- Гарем, #2
33
Ботвелл скакал всю ночь и все утро и прибыл в Эрмитаж только к полудню. С первого взгляда Катриона поняла, что граф привез плохие вести, но она не стала ни о чем допытываться, а повела Френсиса в их покои, сняла с возлюбленного дорожные сапоги и уложила его в постель. Он заснул сразу, а когда проснулся вечером, то был уже готов славный ужин. И лишь поев, Ботвелл заговорил про дела.
— Король приказал тебе первого сентября вернуться к Гленкерку.
Катриона стремительно повернула к нему лицо, и в ее глазах отразился ужас.
— А если ты ослушаешься и не сделаешь этого, — внешне спокойно продолжил граф, — то Джеми заберет и земли, и собственность не только гленкеркских и сайтенских Лесли, но и грейхевенских Хэев.
— Пусть!
— Кат!..
— Пусть! Без тебя я мертва.
Он крепко обнял ее.
— Кат! Кат! Подумай, девочка моя! Ну, подумай! Сколько у тебя детей?
— Шесть.
— А у твоих кузенов теперь их сколько?
— По меньшей мере три десятка.
— И у тебя самой десятка два кузенов, а еще ведь есть и твои братья, и поколение твоих родителей, и Мор-Лесли.
Боже мой. Кат! Ведь это почти сотня людей!.. А потом, дорогая, следует подумать и о моих детях. Все эти ни в чем не повинные люди окажутся погубленными — и дети, и старики тоже. Нет, любовь моя, ни ты, ни я не сможем построить нашу жизнь на обломках наших семей.
— Не гони меня, Ботвелл, — жалобно прошептала она. — Лучше уж мне умереть.
— Если мы с тобой сбежим, если попытаемся каким-то образом ускользнуть от Джеми, он разорит всех наших родственников. Насчет этого король тверд.
Он хочет, чтобы мы понесли наказание, и он сумел отыскать самую изощренную пытку, какой станет пытать не только нас с тобой, но еще в придачу и Патрика Лесли.
Твой муж все еще очень любит тебя. Кат. Не бойся к нему возвращаться.
Она подняла глаза.
— Как ты можешь мне такое говорить, Френсис?
— Потому что должен! Господи!.. Кат! Мне невыносимо все это! — Его хриплый голос прерывался от боли и муки. — Ты же жизнь моя, девочка!
Они оба заплакали. Пограничный лорд и его возлюбленная прильнули друг к другу и рыдали, пока не выплакали все слезы. Потом вместе поднялись, держась друг за друга. Френсис, как всегда прежде, поднял Катриону на руки и понес наверх, в спальню.
Ночью графиня проснулась и обнаружила, что рядом никого нет. На какой-то миг Катриона испугалась, пока не разглядела, что Ботвелл стоит возле окна, глядя на пейзаж, залитый лунным светом. Френсис обернулся, и стало видно его лицо, мокрое от слез. Катриона притворилась спящей, сознавая, что, если любимый увидит, что она за ним наблюдает, это только усугубит его страдания. В ее груди билась тупая боль. Она закрыла себе рот ладонью, пытаясь заглушить крик, поднимавшийся из горла.
В последующие несколько дней ни Ботвелл, ни Катриона не могли вынести даже нескольких минут друг без друга.
Им оставался только один месяц, и сознание этого, как и предвидел король, уже само по себе было невыносимой пыткой. Наконец, Катриона приняла решение, которое должно было облегчить им последние недели.
— Я хочу поехать в избушку, — объявила она. — Я пришла к тебе туда. И если уж мне приходится уходить, то пусть это будет оттуда.
Ботвелл уже рассказал ей, что вдобавок ко всему король лишил его права появляться на расстоянии десяти миль от Эдинбурга, а также запретил провожать графиню с пограничья. Ее привезет лорд Хоум.
Теперь граф послал своих слуг в Чевиот, чтобы убраться в доме и завезти туда снеди. Они будут жить, как жили в самом начале, — одни, наедине друг с другом. Когда влюбленные в последний раз выехали из Эрмитажа вместе, у них оставалось уже только три недели. Ни Ботвелл, ни Катриона не стали прощаться со слугами, ибо не смогли бы это выдержать. Договорились, что лорда Хоума, когда тот приедет за Катрионой, примет Херкюлес и проводит к месту встречи.
Лето кончалось, и вечера становились все прохладнее.
Они ездили верхом, гуляли в лесу и по полям, молча сидели на скрытом выступе утеса, откуда обозревали пограничные долины и наблюдали, как воспаряют орлы в потоках западного ветра. Ночи проходили в любовных ласках, и такого полного блаженства, как в эти часы, ни один из них не знал прежде. Оно, однако, имело горький привкус, ибо каждый осознавал, что близится день расставания.
Однажды утром графиня спустилась из спальни как раз в тот миг, когда Ботвелл входил в дом.
— Прости, Кат, — сказал он, подняв рыбину, — я поймал лосося и нашел немного позднего салата.
И тут графиня разрыдалась. Она вдруг вспомнила, что в самый ее первый день в этом домике Ботвелл сказал ей почти те же слова. Когда это осознал и сам Ботвелл, то выругался, а потом повторил ругательство: сегодня отпущенный им срок истекал. Этот день должен был стать их последним. Наконец, овладев собой, Катриона посмотрела на лорда сквозь мокрые ресницы.
— Полагаю, что запах, который доносится из кухни, от бульона из ягненка?
Френсис кивнул. И таким скорбным было его лицо, что Катриона не могла удержаться от улыбки.
— Чисти свою рыбу, Ботвелл, — уже спокойно сказала она, — но я хочу съесть ее попозже. Какая сегодня погода?
— Тепло. И возле речки я нашел лужайку, полную маргариток. Пойдем купаться!
Ее зеленые глаза лукаво сверкнули.
— Ну, если только потом ты приласкаешь меня среди маргариток.
— Да, — медленно произнес Френсис, а его голубые глаза были спокойны и неулыбчивы.
Она бросилась к нему на грудь и прижалась.
— О Ботвелл! Я этого не вынесу!
Огромные, сильные мужские руки крепко обняли ее и отпустили.
— Иди одевайся, девочка моя. Я почищу рыбину и положу нам с собой хлеба и сыра.
Они медленно ехали верхом под этим почти осенним солнцем. Долины внизу сияли, окутанные бледно-пурпурной дымкой. Катриона и Френсис не спеша искупались в холодной речной воде, а затем он овладел ею. Она заливалась смехом, а над ними, лежащими среди благоухающих цветов, жужжали толстые ленивые шмели. Потом влюбленные ели хлеб и сыр, которые Ботвелл положил в переметную суму, пили белое вино из фляги и пробовали ранние яблоки. Но очень скоро солнце склонилось к закату, и настало время ехать домой. По пути она тихо спросила:
— Когда завтра мы встречаемся с лордом Хоумом?
— Через два часа после рассвета, — ответил он, глядя прямо перед собой. А затем услышал ее шепот:
— Так скоро…
Позади них солнце уже опустилось в горячем оранжевом зареве. Словно в насмешку, на быстро темнеющем небе засияла Венера. Лошади легко нашли обратный путь в избушку Ботвелла, и, пока граф кормил животных и давал им воду, Катриона приготовила ужин. Они ели молча, пока графиня не нарушила молчание:
— В ту первую ночь у нас было бургундское.
— Да, и ты напилась.
— Сегодня тоже хочу напиться.
Ботвелл обошел вокруг стола и поднял ее, чтобы встать лицом к лицу.
— Нет. Я хочу, чтобы ты помнила все, что случилось между нами, особенно сегодня.
Катриона тихо заплакала.
— Мне больно, Френсис! Болит сердце!
— Мне тоже больно, любимая. Но Джеми Стюарт никогда не узнает, как он губит меня, отнимая единственное, что мне дорого. Наша боль должна остаться с нами. Ох, Катриона! Нежная моя, нежная любовь! Хочу, чтобы ты не забывала ни единого мгновения нашей любви, потому что она станет в будущем моей опорой. — Теперь ты останешься один, Френсис. Кто будет присматривать за тобой?
— Херкюлес, дорогая. Вряд ли он окажется достойной заменой самой прекрасной женщины Шотландии, но… — Ботвелл запнулся и с нежностью вытер слезы с ее щек.
Помолчав, он продолжил:
— Боже мой, Кат! Не плачь, драгоценная моя любовь. Благодарю Бога, что Джеми хотя бы возвращает тебя Гленкерку. Патрик позаботится о тебе.
— Конечно, — горько ответила Катриона. — Если он будет заботиться обо мне столь же ревностно, как и раньше, то не пройдет и одного-двух месяцев, как я опять стану королевской шлюхой!..
— О нет, любовь моя! Такого уже не случится! Патрик обещал мне.
Графиня широко открыла глаза.
— Ты видел Патрика? Когда?
— Месяц назад, когда Джеймс приказал мне отдать тебя.
Я должен был удостовериться, что Гленкерк будет заботиться о тебе как следует. Мне надо было знать, Кат, что он по-настоящему хочет тебя, ибо в ином случае я бы не позволил тебе к нему вернуться. Граф очень тебя любит, дорогая. Даже зная, что ты принадлежишь мне, все еще любит. Не бойся идти к Патрику Лесли.
Катриону охватила дрожь.
— Он захочет овладеть мной, — прошептала графиня. — А я лучше пойду в монастырь, чем позволю какому-то другому мужчине прикоснуться ко мне.
Ботвелл тихо рассмеялся.
— Нет, Кат. Ты создана для любви. Без ласки твое прелестное тело засохнет и погибнет. Не стыдись же этого и не отказывайся ни от чего.
Притянув графиню к себе, Ботвелл скользнул рукой под шелковое платье и обласкал мягкие и нежные груди.
Наполовину прикрыв свои изумрудные глаза, Катриона довольно забормотала.
Лорд засмеялся снова.
— Вот видишь, дорогая, — с улыбкой обратился он к Катрионе, убирая руки.
Френсис был нежен, как всегда, невероятно нежен. Он целовал ее, расслаблял этими поцелуями и одновременно ловко и быстро раздевал. Затем, не отпуская губ Катрионы, поднял ее на руки и понес в спальню.
Оказавшись в постели, графиня притянула Френсиса к себе и скользнула руками к нему под одежду, лаская его широкую грудь и спину. Потом стянула с возлюбленного рубашку и снова, прижав его к себе, коснулась своими упругими сосками его гладкой обнаженной груди. Ботвелл только вздохнул от наслаждения и почувствовал, как его член напрягся от испытываемого желания. Катриона ослабила объятия и призывно прошептала:
— Спеши, любимый!..
Граф быстро сбросил с себя оставшуюся одежду и глубоко вонзился в пульсирующую плоть, теплую и влажную. Катриона напряглась, чтобы принять его, и зарыдала от разочарования, когда он уже не смог войти глубже. И какая же началась сладостная пытка! Френсис то погружался до самого конца, то выходил, и так до тех пор, пока она не взмолилась прекратить, — настолько томительным становилось ее желание. Но Ботвелл не захотел. Он довел ее до таких вершин блаженства, о каких она и не ведала, а он все еще растягивал их мучительное наслаждение. Когда же, наконец, его страсть излилась в нее бешеным неудержимым потоком, графиня почти лишилась чувств. Оба затихли.
От возбуждения у Катрионы кружилась голова, а сердце неистово стучало. Уши полнились звуками прерывистого всхлипывания, и постепенно до нее дошло, что это был ее собственный плач. Обняв возлюбленную своими огромными и сильными руками, Ботвелл принялся ее укачивать как ребенка. У лорда и самого в голове стоял шум. В ужасный миг протрезвления Френсис осознал, что через несколько часов отошлет эту женщину из своей жизни — и, возможно, навсегда.
Понемногу их дыхание стало спокойнее. Катриона откинулась на подушки и притянула Ботвелла.
— Почему ты дожидался сегодняшней ночи, чтобы сделать мне это, Френсис?
Граф ничего не ответил.
— Вам, мужчинам, все так легко, — продолжила она. — Вы живете по строгим правилам чести, которые не оставляют места для сердца. Завтра ты вручишь меня Сэнди Хоуму, тот передаст Джеймсу Стюарту, который, по всей вероятности, попытается меня поиметь, прежде чем передать Патрику Лесли, который полезет на меня, потому что я его жена и он имеет право. Ты почувствуешь сожаление оттого, что меня потеряешь. Сэнди будет сожалеть о той неблагодарной роли, которая досталась ему в этой печальной драме. Джеймс Стюарт почувствует похоть, смешанную с капелькой вины, недостаточной, впрочем, чтобы остановить все то страшное, что с нами происходит. А Патрик Лесли ожидает моего возвращения с неуверенностью и опасением, которые он попытается скрыть, изображая из себя повелителя. — Катриона задумчиво помолчала. — И где же тут я? Я снова остаюсь одна, а вы все играете в ваши мужские игры — у кого больше чести. А я свою честь принуждена вручить человеку, которого не люблю. И по-прежнему буду желать тебя, Ботвелл!.. Вы все, конечно же, так благородны, так блюдете свою честь! Но только почему мне придется ощущать себя шлюхой? Уж лучше бы умереть, но даже и в этом мне отказывают.
— Не желай смерти, — севшим от волнения голосом ответил граф. — Единственное, что удерживает меня в здравом уме, это сознание, что у Гленкерка ты будешь жива и здорова.
Ботвелл поднялся и сел в постели. Его глаза горели гневом.
— Мне нет дела до чести, и если бы я думал, что мы с тобой сможем построить совместную жизнь, не разорив наши семьи, то я увез бы тебя этой же ночью. Но, скажи, станешь ли ты счастливой, зная, что мы погубили Гленкерк, Сайтен и Грейхевен? Что бы ты ни ответила мне сейчас — я в это не верю. У моих детей по крайней мере есть Ангус и Дугласы. А вы, Лесли, всегда держались сами по себе. Да, вы могли взять к себе какого-нибудь чужака, но при этом всегда стремились сохранить в целости ваше богатство, поэтому-то нынче у вас и нет никаких связей.
— Нам и не требовалось, — возразила Катриона. — Наше богатство всегда было нашей силой.
— А теперь — нет, дорогая, теперь это скорее ваша слабость. Джеймс Стюарт использует его как оружие против вас и против меня. Я люблю тебя. Кат. Очень люблю. Люблю всем сердцем, как никогда не любил другую женщину. И когда ты уйдешь, от моей жизни останется одна пустая оболочка. У меня никогда ничего больше не будет.
— Разве мы уже никогда не увидимся?
— Придет день — через полгода, а может, через год или два, когда мне придется покинуть шотландцев, прежде чем я уеду, мы встретимся, если ты все еще пожелаешь видеть меня. Патрик обещал.
Катриона снова зарыдала, и Френсис снова прижал ее к себе, ласково поглаживая длинные распущенные волосы. Все было сказано. Изнуренные, они заснули, но еще несколько раз до рассвета просыпались. Френсису пришло уже время вставать, но она ухватила его за руку и взмолилась:
— Еще раз, мой законный муж…
И тогда с невероятным изяществом граф снова ею овладел. Его рот искал мягкую плоть ее грудей, живота, бедер. Френсис нежно вошел в нее, и они быстро достигли взаимного удовлетворения. Затем, как всегда изумленный этим, он снова стал твердым внутри нее. И на этот раз он не стал спешить, до конца наслаждаясь ее прелестным телом, и опять они задремали.
Когда Катриона снова проснулась, Ботвелл был уже на ногах. Перед камином стоял чан с водой, над которой клубился пар. Ни слова не говоря, графиня поднялась и приняла ванну. Внизу Френсис расставлял на столе холодный окорок, овсяные лепешки и коричневый эль. Катриона попыталась было взять лепешку в рот, но по вкусу она показалась ей золой, и проглотить кусок удалось, лишь запив его глотком горького эля. Несчастная ощущала себя холодной, словно лед. Наконец Ботвелл сказал:
— Если мы хотим вовремя встретиться с Сэнди, нам надо выезжать.
Графиня подняла к любимому свои прелестные изумрудные глаза, и в них отразилась ее боль. Схватив Катриону, Френсис притянул ее к себе и раскрыл ей уста своим ртом, заглушив крик, готовый с них сорваться. На какой-то миг Ботвелл словно растворился в ней, в ее нежности, и, когда под его губами губы Катрионы разомкнулись и в рот к нему ворвалось ее теплое дыхание, граф застонал.
Внезапно Катриона отстранилась и, выбежав во двор, быстро вскочила в седло. Френсис не сразу двинулся с места. Затем, взяв себя в руки, последовал за ней.
День был сер, ползли грозные тучи. Тут и там на деревьях виднелись первые пожелтевшие листья. Встреча пред-, полагалась на окраине города Тевистхед, у перекрестка Сент-Кутберт. Они ехали молча. Хотя Катрионе столько хотелось сказать возлюбленному — говорить она не могла.
Херкюлес, лорд Хоум и его люди уже ждали. Ботвелл пожал друзьям руки.
— Ты проследишь за ней, Сэнди? Не позволяй ей никаких глупостей.
В его голосе слышалась почти мольба, и Александр Хоум кивнул без слов. Ботвелл спешился и снял Катриону с лошади. Один долгий миг они стояли, глядя друг на друга.
Он бережно и нежно взял ее голову в свои ладони.
— Ты позаботишься о себе?
— Да.
— И ты не винишь Гленкерка за это? Он хотел, чтобы ты была счастлива, хоть и не с ним.
— Я знаю.
— И не позволяй Джеми узнать, что он выиграл.
— Боже, конечно, нет! — взорвалась она.
— Я люблю тебя, Катриона Маири. Что бы ни случилось, помни это.
Взгляд ее изумрудных глаз загорелся.
— Я люблю тебя, Френсис Хепберн, и что бы ни случилось, я всегда — твоя. Джеймс может принудить меня вернуться к Гленкерку, но он никогда не сможет изменить мои чувства. Я всегда буду любить тебя.
Она притянула к себе его лицо и поцеловала долгим поцелуем. Затем вновь взобралась на свою лошадь и пустила ее легким галопом.
Пораженный увиденным, лорд Хоум бросил последний взгляд на графа Ботвелла и дал своим людям знак трогаться. Какое-то время Френсис Хепберн провожал их взглядом. А затем внезапно его плечи затряслись, и стоявший поодаль Херкюлес услышал мучительные сухие рыдания.
Он застыл, беспомощный, не зная, что и делать. Никогда прежде Херкюлес не слышал, чтобы брат плакал.
Не находя сил думать о чем-либо другом, он обнял Ботвелла за плечи.
— Послушай, Френсис! Едем домой!
Ботвелл повернул лицо к брату, и тот, увидев в его глазах бездонную пустоту, невольно отшатнулся.
— У меня больше нет дома, Херкюлес. Она была моим домом… а теперь ее нет.
