были первым англичанином, который увидел ее воочию. Но вы не сообщили, что она никуда не годится!

 – Разве я имел на это право? – возмущенно воскликнул адмирал. – Союз уже был заключен. Я полагал, что эта женщина должна стать моей королевой. Разве мог я обсуждать ее внешность? Может быть, она не совсем похожа на ту даму, что изобразил мастер Гольбейн на своем портрете, однако у нее доброе сердце и учтивые манеры. Это не мое дело – искать в ней недостатки.

 Король снова накинулся на своего главного советника:

 – Он прав, Кром! Ты недостаточно узнал эту женщину, а теперь мне не остается ничего другого, как жениться и лечь с ней в постель! Она мне не мила! Не мила!

 – Но это выгодный союз для вашей милости, – сделал новую попытку Кромвель. – Брак с принцессой позволит вам противостоять союзу Франции и Священной Римской империи.

 – Уверен, есть другие пути для достижения этой цели, – тихо заметил герцог Норфолк.

 – Другого пути нет, – отрезал Кромвель. – И не может быть повода для расторжения союза. Ранее заключенных брачных договоров у нее нет. Нет и кровного родства между вами. Она не лютеранка, но скорее, как и ваша милость, исповедует доктрину главенства государства над церковью.

 – Меня ввели в заблуждение! – зло рычал король. – Она совсем не такая, как мне ее описывали. Знай я заранее, милорды, то не допустил бы, чтобы она приехала в Англию! Теперь мне придется совать голову в петлю, которую ты мне приготовил, Кром. Меня попросту обманули. – Гневным взглядом король обвел собравшихся за столом, но самый яростный взгляд предназначался Томасу Кромвелю, и враги лорда-канцлера поняли, что теперь его дни сочтены. Наконец-таки сын мясника допустил ошибку!

 Кромвель встал и сказал:

 – В какой день ваше величество прикажет короновать принцессу? На Сретение, как было решено ранее?

 Король смерил его гневным взглядом.

 – Поговорим об этом, когда я сделаю ее своей королевой, – мрачно ответил он.

 Кромвель поморщился, но продолжал:

 – Ваше величество, очень скоро нам придется выехать навстречу принцессе, чтобы сопроводить ее в Лондон.

 Не сказав больше ни слова, Генрих Тюдор вскочил из-за стола и покинул зал.

 – Твое время на исходе, Кром, – дерзнул заметить герцог Норфолк.

 – Я верный слуга королевскому величеству, в отличие от вас, герцог Томас, – ответил Кромвель. – И я еще не умер.

 Король покинул Лондон и отбыл в Гринвич с огромной свитой придворных. Предполагалось, что они встретят Анну Клевскую и ее эскорт на Стрелковом холме поблизости от Блэкхита, откуда королю надлежало сопроводить невесту в Лондон. Генрих Тюдор спустился вниз по Темзе на барже. Сопровождающие его суда были богато украшены яркими шелковыми лентами, которые весело развевались на холодном ветру. Лорд-мэр Лондона и члены городского совета плыли на собственной барже, которая следовала сразу за королевской.

 Анна выехала из Дартфорда, где отдыхала последние дни. Теперь в ее свите оставалась лишь сотня из прибывших с принцессой из Клеве. Две фрейлины-немки говорили по-английски – это были старшая сестра Ганса, Хельга фон Графштейн, тринадцати лет, и его кузина, Мария фон Хессельдорф, которой было двенадцать. Конечно, сестры Бассет их не замечали, зато остальные англичанки с радостью приняли немок в свою компанию. Обе девушки быстро научились играть на лютне, заслужив восхищение Кэт Говард. Бедняжка была весьма обескуражена неудачными попытками обучить музыке принцессу.

 – У нее нет слуха, – жаловалась Кэт, потряхивая гривой каштановых кудрей. – Если король услышит, как она играет, боюсь, окончательно воспылает к ней отвращением.

 – Зато она быстро учится танцевать, – с улыбкой возразила Нисса. – Принцесса очень грациозна. И за последние дни ее английский стал значительно лучше. Надеюсь, король будет ею доволен.

 – Она старается изо всех сил, – согласилась Кейт Кэри. – Какая разница, что на портрете ее изобразили немножко другой?

 – Боже правый, – тихо воскликнула Кэт Говард, – какой ты еще ребенок, Кейт, если не понимаешь, что мужчины первым делом смотрят на внешность женщины? Для большинства из них все прочее неважно.

 – Надеюсь, не все мужчины таковы, – тихо сказала Нисса.

 – Тебе-то не о чем беспокоиться, – ответила Кэт. – Ты самая красивая из нас. Ты похожа на маму?

 – У меня ее глаза.

 – Говорят, в те дни король был без ума от нее, – продолжала Кэт.

 – Тогда ты знаешь больше, чем я. В те дни я была совсем крошкой, да и жила вдали от двора.

 Для официального приема принцессы Анны они привезли в Лондон свои лучшие платья. Нисса выбрала бархатное платье цвета бургундского вина, отделанное по подолу и на рукавах мехом куницы. Нижняя юбка, из бархата винного цвета, была украшена вышивкой золотом. К платью прилагалась накидка с капюшоном, подол которой также украшал мех. Капюшон, однако, девушка надевать не стала, аккуратно забрав свои длинные темно-каштановые волосы под золотую сетку. Руки, затянутые в мягкие лайковые перчатки для верховой езды, уверенно сжимали поводья серой кобылки. Прочие девушки тоже были разодеты. Все помнили, как однажды покойная королева Джейн отослала домой Анну Бассет, велев нашить на лиф побольше жемчужин. Фрейлина королевы должна соответствовать высокому статусу своей госпожи. Она ни в коем случае не должна показаться оборванкой!

 Принцесса Клевская спустилась со Стрелкового холма и проследовала в специально устроенный для нее шатер из раззолоченной парчи. Вокруг были возведены еще несколько, поменьше размером. Принцесса оказалась у подножия холма ровно в полдень, где ее встретили лорд-камергер, канцлер, духовник и прочие важные лица ее двора. Доктор Кэй обратился к высокому собранию на латыни. Он официально представил Анну ее новым придворным. Посол двора Клевских ответил доктору Кэй от имени принцессы.

 Теперь наступила очередь официального представления дам, назначенных в свиту королевы. Каждая выходила на шаг вперед, делала реверанс и удалялась. Фрейлины шли последними, и Анна приветствовала их теплой улыбкой. Она была очень им благодарна – девушки так старались помочь ей приспособиться к новой жизни!

 Погода стояла холодная, и принцесса испытала огромное облегчение, когда можно было сойти с богато украшенной колесницы и удалиться вместе с дамами в шатер, где уже пылали жаровни, источающие ароматный дым.

 – Ах, мои девочки! – воскликнула леди Анна, мешая немецкие и английские слова. Она сняла перчатки и отдала их Элизабет Фицджеральд. – Холодная сегодня!

 – Ваша светлость, нужно говорить так – «сегодня холодно», – осторожно поправила Нисса свою госпожу.

 – Да, леди Нисса, – ответила Анна с улыбкой и кивнула. – Сегодня холодно. Так лучше?

 – Намного лучше, мадам, – улыбнулась в ответ Нисса.

 – Принесите принцессе стул, – громко приказала Кэт Говард, и требуемое было немедленно исполнено.

 Анна Клевская села поближе к жаровне, протягивая руки к теплу, и тяжело вздохнула.

 – Ганс! Где ты?

 Паж поспешно выступил вперед и поклонился.

 – Я здесь, мадам, – ответил он на родном языке.

 – Держись рядом, Ганс. Нисса – очень услужливая девушка, благослови ее Господь. Но она не так хорошо владеет нашим языком, как ей бы хотелось. Ты мне понадобишься. Где король?

 – Сейчас как раз выехал из Гринвича, мадам.

 Юный виконт Уиндхем встал возле сестры.

 – Ты хорошо с ней ладишь, правда? – спросил он. – Но она не очень похожа на свой портрет, согласна? Я слышал, король в ярости!

 – Значит, ему недостает ума, братец, – резко отрезала Нисса. – Леди Анна – очаровательная, и у нее есть чувство собственного достоинства. Из нее выйдет прекрасная королева, если, конечно, наш король и повелитель вспомнит, что ему уже под пятьдесят и что сам он не такой уж завидный жених. Он должен дать ей шанс! Он найдет в ней доброго друга. И она станет хорошей матерью.

 – Бога ради, сестрица, никому не говори того, что сейчас сказала мне, – вполголоса сказал юный виконт Уиндхем. – Если это еще не предательство, то недалеко от него. Однако, – с лукавой улыбкой добавил он, – голову тебе вряд ли отрубят, просто отошлют домой с позором. И кто тогда захочет на тебе жениться, леди Нисса?

 – Я выйду замуж только по любви, Филипп!

 – А я слишком молод, чтобы влюбляться, – сказал он, – и слава богу! Мастер Калпепер, который приходится кузеном госпоже Говард, сходит по ней с ума. Когда король примерял свадебный наряд, он предложил Калпеперу отрез бархата на камзол. И, как мне говорили, он стал умолять короля подарить ему еще один, чтобы он мог передарить его госпоже Говард. То платье, которое на ней сегодня, как раз сшито из того бархата. Дурень мог бы приберечь второй отрез и сшить себе еще один камзол, ведь он беден, как церковная мышь. Такова любовь. Вот глупость-то!

 – А я думаю, что это очень романтично, – с улыбкой возразила Нисса, и в этот момент принцесса произнесла имя их младшего брата. Появился Джайлз и поднес госпоже кубок горячего вина, приправленного пряностями. – Кажется, ей очень нравится Джайлз, – заметила Нисса.

 – Да, – согласился Филипп. – Малец, кажется, прирожденный придворный. И при этом никакого высокомерия или чванства!

 Брат с сестрой с улыбкой наблюдали, как принцесса ласково ущипнула розовую щечку их младшенького. В их семье только у Джайлза были светлые волосы, да еще голубые глаза – настоящий херувим. Было ясно, что принцесса Клевская обожает мальчика – к его большому смущению. Однако Джайлз, будучи очень сообразительным пареньком, не выказывал своей хозяйке ни малейшего неудовольствия. Он лишь слегка поморщился и прошептал:

 – Мадам…

 Тут перевода не требовалось, и принцесса рассмеялась, сказав на родном языке Гансу:

 – Он просто ангел. Я не могу удержаться!

 Ганс перевел. Фрейлины дружно захихикали, а Джайлз густо покраснел. Кэт Говард послала ему воздушный поцелуй, а хорошенькая Элизабет Фицджеральд подмигнула. От дальнейших мучений его избавил доктор Кэй, духовник королевы, который явился возвестить, что король уже близко.

 – Ее светлости надлежит сменить платье для церемонии приветствия короля, – сказала леди Брауни. – Идемте, девушки, нечего бездельничать. Принесите принцессе платье и драгоценности.

 Платье было из красной тафты с объемной золотой вышивкой. Сшито оно было по немецкой моде, с широкой круглой юбкой и без шлейфа, но смотрелось тем не менее весьма изысканно и красиво. Руки, грудь и спину Анны протерли губкой, смоченной в теплой розовой воде. От принцессы Клевской исходил природный запах более резкий, чем обычно бывает у человеческого тела, и поэтому дамы, зная, насколько привередлив король, прилагали все усилия, чтобы замаскировать этот недостаток. После того, как на принцессу надели платье, Нисса принесла прекрасный комплект украшений из рубинов и алмазов – ожерелье и серьги-подвески. Густые светлые волосы принцессы убрали под сетку и на голову надели бархатную шапочку, расшитую великолепными жемчужинами.

 – Король уже близко, – возвестила Кейт Кэри.

 Принцессу сопроводили к выходу, и она сощурилась от яркого солнца после сумрачного шатра. Ей помогли сесть на белоснежную лошадь под парчовой попоной и седлом из прекрасно выделанной белой кожи. Ее личные лакеи также вскочили на коней, на них красовались ливреи с черным львом – эмблемой дома Клевских. Возглавлял процессию юный Ганс фон Графштейн со знаменем в руках – также с изображением черного льва.

 Итак, Анна выехала навстречу будущему супругу, и король, заметив ее приближение, остановился и стал ждать. Когда она поравнялась с ним, Генрих галантно сдернул с головы шляпу и ослепительно улыбнулся, и в этот момент Анна Клевская увидела его таким, каким он когда-то был: самым красивым принцем христианского мира! Она улыбнулась ему в ответ, пока Ганс переводил официальные слова приветствия. И Анна вдруг с удивлением осознала, что некоторые из этих слов ей уже понятны.

 – Ганс, я буду приветствовать его величество сначала по-английски, а потом ты можешь снова переводить, – велела она.

 – Да, мадам.

 – Я благодарю его величество за теплый прием, – сказала Анна. – Я постараюсь быть ему хорошей женой и хорошей матерью его детям.

 Король слегка приподнял бровь. У принцессы был сильный акцент, но понимать ее можно было без труда.

 – Мне сказали, что принцесса Клевская говорит только на родном языке, – заметил он, ни к кому особо не обращаясь.

 – Ваше величество, ее высочество очень старается овладеть вашим языком, – пояснил Ганс. – Ее обучает леди Нисса Уиндхем, и другие девушки тоже. Принцесса очень хочет вам угодить, ваше королевское величество!

 – В самом деле? – сухо переспросил король. Затем, вспомнив о собравшейся вокруг веселой толпе, наклонился вперед и под восторженные крики обнял наконец невесту.

 Потом были улыбки, приветственные взмахи рук – и жених с невестой направились назад в шатер; впереди шли трубачи, а замыкали шествие члены Тайного совета, архиепископ и знатные лорды Англии и герцогства Клеве.

 – Фламандская кобыла, – бормотал себе под нос король. – Меня женят на фламандской кобыле.

 Перед входом в шатер королевская чета осушила любовный кубок, после чего принцессу усадили в украшенную резьбой и позолотой колесницу, чтобы ехать наконец в Гринвич. Вместе с ней сели матушка Леве – ранее няня Анны, а теперь главная фрейлина из Клеве – и супруга посла графиня Оверштейн. На бортах колесницы были вырезаны герцогский герб и черный лев Клеве. За каретой Анны следовали куда более скромные открытые кареты с дамами из свиты будущей королевы и все ее личные слуги. Был тут и пустой паланкин, драпированный малиновым бархатом и золотыми кистями – подарок Генриха будущей жене. Впереди процессии на одинаковых могучих гнедых жеребцах ехали слуги дома Клевских, все в черном бархате и серебре.

 На всем пути следования процессию встречали толпы жителей Лондона. А там, где дорога шла вдоль реки, Темза была запружена баржами, лодками и всевозможными плавучими средствами – некоторые держались на воде каким-то чудом. Лодки были переполнены желающими взглянуть на новую королеву Англии. Каждая гильдия Лондона пригнала свою баржу со свежевыкрашенными бортами и украшениями в виде гербов короля Англии и герцогства Клеве. На баржах стояли менестрели, и дети хором распевали хвалебные песни в честь короля и принцессы. Так Англия радовалась приезду принцессы! Король и его невеста даже сделали остановку, чтобы послушать пение и горячо поблагодарить за чудесное представление.

 Когда Анна очутилась во внутреннем дворике Гринвичского дворца, прогрохотал салют – на башне стреляли пушки. Король поцеловал невесту, вступающую в свой новый дом. В большом зале выстроилась королевская гвардия, склоненными копьями приветствующая проход жениха и невесты. Генрих повел Анну в отведенные ей покои, где она могла отдохнуть до вечера. А вечером их ждал большой пир.

 Анна, невозмутимая и царственная для сторонних наблюдателей, была тем не менее поражена теплым и искренним приемом, который оказали ей англичане.

 – Они хорошие люди, Ганс, правда? – в третий или четвертый раз повторила она. – Но король, несмотря на все его учтивые манеры и показное расположение, не питает ко мне нежных чувств!

 – Разве вы можете знать наверняка, мадам? – спросил мальчик.

 Анна печально улыбнулась.

 – Ганс, у меня нет опыта в любовных делах. Однако я достаточно изучила мужчин, чтобы с уверенностью сказать – если мужчина не смотрит тебе прямо в глаза, значит, что-то не так. Живописец Гольбейн изобразил меня не такой, какая я есть. Король влюбился в гольбейновский портрет, а я… Нет, я ему не нравлюсь. Он женится на мне по политическим соображениям, вот и все. Если бы не его горячее желание щелкнуть по носу короля Франции и правителя Священной Римской империи, мне бы ни за что не стать королевой Англии.

 Генрих Тюдор был бы весьма удивлен, если бы узнал, о чем думает Анна Клевская. Предстоящий брак внушал ему отвращение и уныние. Принцесса нисколько не походила на тот образ, что сложился в его воображении. Да и себя он видел не так, как видели его со стороны. В сердце своем и уме он по-прежнему был юным, прекрасным и полным сил. После пира Генрих снова вызвал к себе Кромвеля, однако тот лишь вздыхал и пытался доказать королю, что невеста не так плоха.

 – Ваше величество, это такая царственная особа. И народу она понравилась, – увещевал он короля.

 – Неужели законники ничего не нашли? – вопрошал король, не обращая внимания на слова министра.

 Кромвель покачал головой. Он начал всерьез беспокоиться за свою шкуру и богатства, которые терпеливо собирал за годы служения Англии. Он то и дело вспоминал своего бывшего хозяина, кардинала Уолси. Кардинал не сумел справиться с «Великим Делом» короля, то есть добиться согласия принцессы Арагонской на развод, – и за это поплатился жизнью. Ему бы непременно отрубили голову, не умри он на пути в изгнание!

 Чтобы умиротворить Генриха, Уолси пошел на крайние меры – он преподнес ему роскошный дворец Хэмптон-Корт, но даже столь щедрый дар не смягчил королевского гнева! И вот теперь – снова это выражение в глазах Генриха Тюдора, но на сей раз молнии грозили обрушиться на голову Томаса Кромвеля, и впервые в жизни хитрый министр не знал, что делать. Там, где дело касалось мести, король умел выжидать. Уж лучше быстрая казнь, думал Кромвель.

 Король отправился к себе в спальню, разогнав придворных джентльменов, к их же пользе, подальше от монаршего гнева. Плеснув себе щедрую порцию красного вина, он начал цедить его медленными глотками, все больше наливаясь злостью.

 – Ты точно лев с занозой в лапе, Хэл, – тихо произнес Уилл Сомерс, его шут, опускаясь на пол возле колена короля. В сгибе его руки прикорнула Марго, обезьянка со сморщенным личиком. Она была уже очень стара и успела облысеть. Темный мех испещряли полосы седых волосков. Она тихо прощебетала что-то и поглядела в лицо Уиллу, ища поддержки.

 – Убери эту образину подальше от меня, – проворчал король.

 – У нее почти не осталось зубов, Хэл, – сказал шут, ласково поглаживая обезьянку.

 – Ей хватит и одного, чтобы ухватить меня за палец, – буркнул Генрих и тяжело вздохнул. – Меня жестоко обманули, Уилл!

 Уилл Сомерс не стал лукавить.

 – Да, Хэл, я признаю – она не похожа на свой портрет. Есть приблизительное сходство, и все. Однако она кажется достойной леди. И сразу видно – особа королевской крови!

 – Ах, если бы был способ отделаться от этого брака! Я бы ухватился за него обеими руками, – продолжал король. – Фламандская кобыла! Чертова громадина!

 – Да, леди Анна выше ростом, чем ты привык. Но, возможно, тебе даже понравится, когда женские глаза будут на уровне твоих. Да, у нее широкая кость, но она не толстуха. И не следует забывать, Хэл, что и ты далеко не в расцвете юных лет. Думаю, тебе повезло найти столь приятную принцессу в жены!

 – Дело зашло слишком далеко, иначе отправил бы ее домой, – мрачно заметил Генрих.

 – Нет, Хэл, это не в твоем духе, – укоризненно сказал шут. – Ты всегда был учтивейшим и благороднейшим из рыцарей. Я всегда гордился тем, что служу тебе. Но что будет с моей гордостью, если ты оскорбишь бедную принцессу, которая не сделала тебе ничего плохого? Ее родина так далеко, а сердце так одиноко! И кто возьмет ее в жены после того, как ты отправишь ее домой? Как вынести такой позор? Кроме того, ее брат, герцог Вильгельм, будет вынужден объявить тебе войну. Франция и Рим будут смеяться до колик!

 – Уилл, Уилл, – жалобно протянул король. – Ты единственный говоришь мне правду! Надо было посылать в Клеве тебя, но разве смог бы я обойтись без твоей компании? – Он снова печально вздохнул и, залпом осушив бокал, тяжело встал на ноги. – Помоги мне добраться до постели, шут, и посиди со мной. Вспомним старые счастливые времена. Помнишь Блейз Уиндхем? Мою милую сельскую затворницу?

 – Да, Хэл, я хорошо ее помню. Красивая и добрая леди. – Уилл Сомерс услужливо подставил королю плечо и подвел к постели. Король лег, а слуга и его обезьяна устроились в ногах постели.

 – Сейчас при дворе живет ее дочь, Уилл! Милая девушка, но совсем не похожая на мать. Леди Нисса Уиндхем – дикая английская роза. Она фрейлина принцессы Клевской. Ее мать просила меня дать ей место.

 – Которая из фрейлин? – спросил шут. – Я знаю малышку Кейт Кэри, Бесси Фицджеральд и обеих сестричек Бассет. И есть две, которых я не знаю. Девица Каштановые Кудряшки и темноволосая красотка.

 – Нисса и есть темноволосая. Однако она унаследовала глаза матери. Вторая девица – это Кэтрин Говард, племянница Норфолка. – Король усмехнулся. – Каштановые Кудряшки! Очень меткое прозвище, Уилл, потому что у девицы Говард действительно очаровательные локоны. Очень хорошенькая, не правда ли? Богом клянусь, любая из этих девиц подошла бы мне куда больше, чем принцесса Клевская. Зачем я слушал Кромвеля? Нужно было поглядеть по сторонам и выбрать в жены англичанку. Разве моя дорогая Джейн не была прекраснейшей английской розой с доброго куста?

 – О-о, Хэл, неужели ты утратил вкус к новизне? – осторожно поддел короля шут. – Кажется, у тебя еще не было немки? По крайней мере, за то время, что я тебя знаю. Или была немка до того, как я пришел к тебе на службу? Скажи, Хэл, правда ли то, что говорят о немках?

 – А что о них говорят? – насторожился король.

 – Я не знаю, – тихо засмеялся шут. – У меня-то ни разу не было немки!

 – И у меня не будет. Боюсь, что не смогу заставить себя с ней лечь. Святая кровь, мне следовало жениться на Кристине Датской или Марии де Гиз вместо этой фламандской кобылы!

 – Хэл, – строго произнес шут, – очень удобно устроена твоя память! Мария де Гиз так хотела за тебя замуж, что со всех ног бросилась под венец с Джеймсом, королем шотландским, едва прослышав, что ты подыскиваешь себе жену! Видимо, она предпочитает шотландское лето английскому. А что до прекрасной Кристины, так она сообщила твоему послу, что имей она две головы, одну непременно отдала бы тебе. Но, поскольку голова всего одна, она предпочитает еще годик-другой оплакивать усопшего супруга. Когда-то ты был завидным женихом, Хэл, но теперь это уже не так! И дамы всей Европы наслышаны о том, как ты поступил с предыдущими женами. Тебе повезло, что ты нашел принцессу Клевскую. Но вот я не уверен, повезло ли ей с тобой?…

 – Ты ступаешь на опасную почву, шут, – тихо сказал король.

 – Я говорю тебе правду, чего не сделают твои приближенные, ибо они боятся тебя, Генрих Тюдор!

 – А ты не боишься?

 – Нет, Хэл. Я видел тебя голым и знаю, что ты всего лишь человек, как и я. Просто Хэлу выпало родиться королем, а Уиллу – дураком, но ведь могло быть наоборот…

 – Ты думаешь, что я дурак, если позволил другим выбирать мне жену. Но теперь ничем уже дело не исправить, правда, Уилл?

 Уилл Сомерс помотал седеющей головой.

 – Ищи выгоды от своего положения, Хэл. Леди Анна может тебя удивить. – Он легко вскочил с постели и накрыл короля меховым одеялом. Обезьянка Марго цеплялась за его шею. – Засыпай! Тебе надо поспать, Хэл, да и мне тоже. Мы с тобой уже не так молоды, а следующие несколько дней будут сплошь речи, церемонии, тяжелая еда и вино рекой. Ты ничего не делаешь наполовину. Значит, переешь и перепьешь нас всех, последствия чего выйдут тебе боком…

 Король сонно усмехнулся:

 – Наверное, ты прав, Уилл.

 Шут сидел неподвижно, пока король не захрапел. Тогда он тихо вышел из спальни, сообщив ожидающим за дверью придворным, что Генрих Тюдор, к всеобщему облегчению, наконец заснул.