Часть IV. НАЛОЖНИЦА БОЛЬШОГО ЗАЛА

 Когда любовь манит тебя,

 Иди за ней,

 Хоть путь ее тяжел и крут.

Кахлил Джибран, Пророк

Глава 16

 Приближалось Рождество, и в лесах, принадлежавших Элфдину, заметили огромного кабана. Тан пригласил старшего сына на охоту.

 — На святки у нас на столе будет великолепная кабанья голова, — пообещал Эдвин, целуя утром Уинн, его рука проскользнула под рубашку, чтобы взять полную грудь.

 — Полежи подольше в постели, мой господин, — соблазняла его Уинн. — Лучше поохотиться сегодня здесь, чем в холодном сыром лесу — Она притянула его голову к себе и поцеловала долгим неторопливым поцелуем, возбуждающе поигрывая языком у него во рту.

 С глубоким вздохом Эдвин зарылся лицом в ее душистые волосы на долгое сладостное мгновение, потом с сожалением оторвался от нее.

 — Ты, моя дикая уэльская колдунья, можешь подождать от меня удовольствия, а кабан, увы, нет. Если эта тварь уйдет за пределы моих владений, то достанется кому-то другому — Ты уверен, что я буду дожидаться удовольствий от тебя? — подшутила она.

 — Да, — самоуверенно ответил он, схватив ее на руки с притворным гневом, когда она выскочила из постели. Он на короткий миг прижал ее к себе, а затем, поставив на ноги, нежно шлепнул по ягодицам. — Позаботься о моей еде, жена!

 — Для этого у нас есть домашние слуги. Мне же лучше отправиться в мою аптеку и приготовить зелье, чтобы удержать тебя.

 На самом же деле Уинн подошла к колыбели, где лежала, проснувшись, голодная дочка. Быстро поменяв пеленку, Уинн опять уселась на кровать и дала малышке грудь. Аверел жадно зачмокала, Эдвину пришлось отвести глаза. Вид их ребенка, сосущего материнскую грудь, возбудил его гораздо сильнее, чем он хотел. Даже сейчас он не верил своей счастливой судьбе, которая послала ему молодую и прекрасную жену.

 Пришли слуги и принесли в спальню воды для мытья. Закончив кормить дочь, Уинн передала ее молодой служанке, которая смотрела за Аверел. В свои восемь месяцев девочка была хорошенькая и здоровенькая. Она походила на отца, и у нее, как и у Эдвина, были темно-каштановые волосы. Только глаза, сделавшись из голубых зелеными, стали такими же, как у матери. Обычно жизнерадостная, Аверел могла разбушеваться в самый неожиданный момент.

 — У нее характер саксонского рыцаря, — говаривала Уинн мужу, когда их дочка кричала и ревела от гнева. В эти редкие моменты только он мог утихомирить ее, а Уинн качала головой с притворным отчаянием. — Она уже обводит тебя вокруг своего хорошенького пальчика. Боюсь, ты избалуешь ее.

 Они искупались и быстро оделись на предстоящий день. В то время, пока Эдвин и Кэдерик будут охотиться на кабана, Уинн и остальные женщины займутся украшением дома к празднику Они спустились в зал на утреннюю трапезу. На столе лежал свежий хлеб, твердый острый сыр, стояли тарелки с ячменной кашей и молодой сидр. Арвел и его няня, Гита, уже ждали их. Сын Уинн по-прежнему спал в домике Гиты со своей кормилицей, поскольку он еще не был отлучен от груди и завидовал, когда мать кормила сестричку Остальные члены семьи торопливо вошли в зал. У Кэдерика, на удивление, было хорошее настроение. Он и его отец добродушно подшучивали друг над другом на разные лады, споря, кто из них первым заметит кабана и, конечно же, кому выпадет честь первым убить его.

 За стенами зала слышался яростный лай собак, когда их привели из псарни. Кроме псарей, на охоту отправлялись несколько дюжин слуг, которые должны сегодня быть загонщиками. Их задачей было выгнать кабана на открытое место из его логовища, где лучники, фермеры тана, смогут выстрелить в него. Хотя они уступают право убить зверя лорду или его сыну, тем не менее они тоже получают удовольствие от охоты.

 Но если грозит неминуемая опасность, тогда они не замедлят пустить в зверя стрелу.

 У тана был большой лук, сделанный из лучшего тиса и стянутый превосходной тетивой. Рога лука были украшены полированной костью, оправленной в серебро. Подбадриваемый матерью, маленький Арвел потопал ножками к приемному отцу, пытаясь справиться с тяжелым футляром для лука. Эдвин усмехнулся и, нагнувшись, отобрал его у малыша.

 — Скоро я научу тебя стрелять из лука, мой маленький сын, — сказал он, улыбнувшись мальчику и взъерошив его волосы.

 Синие глазки Арвела загорелись от удовольствия, потому что он понял слова Эдвина.

 — Па! — сказал малыш, энергично кивая головой.

 — Он говорит еще что-нибудь, кроме «па»? — угрюмо проговорил Кэдерик — Он говорит то, что и любой другой ребенок в его возрасте, то есть мало, — резко заметила Уинн. — Но откуда тебе знать это, Кэдерик, ведь у тебя нет детей. — Она вручила Эдвину нарукавник на левую руку. — Это тебе, моя любовь. Я посылала за ним в Вустер.

 Он взял подарок, улыбаясь от удовольствия, поворачивая его в руке.

 Нарукавник был тоже сделан из полированной кости и оправлен в серебро, как и его лук — Прекрасная вещь, Уинн. Благодарю тебя!

 — Солнце уже взойдет, прежде чем мы отправимся на охоту, если ты не расстанешься с этой женщиной, отец, — проворчал Кэдерик — Он прав, — быстро согласилась Уинн, предупреждая спор между отцом и сыном. — День не обещает быть хорошим, я предчувствую, что пойдет снег, мой господин. Если станет сыро, возвращайся домой. У меня нет желания ухаживать за больным все святки и Рождество.

 Эдвин обвил ее рукой за талию и крепко поцеловал.

 — Я вернусь при первых хлопьях снега или каплях дождя, моя дикая уэльская девочка. Помни, что ты должна ждать меня. — Он усмехнулся.

 — Я буду ждать, мой господин, — нежно ответила Уинн и, встав на цыпочки, укусила его за мочку.

 Тан захохотал во все горло.

 — Ох, самка, за свою смелость ты поплатишься сегодня ночью! — Потом поцеловал ее в последний раз и вышел из зала.

 — Он тебя сильно любит, — сказала с печалью в голосе Эдит.

 — Я тоже его полюбила, — ответила Уинн подруге.

 — Ты когда-нибудь вспоминаешь о другом?

 — Да. — честно призналась Уинн. — Как мне не вспоминать, когда Арвел вылитый отец?

 — Ты его по-прежнему любишь?

 — Да, — отозвалась Уинн, слегка улыбнувшись, словно подсмеиваясь над собой. — Не думаю, что когда-нибудь смогу перестать любить Мейдока Пауиса, но в то же время я люблю и Эдвина. Не спрашивай меня, Эдит, потому что я сама этого не понимаю.

 — Ты счастливая. Ты любишь и любима.

 — Кэдерик любит тебя. О, я знаю, ты думаешь, что он не способен на это, но он любит.

 — Нет, — ответила Эдит, и слезы хлынули из ее кротких голубых глаз. — Он помнит лишь о том, что отец обещал ему еще два с половиной надела земли, если он будет со мной хорошо обращаться. Он мечтает об этой земле, чтобы самому получить титул тана.

 — И все же Кэдерик любит тебя, — твердо ответила Уинн. — Насколько я знаю, он всегда был добр с тобой, Эдит. Он обращается к тебе за советом и ценит твое мнение. Тебя это может поразить, но он твой друг.

 Он пропадет без тебя.

 — Однако он берет в свою постель других женщин, и не только четырех своих младших жен, Уинн. Нет ни одной хорошенькой девушки, крепостной или фермерши, которая бы ускользнула от его ищущего взгляда.

 — Это все его отчаянное желание иметь детей. И ты знаешь, Эдит, что все объясняется этим. Он никому так не доверяет, как тебе.

 — Кэдерик рассказал мне о твоем приговоре. Зачем ты ему это сказала в гневе, чтобы отомстить за его дурное к тебе отношение? — Эдит беспокойно теребила кусок туники. Она была старше Уинн на несколько лет, однако испытывала благоговейный трепет перед юной женой свекра. В конце концов, Уинн целительница, а к целительницам относятся с уважением.

 — Кэдерик сказал мне, что в юности перенес тяжелую болезнь. Она поразила не только его лицо и шею, но также и его мужское естество.

 Лекарям хорошо известно, что когда такое происходит, семя мужчины становится безжизненным. Иногда, но крайне редко, такой мужчина может произвести одного ребенка, но это маловероятно. Вот это я и сказала Кэдерику, но он не поверил мне, Эдит.

 Эдит понимающе кивнула.

 — Я всегда считала себя не способной родить ребенка, — медленно сказала она, — и, честно говоря, Кэдерик мало уделял мне внимания, прежде чем взять других женщин. Потом появились Бирангари, Дагиан, Элф и, наконец, Хейзел. Поначалу я завидовала, но скрывала свои чувства, чтобы не вызвать неудовольствия Кэдерика, поскольку моя неспособность произвести ребенка была, конечно, не его виной. Но как только все эти девушки оказались такими же бесплодными, как и я, мы стали друзьями. Как и я, они горы сдвинули бы с места ради ребенка. Я какое-то время уже начала подозревать, что все дело в моем муже, думаю, и его другие женщины тоже.

 Но ни одна из нас не произнесла этого во весь голос.

 — Конечно, нет. Кэдерик измеряет мужское достоинство по количеству сыновей, как ты хорошо знаешь.

 — Бедный мой муж, — произнесла Эдит, чуть не плача.

 — Солнце встало, нам пора отправляться за ветками сосны, розмарином, миртом и остролистом, — сказала Уинн, указав на небо через открытую дверь зала. — Эти декабрьские дни такие короткие, Эдит. А где остальные? Они, конечно, не допустят, чтобы мы сделали все одни.

 Элдред, пойди приведи остальных женщин лорда Кэдерика, которые так предусмотрительно исчезли. Мы с ними тотчас же встретимся там, где растет мирт.

 — Да, госпожа, я приведу вам лентяек.

 Она быстро заковыляла, бормоча что-то себе под нос.

 — Она старая, хотя все еще резва, — заметила Уинн, с улыбкой посмотрев на Эдит, которая наконец овладела собой.

 Застегнув на себе накидки изящными серебряными брошками, две женщины взяли плетеные корзинки и поспешили к ожидающим их женщинам Кэдерика. Их уважение к Уинн было столь велико, что они не мешкая пошли к назначенному месту.

 Уинн радостно их приветствовала.

 — Хейзел, ты самая маленькая, собирай ягоды мирта на нижних ветках, а Бирангари, как самая высокая, оберет верхние ветки. Когда закончите, нарежьте больших и красивых веток для зала. Элф, ты разумно надела перчатки, как я погляжу. Возьми тогда мой нож и нарежь остролиста. Дагиан, Эдит и я нарежем веток сосны.

 — А розмарин? — поинтересовалась Бирангари.

 — У меня много его в огороде, — ответила Уинн. — Мы нарвем его, когда вернемся.

 День выдался довольно ясный, ветер был несильный. Вдали в лесу раздавался звук охотничьего рожка, лай собак. Женщины почти не замечали звуков охоты, они были поглощены своим делом. Корзинки наполнялись ягодами мирта, которые придадут особый аромат святочным свечам. В руках у них были охапки веток, которыми они украсят дом. Хейзел сбегала в дом за слугами, чтобы те помогли донести ветки.

 Вернувшись в дом, женщины поспешили на кухню готовить праздничные свечи. Повар Хил, недовольный вторжением женщин, ворчал что-то себе под нос, однако отправил сына за оловянными формочками. Сладкие пироги, пропитанные медом и посыпанные сверху маком, загадочно появились на столе рядом с кувшином холодного пенистого сидра. Ягоды мирта нагрели, чтобы вытопить из них ароматный воск, который влили в другой котелок, наполненный пчелиным воском, потому что святочные свечи всегда делались из пчелиного воска. Формочки аккуратно заполнили, осторожно поместив фитили.

 — Думаю, это будут самые удачные свечи, которые мы когда-либо делали, — объявила Эдит. — Я не заметила ни одного пузырька воздуха, который испортил бы наши труды.

 — У нас будет веселый праздник и удачный благодаря кабану, отозвалась Бирангари.

 — Давайте отнесем пироги и сидр в зал. Думаю, мы заслужили отдых, прежде чем начнем украшать дом. Свечи установим лишь завтра, сказала Уинн.

 Они пришли в зал и уселись у глазного очага перекусить и посплетничать. Пошатываясь на своих некрепких ножках, вошел Арвел, которого все кругом баловали. Теперь, когда семейство Болдера покинуло Элфдин, в доме из детей остались лишь Арвел и Аверел, кого еще можно было баловать. Страстно желая иметь собственных детей, жена Кэдерика и его другие женщины не могли не обожать детей Уинн. Она молча наблюдала за ними, чувствуя их боль и желая всей душой, чтобы судьба была милостива к ним.

 Наконец, когда уже нельзя было больше тянуть время, шесть женщин с помощью Элдред и служанок начали украшать зал ветками.

 Комната, обычно простая, стала приобретать праздничный вид. Аромат сосны — крепкий и свежий — заполнил зал. Закончив наконец, они отошли в сторону полюбоваться на свои труды и все вместе улыбнулись.

 — Лучше, чем в прошлом году, — воскликнула маленькая Хейзел, хлопая в ладоши, а остальные засмеялись.

 — Она права, — согласилась Бирангари. — Это будут самые замечательные святки, я просто знаю это!

 Солнце стало опускаться в прохладное пятно полинялой краски за западными холмами. В середине декабря закат наступал тогда, когда в июле была середина дня. Уинн с беспокойством смотрела в раскрытую дверь зала.

 — Кабан, наверное, ускользнул от них, — обронила Эдит. — Им придется отправляться на охоту завтра.

 — Подожди, — сказала Бирангари, склонив голову набок. — Мне кажется, я слышу лай собак.

 — Да, — согласилась Эдит. — Они возвращаются. Давайте выйдем и посмотрим, убили ли они зверя.

 Уинн подхватила на руки сына и вместе с другими поспешила встречать возвращающихся охотников. Они уже видели их на тропе, ведущей к дому. Но подождите… не хватало одного всадника, и это был Эдвин. Уинн сунула Арвела в руки Эдит и бросилась навстречу мужчинам. Только тогда она заметила за лошадью Кэдерика носильщиков с ношей. Ее сердце бешено забилось, и она припустилась еще быстрее.

 Добежав до охотников, она увидела раненого Эдвина, лежащего на своем щите.

 — Что случилось? — потребовала она ответа у пасынка. — Ну, рассказывай, что произошло, либо Бог свидетель, я голыми руками вырву сердце из твоей груди! — На ее лице была маска необузданной ярости.

 — Говоришь как… настоящая… саксонская жена, — с трудом произнес Эдвин, слабая улыбка тронула его губы. — Я… поправлюсь… дорогая.

 — Что произошло? — повторила Уинн, сверкая глазами на Кэдерика. Не успел он ответить ей, как она начала отдавать приказания. — Ты! — пальцем указала на одного охотника. — Беги во всю прыть в зал и передай старухе Элдред, чтобы она приготовила горячую воду, вина и мой мешок с травами. И еще повязки! И освободите высокий стол. Я хочу, чтобы мой господин лежал там, когда я буду его осматривать. — Ее взгляд упал на носильщиков. — Вы не можете идти быстрее? Кэдерик, я жду твоего объяснения! — «Господи, какой Эдвин бледный», — в страхе подумала она.

 Наконец они добрались до дома. Когда Эдвина внесли в зал и осторожно положили на высокий стол, Кэдерик Этельмар поведал о случившемся обступившим его женщинам. Уинн, слушая рассказ Кэдерика, разрезала на Эдвине одежду, чтобы лучше разглядеть раны.

 — Мы почти весь день выслеживали кабана, — начал Кэдерик. — Несколько раз мы даже видели его, но ни разу не были настолько близки к нему, чтобы убить. Наконец после полудня зверь остановился в зарослях вереска в самой дальней части леса. Эдит, дай мне вина. У меня горло пересохло.

 Его жена быстро поставила рядом с ним кубок, и, осушив его, Кэдерик вытер рот тыльной стороной ладони.

 — В лесу было темно и мрачно, — продолжал он. — Собаки были готовы броситься на кабана. Они лаяли, выли и рвались за ним прямо в заросли. Несколько было убито и покалечено, но потом вся стая напала на него. Он вырвался из своего укрытия и бросился прямо на нас. Я сделал удачный выстрел, Эдит, но споткнулся о камень и упал. Зверь устремился прямо на меня. Я уже слышал его отвратительное дыхание, когда пытался удрать с его пути. Тогда отец рванулся вперед и пустил стрелу. Зверь был слишком близко от него, но он убил его единственным выстрелом. В предсмертной агонии кабан сильно боднул отца. Он спас мне жизнь, — закончил Кэдерик. На минуту на его лице появилось юношеское выражение, и сердце Эдит рванулось к мужу.

 Зал затих, пока Уинн мрачно разрезала на Эдвине одежду. Похоже, рана была где-то в паху. Нижняя часть тела тана была вся окровавлена.

 Часть крови уже засохла и потемнела, медленно вытекающая была ярко-алого цвета. Он сморщился, когда ей пришлось отдирать кусок ткани, которая уже прилипла к коже.

 — Извини меня, любовь моя, — сказала Уинн.

 — У меня так… кружится голова, — слабо прошептал он.

 — Элдред! Дай господину вина, настоянного на травах, — приказала Уинн.

 Наконец все раны открылись перед ней, и вид их ужаснул ее. Кабан сдох, но перед своим концом жестоко ранил Эдвина. Было по крайней мере три больших раны в верхней части бедра и в паху Все глубокие, но две уже перестали кровоточить. Третья рана была самая серьезная, потому что зверь задел артерию, проходящую в паху. Отверстие было невелико, но кровотечение не прекратилось.

 Уинн смотрела на рану, кусая от огорчения губу Она ведь не хирург, а здесь нужна была помощь хирурга. Если бы прокол был больше и более открытый, она могла бы зашить сама. Чтобы добраться до артерии и успешно закрыть ее, ей нужно больше открыть рану Она не осмеливалась, ее пугало отсутствие навыков. Если она рискнет и разрежет слишком глубоко, она может причинить еще больший вред, чем кабан. Однако если она не остановит кровотечение, Эдвин умрет. Он увидел ее нерешительность.

 — В чем… дело? — спросил он, отталкивая прочь скрюченную руку Элдред с кубком вина.

 Его не надо беспокоить, подумала Уинн и сказала:

 — Я обдумываю лучший способ лечения, мой господин.

 Он заметил в ее глазах скрытое беспокойство, но не стал дальше настаивать. Она постарается сделать все, что в ее силах, ну а если такова воля Божья, что ему суждено умереть, тогда ни молитвы, ни надежды не могут помочь.

 — Выпей вина, любовь моя, — посоветовала она. — В него добавлены яйца и тонизирующие травы. Я должна успокоить твоего сына, прежде чем возьмусь за дело. — Поцеловав его в лоб, она спустилась с помоста, на котором стоял стол, в зал и направилась к тому месту, где стояли Кэдерик и Эдит.

 — Он будет жить? — прямо спросил Кэдерик.

 — Не знаю, — честно ответила Уинн. — У него три раны, две довольно глубокие, но они перестали кровоточить, а третья рана затронула артерию. Она недостаточно широка, чтобы я могла зашить артерию. Я попытаюсь другим способом остановить кровь.

 — Если тебе это не удастся, тогда он умрет. Ты это говоришь, уэльская женщина?

 — Да, — ответила Уинн, и ее зеленые глаза наполнились слезами.

 — Тогда ты будешь моей, — безжалостно объявил он.

 Эдит буквально задохнулась, пораженная жестокими словами мужа.

 — Никогда! — яростно ответила Уинн и, отвернувшись от них, направилась к Эдвину — Ох, Кэдерик, как ты можешь произносить такие слова, когда твой отец на смертном одре? — всхлипывала Эдит.

 Ок отвел ее к скамье у очага, и они вместе сели. Голубые глаза Эдит переполняло беспокойство, но муж приложил к ее губам ласковые пальцы, чтобы остановить слова, готовые сорваться с ее уст.

 — Она может дать мне ребенка, Эдит, — тихо произнес он. — Пока жил отец, у меня не было другого выбора, как признавать ее его женой.

 Но скоро отец умрет. Уинн будет моей, и я смогу с ней делать все, что пожелаю. — Его глаза блестели от предвкушения удовольствия.

 — Если на то будет воля Божья и отец умрет, она станет его вдовой, и к ней следует относиться так же почтительно, как к жене. Ты таким образом хочешь проявить к ней свое уважение? Подчинив ее себе? Ох, Кэдерик! Я никогда не подозревала в тебе такое бесчестье.

 — Уэльскую женщину привезли в этот дом как рабыню. И она часть моего наследства. Я могу делать с ней, что захочу — Твой отец освободил ее в этом зале перед всеми нами, — тихо плакала Эдит. — Она твоя мачеха, и то, что ты предполагаешь совершить, означает кровосмешение! Это худший из грехов, мой муж! Не делай этого, Кэдерик, молю тебя! Мы найдем тебе новую молодую плодовитую наложницу, только не Уинн!

 — Я не желаю никого другого, только ее!

 Во взгляде Эдит жалость смешалась с отвращением.

 — Молю тебя, мой муж. Я мало чем могу помочь тебе, если ты настаиваешь на своем.

 Уинн не позволила переносить Эдвина из зала. Слуги нежно подняли его, чтобы подстелить соломенный тюфяк Уинн промыла, прижгла и обработала его раны со всей тщательностью. Большие раны, хоть и страшные на вид, заживут легко, если она сможет избежать нагноений.

 С меньшей, более опасной раной гораздо труднее, поскольку ей никак не удавалось остановить медленное кровотечение. Несколько раз, сильно надавив в области раны, ей удавалось остановить кровь, но когда она отпускала руку, рана вновь открывалась, и жизненные силы Эдвина начинали вытекать из нее.

 К середине ночи Уинн забилась в темный угол зала и несколько коротких минут проплакала от отчаяния. Им нужен хирург! У нее просто нетумения расширить рану и зашить артерию. Большую часть ночи Эдвин то терял сознание, то снова приходил в себя. Хотя у него начался жар, Уинн знала, что таким образом тело борется с болезнью. Потеря крови — вот что убьет его. К концу ночи сознание у тана на короткое время прояснилось.

 — Приведи семью, — сказал он Уинн, и она бросилась будить всех, заснувших прямо в зале. Никто не покидал их во время этих часов.

 Когда все собрались перед Эдвином, он произнес:

 — Я умираю. Я это чувствую. Кэдерик, сын мой. Ты мой наследник Элфдин твой. Я даю тебе мое отцовское благословение, но ты должен мне кое-что пообещать.

 — Что угодно, отец! — сказал Кэдерик, не в силах скрыть своего стремления получить наследство.

 Легкая горькая улыбка коснулась губ тана, и он продолжал уже с большим трудом:

 — Будь добр с Эдит. С твоими женщинами.

 — Обещаю, отец.

 — Поклянись, что ты будешь почитать и защищать свою маленькую сестру Аверел, мой сын.

 — Клянусь, отец! Я жизнью своей буду беречь ее и позабочусь, чтобы она в свое время вышла замуж. — И в этой клятве он был искренен, поскольку не держал зла против малютки.

 — И Арвел тоже! Я… сделал его… своим…

 — Мальчик не пострадает от меня, отец, — сказал возможно более уклончиво Кэдерик Нет, Арвел не пострадает, если его мать окажется сговорчивой, а это зависело от безопасности ее ребенка. Кроме всего прочего, Уинн была хорошей матерью, и Арвела он будет держать заложником, что обеспечит покорность матери.

 — Уинн! — прохрипел Эдвин.

 — Я здесь, любовь моя, — отозвалась Уинн, склонившись над ним, чтобы ему легче было говорить.

 — Я никого не любил, кроме тебя… моя дикая… уэльская… девочка.

 Никогда.

 — Эдвин, — почти простонала она. — Я не смогу вынести того, что произойдет! Я всю жизнь училась спасать людям жизнь, но у меня нет знаний хирурга. Прости меня!

 Он улыбнулся и слабо кивнул:

 — Прощаю.

 — Я люблю тебя, Эдвин. Вначале я не могла, но потом полюбила. Как можно не полюбить тебя? Ты самый добрый, самый лучший человек, которого я знала в своей жизни!

 — Лучше, чем… другой? — нежно спросил он.

 — Да! — быстро ответила она, и он вновь улыбнулся, зная, что она обманывает его, но эта самая ложь уверила его, что она на самом деле его любит, по крайней мере так, как она любила своего принца.

 Потом тан заговорил вновь:

 — Кэдерик, сын мой!

 — Да, отец?

 — Поклянись, что ты будешь чтить, уважать и защищать мою жену и мою вдову. Поклянись, что ты будешь охранять Уинн! — Это отняло у тана почти все оставшиеся силы.

 Кэдерик посмотрел на умирающего отца. Жизнь в его глазах быстро угасала. «Осталась минута-другая», — подумал он бесстрастно.

 Внезапно ужасающая мысль поразила тана. Вытянув удивительно сильную руку, он схватил сына.

 — Клянись! — прохрипел он, стараясь скрыть отчаяние в голосе, когда сама его жизнь подходила к концу. — Клянись!

 — Кэдерик, мой муж, во имя Всевышнего, молю тебя, поклянись, — просила Эдит.

 — Мой господин! Мой господин! — Его четыре младшие жены, обступив его со всех сторон, цеплялись за него раздражавшими его пальцами. Он стряхнул их всех.

 — Клянись! — Голос Эдвина перешел в шепот, но они все еще ясно слышали произнесенные слова.

 Холодные глаза Кэдерика встретились с глазами Уинн, когда предсмертный хрип вырвался из горла Эдвина Этельхарда.

 Эдит и другие женщины упали на колени и начали молиться, когда рука тана разжалась и выпустила руку сына, безжизненно упав.

 Старая Элдред медленно прошаркала через весь зал и распахнула дверь навстречу утру. Широкий луч солнца брызнул по полу. Где-то вдали послышалась светлая песня жаворонка. А потом, не спуская ни на минуту глаз с Уинн, новый тан Элфдина произнес безжалостным, резким голосом:

 — Теперь, уэльская женщина, ты моя!