• Гарем, #2

32

 Прознав, что его кузина, королева Англии, помогает деньгами графу Ботвеллу, Джеймс Стюарт срочно отправил письмо графу Роберту Мелвиллу, своему послу в Англии, чтобы тот уговорил Елизавету переменить свою политику. И раз уж речь об этом зашла публично, то ей пришлось уступить. Теперь опасность подстерегала Френсиса Хепберна по обе стороны границы. Но худшее было еще впереди.

 21 июля 1593 года новым королевским указом подтверждалась конфискация имущества Френсиса Хепберна, пятого графа Ботвелла. Но теперь еще и его герб был расколот на части — эту церемонию произвели публично на рыночном перекрестке в Эдинбурге. Возмущенный герцог Леннокс вместе с другими знатными дворянами решил помочь опальному графу. Если Мэйтлэнд, рассуждали они, сумел натравить короля на его же кровного родича, то что же тогда могло быть с другими?

 Ботвелл, сопровождаемый одним из своих братьев, в который уж раз поскакал в столицу. Его люди проникали в город по двое и по трое, пока незаметно Эдинбург ими не переполнился. Катриону оставили в Эрмитаже.

 — Что теперь будет? — взмолилась она.

 — Не знаю. Только бы добраться до Джеймса. Я смогу уговорить его вернуть земли, которые уже переданы моему наследнику. И принужу, если придется, разрешить тебе развод. А там, любовь моя, нам с тобой уже ничто не будет грозить.

 — А если ты не доберешься до него, Френсис?

 — Тогда, дорогая, наш путь лежит во Францию. Пусть Ангус сражается за своих внуков.

 Катриона прильнула к нему, ее губы звали к поцелуям, а тело было мягким и податливым. Приняв приглашение, лорд со страстью ею овладел, а затем проспал несколько часов, заключив в свои объятия. Когда графиня проснулась, его уже не было рядом, и она испугалась.

 24 июля 1593 года Джеймс Стюарт проснулся в тускло-серый рассветный час. В воздухе явно чувствовалась влага, и король прикинул, не идет ли дождь. Он услышал слабый звук, как будто по полу передвигали стул.

 — Барри, это ты? — крикнул Джеймс.

 Ответа не было. Сердце короля неистово забилось, а ночная рубашка взмокла от холодного пота. С величайшей осторожностью он выглянул за полог кровати.

 — Доброе утро, Джеми, — приветствовал короля Френсис Хепберн, Джеймс завизжал. Метнувшись на другой край постели, он соскочил на пол и стремглав кинулся к двери, ведущей в спальню королевы. Но дверь не поддавалась. И тогда дрожащий от ужаса Джеймс Стюарт, всем телом вжавшись в эту дверь, будто так он мог проникнуть сквозь нее, повернулся лицом к своему заклятому врагу. Некоторое время кузены безмолвно разглядывали друг друга. Один трясся от страха, стоя во влажной ночной рубашке, с растрепанными волосами и дрожащими губами, а другой — в красном плодовом килте, с обнаженной шпагой, был спокоен и уверен в себе.

 Потихоньку Ботвелл приближался к королю. Король затрясся еще сильнее. Голубые глаза Френсиса сузились и, схватив лицо кузена большим и указательным пальцами, он прорычал:

 — Итак, мой славный мальчик. Ты говорил, что я посягаю на твою жизнь… Посмотри, я держу ее в руке.

 Король покачнулся, готовый упасть в обморок.

 — Боже мой, Джеми! Не убивать же я сюда пришел! — уже другим тоном произнес Ботвелл. — Соберись же с духом!

 Глаза Джеймса завращались в глазницах, и он диковато глянул на кузена.

 — Моей души тебе не видать, Френсис! Убей меня, если хочешь, но моей души тебе не видать!

 — Боже! — взорвался Ботвелл. — На кой мне черт твоя душа, Джеми?! Я пришел наладить наши отношения. Я вовсе не желаю ни твоей жизни, ни твоей души, ни твоей короны, ни твоего проклятого королевства, Джеми. Я просто хочу получить назад собственные земли, чтобы передать их своему наследнику, и еще хочу жениться на леди Катрионе Лесли. Дай мне это и, если захочешь, то навсегда отделаешься от Ботвелла!

 — Мэйтлэнд говорит, что ты вознамериваешься убить меня, — сказал король.

 — Пусть Мэйтлэнд стоит скамейкой в конюшне, — выругался Ботвелл.

 Несмотря на обуявший его страх, король рассмеялся. Пограничный лорд протянул руку и взял королевское платье.

 — Оденься, Джеми. По-моему, ты замерз.

 Потянув кузена от двери, Ботвелл помог ему облачиться в теплую одежду. Затем, по-хозяйски налив глоток виски, он дал ему выпить. На королевские щеки постепенно возвращался румянец. Заметив это, Ботвелл преклонил колени и протянул рукоятку шпаги своему властелину.

 Этот простой поступок, казалось, успокоил монарха, и он даже испытал некоторое смущение.

 — О, встань, Френсис, и спрячь свою шпагу.

 Граф подчинился и, поднявшись, подбросил дров в огонь. Испросив высочайшего разрешения, он сел, и теперь кузены сидели напротив друг друга.

 — Полагаю, — смиренно сказал король, — что мой дворец полон твоих людей.

 — Да, — грустно ухмыльнулся Ботвелл. — И Леннокса, и Хоума, и Ангуса, и Колвилла, и Лоджи, и Берли, и Хантли. Я не так глуп, кузен, чтобы приходить к тебе в гости, не заручившись поддержкой двух-трех друзей.

 — Они стоят за тебя так, как никогда не стояли за меня.

 — Только из-за Мэйтлэнда, Джеми. Он вознамеривался отобрать их исконные права. Я для него — пробный камень. А эти люди прекрасно знают, что если паду я, то падение угрожает и им. Они верны самим себе.

 — А кому верен ты, Френсис?

 — Как и они… прежде всего себе и своим.

 — Ты честен, Френсис.

 — Я всегда был с тобой честен, Джеми, мальчик мой. Но теперь пришло время и тебе быть честным со мной. Я знаю, что с моими землями ты поступишь по справедливости. Они законно принадлежат мальчику Маргарет.

 — Но разве он и не твой тоже?

 — Я прихожусь ему отцом, Джеми, но моим он никогда не был. Как и никто из детей. Все они принадлежат Маргарет и Ангусу, но не мне. Поэтому Кат для меня так дорога. Она — моя и, когда у нас появятся дети, это будут именно наши дети.

 — Нет, Френсис, они будут незаконнорожденными, потому что я никогда не дам своего позволения на твой брак с Катрионой Лесли.

 Несколько мгновений в комнате было очень тихо, а затем Ботвелл спросил:

 — Почему, Джеми?

 — Ты был честен со мной, кузен, и я с тобой тоже постараюсь быть честным. Если я не могу заполучить Кат, то и ты ее не получишь.

 — Боже мой, Джеми, неужели ты меня так ненавидишь?!

 Ты взял все, что я имел, ты разрубил мой герб на эдинбургском рынке. На этом свете у меня осталось только одно.

 Женщина. Зеленоглазая женщина, которую я люблю превыше всего. Если завтра я умру, то и тогда она не вернется к тебе. Что я сделал, что заслужил твою дикую ненависть?

 Это так ты отплатил за мою верность?

 — Она любит тебя, — тихо произнес король, — и именно это я не смогу ей простить, Френсис. Я лежал между ее шелковыми бедрами, но эта женщина не отдала мне ни крупицы себя. Я обладал ею, и ее прелестное тело отвечало мне. Так мне не отвечала никакая другая женщина. Но она не подарила мне ни капли своей любви. И теперь, после нее, ни одна из женщин не может меня удовлетворить, даже эта нежная маленькая пустышка, на которой я женился. Но тебе, кузен, Катриона открыла свое лицо любви. Чтобы быть вместе с тобой, она презрела приличия и обе церкви Шотландии. Из-за любви к тебе она, обожавшая своих детей, не видела их уже несколько лет. Я объявил тебя вне закона, и отнял у тебя все, а эта женщина все равно осталась с тобой. Ни тебе, ни ей я не могу простить вашу любовь, Френсис. Я не могу приказать Катрионе любить меня, но я могу приказать не выходить за тебя замуж и могу позаботиться, чтобы это приказание было исполнено.

 — Боже, Джеми! Неужели у тебя нет сердца?

 — Любовь, — произнес король. — Я не понимаю смысл этого слова. Никто никогда не любил меня, и я тоже никого не любил, кроме Катрионы Лесли. По крайней мере я думаю, что испытываю к ней именно такое чувство. Однако и в этом не до конца уверен, потому что в любовных делах у меня оказалось очень мало опыта.

 — Королева любит тебя, Джеми, и мне казалось, что ты тоже ее любишь.

 — Нет, Френсис, она ко мне равнодушна. Черт возьми! У нас с ней нет ничего общего, кроме того, что вскоре, возможно, появится. Она беременна и этой зимой родит ребенка. Впрочем, ей нравится быть королевой.

 Граф Ботвелл посмотрел прямо в глаза королю.

 — За все годы, что мы друг друга знаем, Джеми, я мало тебя просил. Однако теперь… — Френсис преклонил перед королем оба колена. — Умоляю тебя, кузен! Умоляю разрешить мне жениться на Катрионе! Мы с ней уедем из Шотландии и будем тихо жить там, где ты прикажешь. Во имя Христа, не отнимай ее у меня!

 Впервые в жизни Джеймс Стюарт ощутил свое превосходство над кузеном. Пограничный лорд оказался в его полной власти. Это было столь восхитительное чувство, что королю с трудом удавалось скрывать свою радость. Никогда раньше Ботвелл не выказывал ни единой слабости, а сейчас он стоял на коленях и умолял… И все это ради женщины! Просто женщины!.. Нет. Не просто женщины. Ради женщины необыкновенной. Хотя Френсис Хепберн тоже был мужчиной незаурядным, и они в самом деле подходили друг другу. Какое счастье, что он, Джеймс, предпочел не допустить их брак! Король опустил взгляд на кузена.

 — Встань, Ботвелл.

 Граф поднялся с колен.

 — Тебя называют некоронованным королем Шотландии, и я знаю, что Катриона подходит тебе, как никакая другая женщина. К сожалению, существует правило, что короли и королевы далеко не всегда бывают счастливы в любви. И я не вижу причины, по которой у вас с Катрионой должно быть иначе. Даже если ты проползешь отсюда в ад и обратно на одних руках, то я все равно не изменю своего решения. Позабочусь, чтобы тебе вернули твои земли и почести. Они останутся в полном твоем распоряжении до тех пор, пока между нами мир. Но первого сентября Катриона Лесли должна приехать сюда, в Эдинбург, и возвратиться к своему мужу.

 — Провались ты в ад, Джеми! — вскричал Ботвелл, — Она не хочет к Патрику Лесли, и я ее не пущу.

 — Катриона вернется к Патрику, Френсис, потому что в ином случае я обращусь к Мэйтлэнду. И тот отыщет лазейки для того, чтобы я конфисковал земли и собственность не только гленкеркских Лесли, но и сайтенских, а к тому же еще и собственность грейхевенских Хэев.

 Ты ведь прекрасно знаешь, что Катриона не допустит, чтобы погибли сразу три ветви ее семьи. По той же причине наш добрый Патрик и примет ее обратно. А что до тебя, мой безрассудный кузен, то, если ты попытаешься снова выйти из повиновения…

 Король помедлил, чтобы потерзать Ботвелла, и тот впервые в жизни ощутил горечь поражения.

 — Ладно, Френсис, — утешительно сказал король, — я же дал тебе столько времени, чтобы попрощаться. А ведь мог приказать ей вернуться через неделю. У тебя впереди, кузен, еще больше месяца. — И Джеймс наградил своего красавца кузена самой ласковой из своих улыбок. — Посмотрим, сколько раз в этот месяц ты сумеешь ее поиметь.

 Уверен, что это придаст вашим отношениям некоторую пикантность.

 Ботвелл сжал кулаки.

 — Сейчас я позову остальных, — сквозь зубы пробормотал он, — иначе я могу совершить цареубийство. Ты ублюдок, Джеми, настоящий ублюдок. Ты не знаешь, что такое любовь, и никогда этого не узнаешь. Ты обречен на одинокую жизнь, кузен, а в старости, — потому что если Стюарты избегают войн, то живут долго, — в старости никакие воспоминания не согреют твои холодные ночи. Мне жаль тебя, Джеми. У тебя низменная душа, и тебе всегда придется жить только с одним собой.

 И прежде чем смешавшийся король успел ответить, спальню заполнили великие лорды его страны. Увидав всю эту толпу, король снова заволновался. Ботвелл предложил было им удалиться, но лорды не захотели, пока Джеймс Стюарт не согласился прилюдно издать указ о примирении с графом Ботвеллом и о прощении. Граф Ангус пришел в восторг — о его внуках позаботятся! И Маргарет покинет его дом!

 Потом Ботвелл отправился в эдинбургский дом лорда Хоума. На сердце у него было муторно. Он понимал, что эту битву выиграть уже никак не сможет. Хоум предложил другу постель и свою готовность выслушать.

 Ничего больше Сэнди сделать не мог.

 Совсем неподалеку, в другом эдинбургском доме, Патрик Лесли испытывал подобные же страдания. Он только что приехал из Холлируда, где король в личной беседе известил его, что первого сентября жена вернется в семью.

 То, что женщину принуждали, совсем не волновало Джеймса, но зато волновало Патрика Лесли.

 Катриона, которую он все еще любил, теперь желала другого мужчину. Она жила с этим мужчиной уже два с половиной года и все это время пыталась развестись с Гленкерком.

 А он, Патрик, смирился с тем, что потерял жену, ибо считал, что больше ее не заслуживает, может ли теперь и он сам перенести это вынужденное воссоединение? Граф не был уверен, что выдержит его. Он устал, а его душа превратилась в клубок противоречивых и смутных воспоминаний. Несчастный муж тоскливо сидел один в своей библиотеке. День шел, а он пил и пил виски. Наконец он уснул.

 Когда Патрик открыл глаза, был уже вечер. Он с удивлением обнаружил, что напротив сидит граф Ботвелл. Гленкерк дернулся, пытаясь подняться.

 — Спокойно, кузен, — тихо проговорил Ботвелл. — Я пришел к тебе поговорить.

 Поглядывая на серебристо-перламутровый пистолет в руке гостя, Гленкерк осторожно откинулся назад.

 — Сегодня ночью я еду в Эрмитаж, — сказал пограничный лорд. — Не знаю, как смогу сообщить Катрионе о королевском указе, но прежде я должен убедиться, что ты будешь с ней добр.

 — Черт возьми! Я тоже ее люблю!

 Несколько минут они молчали. Затем Ботвелл сказал:

 — Пока вы с Джеми на нее не набросились, этого не было. Ты ведь знаешь, Патрик? Даже когда король принудил ее, она оставалась верна тебе.

 — Теперь знаю, — подтвердил Патрик Лесли. — Но скажи мне, Френсис, почему Катриона ушла к тебе, если до тех пор между вами ничего не было?

 Ботвелл улыбнулся при сладком воспоминании.

 — Мы дружили с ней, Патрик. Я знаю, это трудно понять, но когда у нее прошло первое увлечение двором, она обнаружила, что там скучно. Катриона и в самом деле была добродетельной графиней. Любовные игры — не для нее. И дворцовые сплетни тоже. Она слишком образованна для женщины, да и вообще для нашего времени. Я хорошо понимаю это, потому что и сам такой. Боже мой! Как славно мы беседовали! И как она слушала! И когда Кат обидели и перепугали, она захотела спрятаться там, где бы ее никто не смог отыскать.

 Я оказался ее единственным другом, и она пришла ко мне.

 Снова в комнате повисла тишина, а затем Патрик негромко спросил:

 — Когда она стала твоей любовницей, Френсис?

 — Не сразу, — так же негромко ответил Ботвелл. Он подумал, что вряд ли Гленкерку следовало знать все подробности. — Это произошло, кузен. Это просто произошло. Боже мой!.. — Ботвелл подался вперед и решительно произнес:

 — Увези ее в Гленкерк сразу как сможешь. С ней будет не так-то легко, но, возможно, когда она окажется с детьми, то почувствует себя лучше.

 Еще некоторое время мужчины провели в молчании.

 Патрик неторопливо поднялся и подбросил дрова в огонь, а потом подошел к шкафу, вынул еще один хрустальный стакан и налил себе и Ботвеллу по доброму глотку крепкого виски.

 Теперь пистолет лежал у Френсиса Хепберна на коленях. Снова наклонившись вперед и держа стакан обеими руками, пограничный лорд проникновенно заговорил:

 — Я люблю ее, Патрик. И хочу, чтобы ты понял это.

 Она зовет поехать за разводом во Францию, и я пообещал, что мы так и сделаем, если и в этот раз мне не удастся встретиться с глазу на глаз с Джеми. И как же я жалею, что повидался с ним!.. — Ботвелл замолчал, задумавшись, потом продолжил:

 — Я возвращаю тебе Кат потому, что не хочу иметь на своей совести разорение ее семьи. Но если когда-нибудь я услышу, что ты обошелся с ней жестоко, то приду непременно. И пусть мне придется выбираться из самой тьмы ада, но я все равно приду и заберу ее обратно.

 Патрик был потрясен, увидев в синих глазах кузена обнаженное горе. Ему, мужу, хотелось сочувствовать любовнику жены! Но он нутром почувствовал, что если хоть чуть-чуть заденет кузена, то этот большой и сильный человек уже не совладает с собой.

 — Френсис, — мягко начал Гленкерк. — Я всегда любил Катриону, с той самой далекой поры, когда нас обручили — а ей ведь было тогда всего четыре года. Думаю, и она тоже любила меня, потому что все ждали от нее именно этого, и еще потому, что никакого другого мужчину она не знала. Я же познал многих женщин, поэтому сумел оценить ту драгоценность, которую Мэм назначила быть моей. Если бы я не разъярился в ту ночь два года назад, то, уверен в этом, она и по сей день любила бы меня. Но что было, то было… А ты оказался достаточно мудр, чтобы разглядеть ее достоинства. И подобрал то, что я так беззаботно выбросил. Джеймс положил нам жить несчастливо, потому что несчастлив он сам. Если бы король по-настоящему любил Катриону, то желал бы ей счастья с тобой, как искренне желаю этого я. А вместо этого он вынуждает Кат возвратиться ко мне.

 Клянусь тебе, кузен, что на этот раз я буду ее лелеять!

 Может, она и не полюбит меня снова, но теперь ей ничего не грозит!

 Ботвелл на мгновение прикрыл глаза, словно сдерживая слезы. Когда он снова заговорил, его голос прозвучал негромко и хрипло:

 — Ты должен овладеть Катрионой, Патрик. Не пытайся с ней любезничать и не жди, когда она переживет свою обиду.

 Иначе ты никогда уже не сумеешь снова уложить эту женщину к себе в постель. Мы с Катрионой очень привязаны друг к другу, но ты сможешь облегчить ее боль, только если подаришь ей хоть немного любовной ласки. Но, черт возьми! Во имя милосердия, будь с ней ласков. Она — не крепостная стена, чтобы брать приступом. Обращайся с ней бережно и нежно, и ты увидишь, что получишь в ответ.

 Гленкерк покраснел, но Ботвелл уже не заметил этого. Он встал.

 — И еще одно, Патрик. Прежде чем покинуть королевство, я захочу ее повидать.

 — Покинуть? — переспросил озадаченный Патрик. — Разве Джеми высылает тебя?

 — Нет, тут он слишком хитер, но с этим коронованным ребенком мы в одной стране никак не сможем ужиться, кроме того, Джеймс не слишком склонен держать свое слово. Совсем скоро он уже начнет торговаться насчет тех условий договора, на которые согласился сегодня; а наш славный Джон Мэйтлэнд станет подстрекать его на новые подвиги. Патрик, будь уверен, со старым образом жизни в Шотландии покончено. Ангус, Леннокс и другие используют меня, чтобы бороться против короля. Не думай, что я этого не понимаю. После следующего боя мне непременно придется уйти. Это только вопрос времени. Но прежде чем отправиться в изгнание, я должен сказать Катрионе свое последнее «прости» — если только она, конечно, захочет меня видеть. Обещай, что ты ей это не запретишь.

 — Боже мой, Френсис! Ты требуешь от меня слишком многого!

 Голубые глаза Ботвелла стали жесткими.

 — Послушай, Патрик Лесли. Я мог бы прямо сейчас уйти из этой комнаты, поскакать в Эрмитаж, сказать, что я не видел Джеми, и уже в конце этой недели плыть во Францию. Когда до Катрионы дойдут какие-либо известия, она уже получит развод от услужливых французов, благополучнейше выйдет за меня замуж и понесет нашего ребенка. А твою семью разорят дотла. Кто у кого просит многого?!

 Гленкерк поднял бровь.

 — Если бы, Френсис, я считал, что ты и в самом деле так поступишь, то я бы сейчас убил тебя, — развеселясь, сказал он. — Однако, подобно мне, ты человек чести. И когда будешь уезжать. Кат увидится с тобой.

 Он встал и протянул руку. Ботвелл принял ее. На какой-то миг глаза их встретились. Затем Ботвелл покинул комнату тем же путем, как и вошел — через окно.

 Патрик Лесли испытывал неизъяснимую печаль.