Глава 9
Зенобия, царица Пальмиры, глядела на Средиземное море. Она все никак не могла наглядеться на него, обнаружив, что оно удивительно похоже на ее родную пустыню: постоянно меняющаяся картина цвета и движения. Близился закат; в эти минуты море было очень спокойным, и его гладкая шелковистая поверхность винного цвета отражала дворец, из окна которого она смотрела на него. Над ней кружила стая розовых фламинго. Она наблюдала, как эти прекрасные птицы пролетели над дворцом и расселись по берегу озера Мареотис, где они гнездились. Теперь все было спокойно, и она простояла еще несколько долгих минут, глядя на маяк Фарос в гавани. Сколько раз это зрелище представало перед глазами царицы Клеопатры!
Ее взгляд снова обратился на море, и она почувствовала, как непроизвольно начинает вглядываться вдаль. Ее взгляд сможет перенестись через море и разглядеть Рим, а вместе с ним и ее лживого любовника. Марка Александра Бритайна! Вспоминая о нем, она все еще испытывала страдание. Но теперь это страдание уже не такое острое, как вчера, а завтра оно станет не таким острым, как сегодня. Она всегда думала, что не сможет жить без любви, однако это возможно. Ненависть — прекрасная замена любви, и она поклялась себе, что никогда больше не полюбит мужчину. Смерть отняла у нее Одената, и вот теперь племянница императора отняла Марка.
«Почему? — снова и снова думала она. — Почему же он женился на другой женщине, хотя поклялся вернуться к ней?» Она не могла найти этому никакого объяснения. Он даже не написал ей.
— Как вы себя чувствуете, ваше величество?
В длинный открытый портик вышел Кассий Лонгин.
— Нормально, Лонгин, — ответила она, но он расслышал грусть в ее голосе.
— Должно же быть какое-нибудь логическое объяснение! — взорвался он.
Она обернулась и посмотрела на него безумными глазами.
— Почему ты пытаешься найти для него оправдание, Лонгин? Я ведь знаю, что ты никогда на самом деле не одобрял нашей связи. Нет никакого другого объяснения, кроме того, что этот римлянин использовал меня и бросил. Но я всегда училась на своих ошибках и больше никогда никому не позволю играть собой.
Лонгин не стал спорить, но остался при своем мнении. Он считал, что очень хорошо знает римлянина. Эта внезапная женитьба на племяннице Аврелиана и его молчание совершенно не в характере Марка Бритайна.
— Я собираюсь провозгласить Вабу царем, а себя — царицей Востока, — сказала она, быстро выводя его из задумчивости.
— Вы навлечете на себя гнев Рима, ваше величество.
— Рим слаб, — презрительно возразила Зенобия. — Один полководец за другим провозглашают себя императорами, и дорога к трону империи вымощена телами убитых. Ни одному не удается удержать власть долгое время. Варварские племена, живущие к западу и к северу от Италии, постоянно вторгаются на территорию империи. Сможет ли Аврелиан отвлечь из Европы достаточно солдат, чтобы воевать со мной? Не думаю, Лонгин. Риму придется считаться с тем фактом, что я теперь контролирую Восток. И я не выпущу его из рук! Я должна сделать это, чтобы обеспечить будущее Вабы, а также будущее его детей и внуков.
— Так вы делаете это ради Вабы, ваше, величество, или чтобы отомстить за себя Марку Александру Бритайну? Ненависть — это обоюдоострый меч, ваше величество. Он может поразить и того, кто держит его в руках, а не только его врага.
— Ты слишком беспокоишься, Лонгин! Разве прорицатели при моем рождении не сказали, что я буду удачлива в войне, и разве я не удачлива?
— Прорицатели сказали также, что вы будете счастливы в любви, ваше величество, — последовал жестокий ответ.
— Но я действительно была счастлива в любви! — спорила она. — Разве мой Ястреб не боготворил меня?
— Но он мертв, ваше величество, а тот человек, которого вы полюбили по-настоящему, всеми фибрами своей души, как оказалось, предал вас. Я не могу счесть это удачей.
Логика Лонгина подобно острому ножу отсекала ее самоуверенность.
Зенобия сердито вскинула голову и предпочла не заметить его реплику.
— Повторяю, Лонгин, вы слишком беспокоитесь. Лонгин наклонил голову, принимая ее волю.
— Вы объявите об этом здесь, в Александрии, ваше величество?
— Да! — ответила она. — К тому времени, как известие об этом достигнет ушей Аврелиана и испортит ему пищеварение, я вернусь в Пальмиру. — Она рассмеялась. — Вполне возможно, что это приведет к падению последнего из римских правителей-военных, но кто же станет следующим и надолго ли?
Его удивляла ее излишняя самоуверенность, он испытывал беспокойство, хотя до сих пор все шло хорошо. Пальмирская армия легко и быстро прошла через Сирию и Палестину, а потом через египетскую пустыню, переправилась через дельту Нила, привлекая только любопытные взгляды крестьян, и вступила в Александрию без всякого сопротивления. Дяди Зенобии, Паул и Арг Симон, занялись распространением доктрины Восточной империи, свободной от иноземцев, свободной от Рима.
Александрия, которой римляне всегда пренебрегали, приветствовала царицу Пальмиры и приняла ее как свою собственную царицу. В конце концов разве она не родом из этого города? Разве она не потомок последней великой царицы из династии Птолемеев, Клеопатры? О боги, они снова вернут себе величие, которое украл у них Рим! Ох, эти римляне! Со времен Юлия Цезаря они приносили несчастье Александрии!
Фараоны из династии Птолемеев и их царицы сделали Александрию центром античного мира. Огромная александрийская библиотека и музей известны всему миру. Не меньшей славой пользовались и многочисленные школы риторики, медицины, математики, философии, искусства, литературы и поэзии. В самом начале римского правления ничто не изменилось. Но потом гнет стал невыносимым, и различные слои городского населения стали проявлять недовольство. Восстание, поднятое иудейским населением, закончилось разрушением иудейского квартала, который составлял добрую треть города. А вместе с иудеями кануло в лету я коммерческое процветание Александрии.
Теперь Александрия — прекрасный античный город, чьи школы и огромная библиотека привлекали ученых со всего мира. Сохранилась и торговля, но это не шло ни в какое сравнение с прежними славными временами. Александрийцы не питали любви к римлянам, которых справедливо обвиняли в своем бедственном положении. Невозможно было упустить шанс, и Зенобия, царица Пальмиры, оказалась тем человеком, за которым они готовы были следовать.
Официальное заявление царя Вабаллата и его матери Зенобии было зачитано с главного портика царского дворца в Александрии. Зенобия поклялась никогда больше не носить римскую одежду. Ей понравилось роскошное одеяние, представлявшее собой смесь египетского, персидского и парфянского стилей.
Ее одежду назвали каласирисом. Это было длинное одеяние без рукавов с простым круглым вырезом, в складках, словно гармошка. Цвет напоминал бледно-зеленые воды Нила. Через тончайшее полотно было видно безупречное тело Зенобии. Ее крепкие, полные груди дерзко выпирали из-под ткани под большим золотым воротником, выложенным изумрудами, бирюзой и янтарем. На руках сверкали прекрасные чеканные золотые браслеты. Поверх платья она носила длинную до пола накидку. Эта накидка представляла собой изумительный образец мастерства портных: подкладка из золотой парчи, а верх — из перьев павлина-самца. Она крепилась на плечах Зенобии золотыми пряжками, которые пристегивались к воротнику. На ногах красовались золотые сандалии. В ее длинные черные волосы служанки вплели цветы лотоса, голову стягивала золотая лента, украшенная спереди змеей — символом царской власти в Египте.
По контрасту с варварской красотой своей матери юный Ваба оделся совсем просто: в просторные струящиеся белые одежды. Откинутый капюшон открывал энергичное и красивое лицо. Темноволосую голову венчала великолепная золотая корона. Стоя рядом с матерью на верхних ступенях портика, он с бесстрастным лицом слушал, как Кассий Лонгин, стоявший на несколько ступеней ниже и одетый в эффектную белую тунику, громким и чистым голосом произносил нараспев, обращаясь к огромным массам народа, собравшимся на площади перед дворцом:
— Смотри, Египет! Смотри на Зенобию, царицу Востока, и ее сына Вабаллата, августа Восточной империи!
Три раза выкрикивал эти слова любимый советник царицы, и каждый раз они сопровождались оглушительными звуками фанфар. Толпа приветствовала их и криками выражала одобрение Зенобии и ее сыну. Лонгин взглянул вверх, на царицу, и сказал так, чтобы только она могла его слышать:
— Эта демонстрация не пройдет незамеченной в Риме, ваше величество!
— Так пусть они получат предостережение, Лонгин, — послышался ледяной ответ.
Аврелиан действительно получил предостережение, и гораздо раньше, чем предполагала Зенобия. В тот же самый день, когда Зенобия провозгласила себя царицей Востока, а своего сына — августом Восточной империи, римский шпион в Александрии выпустил почтового голубя. Голубь с привязанным к его ноге маленьким капсюлем полетел в Кирену. Там послание прикрепили к ноге другой птицы, которая полетела в город Лепсис Магна. Потом следующая птица направилась в Карфаген, еще одна пересекла расстояние до Сицилии. И, наконец, последняя птица, покинув Сицилию, провела ночь в хлеву в Неаполе. Итак, за неделю послание из Александрии дошло до Рима.
Император с нетерпением вытащил послание из капсюля, принесенного к нему последней птицей, и неторопливая довольная улыбка разливалась по его лицу.
— Ну что, хорошие новости, цезарь?
— Да, Гай Цицерон, очень хорошие. Хвала богам за то, что они создали женщин такими предсказуемыми. Царица Пальмиры сделала в точности то, чего я и ожидал от нее. Теперь мы можем выступить против нее в поход.
— Зенобия Пальмирская? Но я полагал, что она — наша союзница! — Гай Цицерон выглядел изумленным. — Разве она не сохраняла для нас мир в восточных провинциях после смерти своего мужа? Зачем же нам выступать в поход против нее?
— Потому, мой дорогой Гай, что царица Пальмиры как раз семь дней назад проявила опрометчивость, объявив себя царицей Востока, а своего сына — августом Восточной империи.
Гай Цицерон разыскал своего старого друга. Марка Александра, в его новом доме в Тиволи.
— Царица Пальмиры восстала против Рима, и легионы скоро отправятся в поход, — объявил он. — Одолеет ли ее Рим, Марк?
— Рим должен одолеть ее. Гай, хотя теперь я подвергаю сомнению свою собственную лояльность по отношению к этой разлагающейся империи.
Гай Цицерон покачал головой.
— Войны с Пальмирой недостаточно, чтобы удержать Рим от гибели.
— Ты собираешься отправиться вместе с императором.
— Разумеется!
— Значит, тебе представится возможность, которой у меня не было. Гай. Царица Пальмиры должна была стать мой женой. Скажи ей, что я все еще люблю ее и что моя женитьба — всего лишь фикция. Я не имел возможности связаться с Зенобией после моего возвращения. Сделай это для меня, Гай, сделай ради нашей долгой дружбы, умоляю тебя!
Гай Цицерон заметил, какая боль таилась в глазах его друга. Он знал, чего стоило гордому Марку просить старого друга передать столь личное послание.
— Я буду счастлив выполнить твое поручение, Марк! — сказал он.
Откровения Марка очень удивили его. На короткий миг в душе Гая Цицерона даже зародились сомнения относительно поведения императора в этом вопросе. Потом он подумал, сколько хорошего удалось сделать Аврелиану за его короткое царствование. Что значили проблемы двух влюбленных в свете такого величия?
Аврелиан выступил в поход на Восток. Его войско отплыло из Бриндизи, пересекло Адриатическое море и высадилось в Аполлонии, в Македонии. Оттуда направилось во Фракию и переправилось через пролив в Дардан в Малой Азии. Император продвигался ровным темпом и останавливался в главных городах, чтобы продемонстрировать императорскую власть. Римские чиновники в один голос заявляли, что Зенобия, как и ее бывший муж Оденат, действовала в интересах Римской империи. Аврелиан глубокомысленно кивал им в знак согласия, а про себя смеялся, как быстро они предавали царицу Пальмиры. Он облагал их чисто символическими штрафами, чтобы римская власть произвела на них должное впечатление.
Перед стенами Антиохии Аврелиан вступил в сражение с полководцем Зенобии Забдасом. Пальмирские войска не ждали римлян так быстро. Силы, которыми располагал полководец Забдас, были невелики, — основная часть армии находилась в Александрии вместе с царицей. Они сражались против легионов искусно и отважно, но они были побеждены. Забдас отступил к Эмесе, оставив Антиохию римлянам. Однако, завладев городом, они быстро последовали за ним и разбили его во второй раз у Эмесы. Его небольшое войско было практически полностью уничтожено. Забдас покончил жизнь самоубийством, упав на свой меч, зато выполнил тем самым долг чести.
Аврелиан мог бы преодолеть сотню миль, отделявших Эмесу от Пальмиры, захватить Пальмиру в отсутствие царя и царицы и взять в плен ее регента, царевича Деметрия. Потом ему пришлось пожалеть, что он не сделал этого. Пока он потерял немного людей и чувствовал себя непобедимым. Он быстро двинулся со своей армией через Палестину, избегая городов и поселков. В Эмесе и Антиохии назначенные им чиновники приняли все меры к тому, чтобы ни одному посланцу не удалось бежать из города и предостеречь царицу Пальмиры. Они встретятся в Александрии!
Однако императора ждало разочарование, так как по прихоти судьбы армия Рима и армия Пальмиры в египетской пустыне Газа прошли друг от друга на расстоянии всего лишь несколько миль, и ни одна из них не заметила другую. Зенобия, разъяснив в Александрии свою позицию, спешила домой, чтобы ожидать там ответа из Рима. Аврелиан прибыл в главный город Египта и обнаружил, что та, кого он преследовал, уже ушла. И, что еще хуже, оказалось, что александрийцы ничуть не раскаивались в том, что оказали поддержку царице Пальмиры. В отместку Аврелиан поджег их знаменитую библиотеку. К тому времени, когда огонь удалось погасить, множество ценных книг было уничтожено.
Когда Зенобия добралась до своего любимого города, она обнаружила, что ее ждут удивительные новости. Враг оказался почти у его ворот. На поле битвы возле Эмесы один пальмирец притворился убитым, дождался темноты и благополучно бежал. Пять дней и ночей без воды и пищи он добирался до крепости Квазр-аль-Хер. Там он рассказал свою историю и свалился замертво. Руф Курий немедленно послал известие в Пальмиру.
— Но каким образом Аврелиан мог так быстро узнать обо всем? — недоумевала Зенобия.
— Как известно, римляне используют почтовых голубей, чтобы отправлять послания. По всей вероятности, известие об этом было послано из Александрии, ваше величество, — сказал Лонгин.
— И Аврелиан пришел сюда сам? — размышляла она. — Он узнает, что пальмирские легионы не так-то легко разбить. Поражение полководца Забдаса сделает римлян излишне самоуверенными.
— Вы не предложите им встретиться в открытом бою, ваше величество?
— Нет. Мы отведем войска в Пальмиру и будем ждать. Любопытно узнать, как долго смогут римляне выжить в нашей пустыне, Лонгин. Отправь послание Руфу Курию. Я хочу, чтобы все гражданское население немедленно вывели из крепости Квазр-аль-Хер, а оставшиеся создадут лишь видимость войска. Они отравят колодцы и подготовят костры на самой высокой башне. При первых признаках появления Аврелиана они зажгут костер, который станет для Пальмиры сигнальным огнем, и отступят. Легко сражаться в лесах Галлии, где роса капает с ветвей деревьев, но как долго продержатся римские легионы без воды здесь, в пустыне? В случае удачи нам не придется пожертвовать римским войскам ни единого пальмирца.
Приказ был послан, и вскоре начали прибывать люди, для которых крепость Квазр-аль-Хер была домом. Они запрудили всю дорогу, шедшую по пустыне с запада, телегами и скотом. У большинства в городе жили родственники, у которых они могли остановиться. Тем, у кого родственников не было, царица предложила приют в домах, являвшихся собственностью царской семьи.
Вдоль дороги, которая вела через пустыню на восток, распространили слухи, что Пальмира вскоре будет осаждена, и что те, кто не желает, чтобы их товары конфисковали римляне, должны обходить ее стороной. Зенобия чувствовала, что должна оказать эту любезность тем торговцам в Китае и Индии, которые регулярно вели дела с ее городом.
Уверенные в своей победе, жители Пальмиры не думали паниковать. Город принял праздничный вид перед свадьбой юного царя и Флавии Порции. После торжеств Зенобия и Лонгин уединились для беседы, разгоряченные кипрским вином.
— Марк предал меня! — опять начала царица. — Почему он предал меня, Лонгин? Разве я не прекрасна? Разве я не умна и не богата? — По ее щеке скатилась слезинка. — Что такое есть у племянницы Аврелиана, чего нет у меня? — Она усмехнулась. — Я спрошу его об этом, когда захвачу его в плен, Лонгин! Вот что я сделаю! Я скажу ему. «Аврелиан, что такое есть у твоей племянницы, что завлекло Марка Александра и отняло его у меня?» Ну, разве я не умна, Лонгин?
К счастью, она была пьяна. В ответ послышался тихий храп. — Кассий Лонгин уснул в своем кресле. Бокал опрокинулся в его руке, и сладкое красное вино пролилось на мраморный пол. Зенобия наблюдала, как струйка жидкости цвета крови медленно текла по белому полу. Она снова вздохнула и, неуверенно поднявшись, потянулась за графином, взяла его и медленно побрела по коридору, который вел в ее личные апартаменты.
На следующее утро она проснулась поздно и немедленно пожалела о том, что сделала в прошлую ночь. Яркий солнечный свет заливал ее спальню, заставив ее вздрогнуть от непритворного страдания. Получив предостережение в виде головной боли и раздраженного желудка, она не осмеливалась встать — ее тошнило. Она лежала неподвижно, мучаясь жестоким похмельем.
В комнату поспешно вошла старая Баб, сердито шлепая по полу сандалиями.
— Итак, ты наконец проснулась!
— Не кричи! У меня стучит в голове, — прошептала Зенобия.
— Меня это ничуть не удивляет. Но есть одна вещь, которую тебе следует знать. Несколько минут назад был зажжен сигнальный огонь в крепости Квазр-аль-Хер. Римляне идут!
— О боги! — выругалась Зенобия. — Почему они выбрали именно сегодняшний день!
— Да, они всегда были безумным стадом, — с ухмылкой поделилась своими наблюдениями Баб. — Давай я смешаю для тебя лекарства, которые снимут головную боль и тошноту!
Баб засуетилась, и Зенобия слышала, как она отдавала приказы девушкам-рабыням. Через несколько минут она вернулась, неся в руке маленький бокал, который вручила Зенобии.
— Выпей это! — скомандовала она голосом, не допускающим возражения, и царица повиновалась.
Через несколько минут боль и тошнота волшебным образом исчезли.
— Что там было? — спросила она Баб.
— Это смесь меда, фруктовых соков и трав, — ответила Баб. — А теперь позволь мне помочь тебе принять ванну, дитя мое, — вода все смоет.
Через час Зенобия стояла на вершине самой высокой башни в Пальмире и пристально смотрела на запад, в направлении крепости Квазр-аль-Хер, где сиял сигнальный огонь, хорошо заметный даже при свете яркого послеполуденного солнца. На дороге, ведущей к западу, она различала едва заметные клубы пыли, поднимаемой копытами верблюдов, на которых Руф Курий и его маленький патруль спешили укрыться за стенами Пальмиры. Вскоре Зенобия четко различила седоков. Она спустилась с башни, села в свою колесницу и поехала по городу мимо приветствовавших ее людей, навстречу всадникам.
Они с грохотом промчались через ворота, которые быстро закрылись за ними, и резко остановились перед колесницей царицы. Верблюды преклонили колени, всадники быстро спешились и приветствовали царицу.
— Все сделано так, как вы приказали, ваше величество, — сказал Руф Курий.
— А римляне? — спросила она.
— По меньшей мере два легиона, ваше величество. А может быть, и три.
Зенобия повернулась к Кассию Лонгину.
— Распорядись, чтобы протрубили тревогу, Лонгин. Кто находится за городскими стенами должны поспешить, пока не стало слишком поздно.
— А как же бедави, ваше величество? — спросил он.
— Они исчезли в пустыне, — сказала она с легкой улыбкой.
— Чтобы шпионить для нас, — пробормотал он, улыбнувшись в ответ, и ушел, чтобы исполнить ее приказ. Зенобия обратила взгляд на Руфа Курия.
— Вы все сделали хорошо, мой старый друг, и я благодарю вас за верность — вас и ваших людей. А теперь ступайте и проведите этот вечер с Делицией и своими детьми. Не думаю, что римляне появятся возле наших ворот до завтрашнего дня. Они попытаются напугать нас демонстрацией силы.
Он отдал Зенобии честь. Она взобралась на свою колесницу и быстро поехала ко дворцу. По всему городу разносилось эхо вновь и вновь звучавших предостерегающих сигналов труб, и опоздавшие и отставшие люди из предместий, не защищенных стенами, спешили укрыться за воротами. Прибыв на место, царица поспешила в зал совета, где должно было состояться заранее запланированное заседание. Она обнаружила, что советники и оба ее сына уже там и ждут ее.
Вопросы так и сыпались на нее, и она нетерпеливо подняла руки, требуя, чтобы все замолчали и дали ей возможность говорить.
— Мы не ожидаем появления римлян до рассвета, — заговорила она. — Они, скорее всего, сделают одно из двух. Либо утром мы увидим Аврелиана в полной боевой мощи, стоящего перед нашими воротами. Часто легионы ночью тайком подкрадываются к городу и на рассвете демонстрируют свои боевые порядки.
Это зрелище достаточно устрашающее. Либо у стен будет пустынно, вдали послышится слабый звук боевых барабанов. Этот звук с каждой минутой будет раздаваться все громче и ближе. Внезапно на горизонте покажутся римляне, марширующие идеальными рядами. Они заполнят горизонт, пока, наконец, не выстроятся перед нашими воротами. Эти уловки используются для того, чтобы запугать гражданское население. Поэтому горожанам следует рассказать об этом, чтобы они не боялись. Паника — вот главное оружие, используемое римлянами. Марий Гракх, сделаны ли запасы продовольствия, как я приказала?
— В царских амбарах запасено на несколько месяцев зерна, масла, маслин, фиг и фиников, ваше величество. Последние несколько недель мы закупали скот, который будем забивать и распределять по мере необходимости. Практически каждая семья в городе держит домашнюю птицу. Пальмира хорошо подготовлена, чтобы выдержать осаду в течение нескольких месяцев.
Зенобия кивнула.
— Римляне не продержатся так долго, Марий Гракх. Потом она взглянула на своего младшего сына Деметрия.
— Ты позаботился о колодцах в предместьях?
— Я со своими людьми лично посетил каждый дом, ваше величество, и внушил хозяевам, насколько важно разрушить систему водоснабжения, чтобы римляне не могли достать воды, — ответил он.
В семнадцать лет Деметрий был необыкновенно красивым молодым человеком, гораздо интереснее, чем его старший брат, похожий на их отца. Деметрий же был вылитая мать, с такими же, как у нее, темными волосами, парой томных серых глаз и в высшей степени чувственным ртом. Как и его мать, он был порывистый и страстный. Однако Зенобия подозревала, что Деметрий, подобно своему отцу, женится в зрелом возрасте. Он любил удовольствия и хотел насладиться, прежде чем придет пора остепениться.
Она наклонила голову в ответ на его слова и повернулась к Вабе.
— Желаешь ли ты что-нибудь добавить, сын мой? Юный царь отрицательно покачал головой.
— Кажется, ты Подумала обо всем, мама, — спокойно произнес он.
Зенобия бросила на него острый взгляд и повернулась к остальным членам совета.
— Кто-нибудь еще хочет что-то сказать? — спросила она.
Ответ был отрицательным, и она распустила совет.
— Останься, Ваба! — сказала она, и он услышал в ее голосе приказ.
Когда комната, наконец, опустела, она в ярости повернулась к нему.
— Никогда больше не вступай со мной в перепалку на совете! — воскликнула она. — Почему ты выбрал именно это время, чтобы ссориться со мной?
— Ты ведешь себя так, словно у Пальмиры нет царя, мама. Все считаются с твоим мнением: совет, народ и даже эти проклятые римляне! С моим мнением никто не считается!
— Ваба, Ваба, — бранила она его, — на карту поставлено само существование этого города. Завтра утром придут римляне. Они стремятся уничтожить нас. Неужели ты действительно полагаешь, что достаточно опытен и сможешь руководить обороной Пальмиры? Я сожалею, что во всей этой суматохе с твоим мнением как следует не считались, но сейчас не время ссориться! Я ожидала, что римляне не появятся еще по крайней мере три месяца, и вот внезапно они оказались у нас на пороге!
— Другими словами, мама, они уже перехитрили тебя, — спокойно сказал он.
— Да, Ваба, перехитрили. И мне не стыдно признаться в этом. Я — такой же человек, как и они, и я учусь на своих ошибках.
— Если воевать против римлян — это ошибка, мама, тогда всей Пальмире следует поучиться, — ответил он.
— Риму нечего делать здесь, на Востоке. Так думал твой отец, и так думаю я.
— Этой войны не случилось бы, если бы Марк вернулся к тебе, — обвинял он. — Я просил богов, чтобы он вернулся. Тогда ты вышла бы за него замуж, и я стал бы править по праву!
— Ах ты, неблагодарный щенок! — зашипела она. — Ты стал бы править этим городом?! Что за шутка, Ваба, сын мой! Что за остроумная шутка! Когда твоего отца убили, я взяла власть в этом городе ради тебя! Шесть лет я правила им ради тебя! И чему же ты научился у меня, сын мой? Ты ничему не научился. Единственное, что ты знаешь о царской власти — это поклоны и раболепство твоих придворных. Римлянам нельзя доверять! Твой дедушка был верноподданным Рима, и каков же результат? Его жену, мою милую маму, изнасиловали и убили римляне! Я любила Марка Александра так, как никогда не любила ни одного мужчину. Да, я любила его даже сильнее, чем твоего отца( Но он предал меня, чтобы жениться на племяннице императора. Не стану отрицать, что чувствую злобу, но я начала войну с римлянами вовсе не из-за того, что он отверг меня. В течение многих лет мы с твоим отцом строили планы объединения Восточной империи, чтобы править ею самостоятельно. Именно это я и делаю теперь. Чтобы покончить с этим, мне осталось совсем немного — победить Рим раз и навсегда. И я сделаю это, Ваба! Клянусь памятью твоего отца, я сделаю это! И когда это произойдет и в регионе снова воцарится стабильность, ты сможешь править один, чтобы твое сердце радовалось. Я дам тебе время научиться искусству царской власти, как всегда и на все давала тебе время, Ваба. Не будь нетерпеливым ни со мной, ни с самим собой! Когда-нибудь ты станешь хорошим царем!
— Ты любила Марка сильнее, чем моего отца?
Его лицо выражало недоверие, потрясение и обиду.
Она вздохнула, думая о том, слышал ли он все остальное.
— Твой отец был единственным мужчиной, которого я знала, и так было до самой его смерти. Одената выбрали мне в мужья. Он был хороший человек. Я любила его за доброту ко мне, и он тоже отвечал мне любовью. Но с Марком все сложилось по-другому.
— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь понять тебя! — тихо сказал он, встал из-за стола и направился к двери. При выходе он обернулся.
— Спокойной ночи, мама, — произнес он. Она посидела в одиночестве еще несколько минут, однако не позволяла себе отвлечься. Ей необходимо мыслить трезво.
— Мама!
Вздрогнув, Зенобия подняла глаза и увидела свою дочь, стоявшую в проеме двери. Ее сердце сжалось при виде девочки, ведь она так похожа на своего отца! Мавия была высокой для пяти с половиной лет, с личиком в форме сердечка и такими же, как у Марка, удивительными голубыми глазами и длинными каштановыми локонами. Кожа у нее была светлее, чем у Зенобии, но все же сохранила золотистый оттенок.
— В чем дело, Мавия? Разве тебе не следует быть уже в постели? — спросила она ребенка.
— Мама, это правда, что римляне едят маленьких детей? Зенобия почувствовала, как гнев забил в ней ключом. Кто же это напугал ребенка?
— Нет, Мавия, римляне не едят детей. Кто сказал тебе такую глупость?
— Тит говорит, что римляне едят маленьких детей.
Девочка беспокойно теребила подол своего голубого платья.
— Тит — сын Делиции?
— Да.
Широко открытые глаза Мавии были полны страха.
— Иди ко мне, Мавия! — приказала ей мать, и ребенок вскарабкался к ней на колени. Зенобия крепко прижала ее к груди и почувствовала, как сильно девочка дрожит.
— Тит — глупый маленький мальчик, Мавия. Мальчики в его возрасте любят дразнить младших. Ты испугалась, а он обрадовался. Если он снова попытается испугать тебя такой чепухой, скажи ему, что римляне особенно любят девятилетних мальчиков.
Мавия захихикала.
— Я люблю тебя, мама! — воскликнула она.
— И я люблю тебя, моя дорогая. Я люблю тебя больше всех на свете! — Зенобия встала, держа дочь на руках. — Я отнесу тебя в кроватку, мой цыпленок.
Она вышла из зала совета и понесла дочь по коридорам дворца в ее комнаты.
— Ты не должна бояться, Мавия, — убеждала она по пути. — Звук сражения очень громкий, и иногда он может напугать. Но римляне не смогут войти в Пальмиру, и они не обидят тебя, обещаю.
Мавия кивнула и прошептала:
— Да, мама.
Дойдя до комнат Мавии, царица передала ее, уже сонную, в руки няне. Поцеловав Мавию в щечку, она сказала няне:
— Вы останетесь во дворце до дальнейших распоряжений, Чармиан. Мавии можно играть только во внутреннем саду.
— Да, ваше величество, — ответила рабыня.
Зенобия поспешила в свои апартаменты, где ее ждала Баб.
— Я распустила твоих бабочек, — объявила старуха.
— Как же хорошо ты меня знаешь, моя старая подруга! Я действительно хочу побыть одна в эту ночь, — сказала Зенобия.
— Что принести тебе поесть, дитя мое?
— Что-нибудь попроще, и еще выпить.
— Вина? — лукаво осведомилась старуха.
— Нет, больше никогда! — пылко воскликнула Зенобия. — Фруктовый сок вполне подойдет, и спасибо тебе. Баб.
Баб вышла и через несколько минут вернулась с тяжело нагруженным подносом, который она поставила на низенький столик из черного дерева.
— Да даруют тебе боги сладкий сон и ясный ум сказала она, выходя из комнаты.
Царица сбросила с плеч свой каласирис, пересекла комнату и вышла в сад. Ее манил к себе бассейн, нагретый солнцем. Погрузившись в него, она поплавала несколько минут, пока ее тело не расслабилось. Выбравшись из бассейна, она взяла большое полотенце и начала вытираться, критически рассматривая свое тело. Она не обнаружила никаких недостатков. Большие груди, упругие, как у девушки. Живот плоский, несмотря на рождение троих детей, ягодицы — округлые, но не чрезмерно большие. Почему же он бросил ее?
— О боги! — громко застонала она.
Какую глубокую боль он причинил ей! Возможно, он просто вернулся в свой мир и, увидев вокруг себя настоящих римлянок, наконец пожелал себе подобную. Он хотел жениться, но так как нельзя было публично признать Мавию, ему страстно захотелось иметь своих собственных детей.
Сидя возле бассейна, она снова гадала, почему он не написал ей. Потом печально засмеялась. Как же мог он объяснить ей свои действия на сухом пергаменте после всего того, что было между ними? Но узнать обо всем вот так, как она узнала, — это жестоко с его стороны, а ведь она не считала его жестоким человеком.
Милый Лонгин! Именно он первым узнал о предательстве Марка из письма своего бывшего ученика Порфиия, который теперь учился в Риме у Плотина11. Лонгин не стал ждать, пока сплетни достигнут ее ушей, а быстро присоединился к ней в Александрии, оставив царевича Деметрия в умелых руках Мария Гракха. Лонгин, ее дорогой добрый друг, ее верный советник, знал, как опустошительно это подействует на нее. Лонгин, который держал ее в объятиях, пока она рыдала от первой боли! Что бы она делала без Лонгина? Зенобия поняла, что ей никогда не придется сомневаться в нем — Лонгин единственный человек, за исключением ее отца и братьев, на которого она могла положиться.
День в пустыне перешел в сумерки, а потом быстро настала ночь. Темное небо сверкало тысячами ярких звезд, изливающих свой свет на Пальмиру точно так же, как многие века от сотворения мира. Она любила смотреть на них, постоянных и неизменных. Но разве отношения между влюбленными не должны быть столь же постоянными? Или она просто идеализирует любовь?
Она встала, отбросила полотенце н вернулась в свою комнату. Там она надела простое длинное и мягкое хлопковое платье и принялась изучать содержимое подноса, оставленного для нее Баб. На нем лежали тонкие ломтики грудки цыпленка и молочного ягненка вперемешку с гранатом. В круглой плетеной корзине с горячим камнем на дне благоухали маленькие плоские булочки. В плошках лежал салат-латук, крошечные зеленые горошинки в оливковом масле и приправленном зеленью уксусе, серебряный кубок на ножке с небольшой гроздью крупного зеленого винограда и полдюжины крупных абрикосов. Высокий серебряный кувшин, под стать кубку, был наполнен прохладным соком. Аппетит у Зенобии всегда был хороший»и она с жадностью набросилась на еду.
Потом вымыла руки в розовой воде и снова вышла в свой сад. Безлунная ночь была неестественно тихой. «Интересно, — думала она, — римляне уже у ворот города или же предпочтут подойти при свете дня? Почему-то она думала, что они выберут последнее, и знала, что ей не придется долго ждать. Как ни странно, мысль об этом утешала. Она счастлива начать это противостояние — тем скорее со всем этим будет покончено. Затем царица легла и заснула крепким сном без сновидений. В эту ночь ее не преследовало лицо с ярко-голубыми глазами, и она не слышала звука его голоса, обещающего ей, что он вернется к ней.
В час перед самым рассветом старая Баб осторожно растолкала свою госпожу и предложила ей бокал сладкого гранатового сока. Зенобия лежала спокойно, а ее душа возвращалась в тело после долгой ночи скитаний в царстве теней. Наконец, Зенобия спросила:
— Они уже здесь?
— Никаких признаков, дитя мое.
Она маленькими глотками потягивала сок.
— Город спокоен?
— Большей частью — да, — ответила старая женщина. — Народ подобен девственнице, которая едет в своей свадебной колеснице, немного испуганная, но уверенная, что все кончится хорошо.
— Это естественно, — сказала царица. Она поставила пустой бокал.
— Сегодня я должна одеться как настоящая царица, какой я и являюсь. Баб. Это воодушевит народ, этого ожидают и римляне. Я встречу их на стене, а потом пройду по городу, чтобы ободрить мой народ.
Баб кивнула.
— Я так и ожидала, что ты наденешь свои самые красивые перышки, дитя мое. В эту минуту все уже подготовлено. Я лично отбирала твой гардероб. Тебе осталось только выбрать драгоценности.
— Покажи мне!
Баб хлопнула в ладоши, и в тот же миг появилась девушка-рабыня и протянула Зенобин каласирис из тонкого, как паутинка, льняного полотна, в которое были вплетены тончайшие пучки золотых нитей. Зенобия, кивком выразив свое одобрение, вымыла лицо и руки в тазике, который держала перед ней девушка-рабыня. Потом Баб сняла с нее ночную рубашку, взяла каласирис из рук рабыни и надела его на царицу.
Зенобия прошла через спальню и остановилась перед огромным, в полный рост, зеркалом из полированного серебра.
— Адрия, принеси шкатулки с драгоценностями! — приказала она рабыне.
Девушка выбежала из комнаты, а царица обратилась к Баб:
— Твой выбор превосходен, старушка!
Баб широко улыбнулась. Вернулась Адрия, неся несколько шкатулок с драгоценностями.
— Принеси мне еще пояс из мягкой позолоченной кожи! — попросила Зенобия Баб и начала открывать шкатулки. Она внимательно изучала содержимое каждого ящичка, снимая верхние лотки. Потом быстро закрыла крышки нескольких шкатулок и сказала Адрии:
— Убери эти ящички. Сегодня мне не хочется надевать серебру — Вот пояс, который ты хотела, — сказала Баб, аккуратно застегивая его вокруг стройной талии Зенобии.
Широкий пояс изготовили из нежной лайки и выложили двенадцатью слоями золотой фольги, поверх которой нашили крошечные бусинки из красивого золотистого и бледно-розового горного кварца. Спереди пояс поднимался узким мыском вверх и заканчивался как раз под грудью.
Из одной шкатулки она достала два широких золотых браслета с рельефным рисунком, которые Баб закрепила на руках выше локтя. Запястья царица украсила тоже золотыми браслетами. В уши она вдела серьги с огромными бриллиантами бледно-розового оттенка. Они покачивались, сверкая, на тонких золотых проволочках.
— Нет, — ответила Зенобия. — Они не смогут разглядеть их.
Она на мгновение задумалась, когда Баб придвинула к ней шкатулку с кольцами.
— Подожди-ка! Может быть, только вот это, с рубином, на эту руку и в пару ему — вот то, с розовым бриллиантом, на другую руку. Они будут сверкать на солнце.
— Ожерелья? — осведомилась Баб.
— Нет, но, думаю, подойдет один из этих великолепных воротников, выложенных драгоценными камнями. Адрия!
— Да, ваше величество!
— Есть у нас золотой воротник, выложенный рубинами, розовым кварцем и маленькими бриллиантами?
— Да, ваше величество. Принести его?
Зенобия кивнула, и Адрия поспешно бросилась выполнять ее поручение. Она вернулась и прикрепила вокруг шеи царицы прекрасный воротник. Зенобия удовлетворенно улыбнулась.
— Расчеши волосы. Баб, а потом давай украсим голову этим изящным маленьким венком из выкованных из золота виноградных лоз с длинными золотыми лентами, на которые нашиты бриллианты.
Баб энергично закивала и проинструктировала Адрию, где найти венок. Когда длинные черные волосы Зенобии расчесали. Баб положила венок из золотых виноградных лоз на голову своей хозяйки и тщательно расправила ленты сзади. Потом отступила назад и одобрительно кивнула:
— Прекрасно, дитя мое. Ты — настоящая царица!
— А теперь, старушка, я должна поспешить. Я на стене поприветствую наших гостей.
Быстро обняв старую няню, Зенобия поспешно вышла из своих апартаментов и направилась через дворец в главный внутренний двор, где ее ждала великолепная золотая колесница, запряженная четверкой черных, как уголь, коней. Она увидела Вабу и Флавию, идущих по дорожке из дворца, находившегося в саду. Она отдала им тот самый дом, который преподнес ей Оденат в виде свадебного подарка много лет тому назад. После его смерти она не могла больше жить в нем и полагала, что молодожены должны наслаждаться там уединением, как в свое время она сама наслаждалась вместе с Ястребом. Флавия, разумеется, приняла дар с тем воодушевлением, на которое и рассчитывала Зенобия. Однако Ваба саркастически спросил, уж не старается ли она держать его подальше от его собственного дворца. Только быстрое вмешательство милой Флавии спасло жениха от его разъяренной матери.
— Доброе утро, тетя Зенобия, — сказала Флавия, подходя к царице и нежно целуя ее в щеку.
Зенобия не смогла сдержать улыбку. Ее новоиспеченная невестка, дочь двух ее старых друзей — Антония Порция и Юлии, была милой девушкой и, как ей пришлось признать, прекрасной женой для Вабы.
— Доброе утро, моя дорогая, — ответила она Флавии. — Доброе утро, Ваба.
— Доброе утро, мама. Римляне уже показались?
— Если бы это случилось, я бы не разговаривала здесь с тобой, Ваба. Ну же, сын мой, давай поспешим на стены и приготовимся приветствовать наших гостей, хотя бы и незваных. Флавия, ты пойдешь с нами?
— А мне можно?
— Разумеется, дитя мое. Ты ведь царица Пальмиры.
— Ох, нет, тетя Зенобия! Это вы — царица Пальмиры. Я всего лишь жена Вабы, и это единственное, что мне нужно.
Зенобия бросила на сына лукавый взгляд и с любовью обняла Флавию.
— Мы с тобой обе — царицы Пальмиры.
— Едем, раз уж собрались! — нетерпеливо произнес Ваба.
— Очень хорошо, — ответила его мать, взобравшись в колесницу без посторонней помощи. — Я буду править, Ваба. Твои руки слишком сильные для моих лошадей. А кроме того, полагаю, Флавии гораздо приятнее, если ее будет держать муж, нежели ей придется цепляться за поручень.
На этот раз Ваба не стал противоречить, а Флавия, как и подобало, залилась краской. Зенобия улыбнулась про себя, вспомнив, как сама ездила вместе с Оденатом и его рука крепко обнимала ее. Тронув лошадей, она посмотрела на юную пару и подумала, как же очаровательна Флавия — невысокая, изящная, с глазами янтарного цвета, золотисто-каштановыми волосами. Кожа напоминала персик. Круглое лицо с широко расставленными глазами, вздернутый носик, пухлые губы цвета коралла — очаровательное создание! Она имела привычку высоко держать голову, что придавало ей царственную осанку. Она умна, и сердце у нее доброе. За эти качества Зенобия благодарила богов.
В этот ранний час широкие улицы Пальмиры были пусты, погода стояла приятная, не слишком жаркая. Легкий ветерок развевал золотой каласирис Зенобии и бледно-голубую тунику Флавии. По мере того как они приближались к городским стенам, движение становилось все более интенсивным. Военные контролировали улицы, ведущие к стенам. Население приветствовало Зенобию и ее семью, когда ее колесница с грохотом проносилась мимо, и слабая горделивая улыбка тронула губы царицы.
Доехав до городской стены, Зенобия остановила колесницу и спрыгнула вниз, не дожидаясь Вабы и Флавии. Большими шагами она направилась к узким ступенькам, высеченным в толстой стене, и начала подниматься вверх. На вершине ее приветствовали командир ее личной гвардии и младший сын, царевич Деметрий.
— Доброе утро, Деми и командир Тигранес, — воскликнула она. — Есть какие-нибудь признаки?
— Пока нет, мама.
— Лонгин здесь?
— Да, где-то здесь, мама.
Царь вместе со своей юной женой подошел к валу. Зенобия спустилась вниз на вал и подошла к Лонгину.
— Вот опять я поднимаю вас рано утром, — поддразнила царица своего главного советника.
— Этот риск есть всегда, если состоишь у вас на службе, ваше величество, — усмехнулся он.
Они стояли рядом и смотрели на пустыню, окружавшую город-оазис. Ветер сдувал песок, и он ложился рябью. Город казался островом посреди обширного золотистого моря. Позади них рассвет изливал ленты алого и золотого, лилового и розового света. На западе небо было еще темным, и зловеще светила одинокая холодная звезда. Ни дуновения… Все в мире затихло. Оглядевшись, Зенобия увидела, что вал, идущий вдоль стены, заполнен не только солдатами, но и гражданами Пальмиры, которые пришли посмотреть на незваных гостей.
Лучи солнца брызнули из-за горизонта. Вдруг вдали послышался очень слабый звук грохочущих барабанов. Зенобия повернулась у Лонгину и своим сыновьям.
— Ну, что я вам говорила? — сказала она. — Они делают это точно в назначенное время — на восходе, с грохотом барабанов и топотом ног, и все это рассчитано на то, чтобы поселить жалкий страх в сердцах наших граждан.
— Ты не можешь обвинять их в недостатке оригинальности — с иронией сказал Лонгин. — Этот прием всегда срабатывал, а римляне не такие люди, которых можно легко убедить попробовать что-нибудь новенькое.
Вдоль всей стены горожане оживленно болтали, и отдаленный шум не производил на них ни малейшего впечатления. Разве им не говорили, что именно так произойдет? И теперь они с любопытством ждали, когда можно будет хотя бы мельком увидеть врага. Для них это было нечто вроде грандиозного представления на арене.
Царица напрягала зрение. Она видела, как лучи солнца на горизонте отражались от целого моря наконечников копий. Очарованная, она не могла оторвать глаз от этого зрелища, а наконечники копий постепенно превращались в солдат, марширующих солдат, солдат, которые тащили за собой громадные боевые машины и тараны по движущимся пескам западной дороги, тысячи пехотинцев, которых побуждали идти вперед многочисленные офицеры, сидящие верхом на гарцующих конях.
— Как вы думаете, сколько здесь легионов? — спросил Лонгин.
— Пока не могу сказать, — послышался ответ. Все ближе и ближе подходили римляне к городской стене, пока наконец не остановились. Зенобия тихо вздохнула.
— Я насчитала четыре полных легиона, Лонгин. Аврелиан страстно желает завоевать нас, но он не получит город!
Она смело смотрела вниз, на армию врага. Вдруг ряды солдат расступились, чтобы пропустить боевую колесницу. В колеснице сидел возница и еще один человек. Колесница остановилась перед городской стеной, и в наступившей тишине человек заговорил:
— Народ Пальмиры, я — Аврелиан, император римлян!
— Думаю, лучники смогут достать его на таком расстоянии, мама, — сказал Деметрий.
— Нет, — ответила Зенобия. — Пусть говорит. Я желаю услышать, что он хочет сказать.
— Я пришел с миром. Я не ссорился с народом Пальмиры. Во всем виновата эта женщина, которая называет себя вашей царицей. Это она подняла восстание против империи. Выдайте ее мне, примите моего губернатора, и мы будем жить в мире, как жили всегда.
С окружавшего Пальмиру вала послышались возмущенные крики, и зрители начали швырять в римлян остатки утренней трапезы. Колесницу императора пришлось отвести назад. Царица кивнула своему трубачу, и в неподвижном воздухе разнесся чистый сигнал трубы. Все замолкли. Зенобия взошла на стену, чтобы римская армия и ее император могли видеть ее. На фоне пылающего солнца и голубого неба ее золотые одежды и сверкающие драгоценности выглядели впечатляюще. При внезапном появлении этой золотой женщины римские солдаты внизу суеверно зашептались. Слышался шепот:» Богиня Афина!«, » Венера!«, » Нет, дураки, это же сама Юнона!«
— Я — Зенобия Пальмирская, царица Востока. Аврелиан Римский, ты здесь нежеланный гость. Уходи, пока у тебя еще есть возможность, иначе пустыня станет твоей последней остановкой на пути в подземное царство Гадес.
— Женщина! Ты восстала против Рима! Сдайся мне для свершения правосудия, и тогда я пощажу твой город!
В ответ на дерзость Аврелиана в воздухе стремительно просвистело копье и вонзилось в землю перед его колесницей. Испуганные лошади встали на дыбы, но возница быстро и твердо овладел ими. Никто, даже царица, не видел, кто метнул копье, однако это послание было гораздо красноречивее слов.
— Вы получили ответ, Аврелиан Римский. Мой народ сказал свое слово, а я, как всегда, останусь покорной слугой своего народа.
Легкая улыбка заиграла на его губах, и он кивнул ей почти приветливо.
— Так же, как и я, Зенобия Пальмирская, — сказал он.
— Значит, война, — ответила она.
— Да, война, — послышался ответ.
— У нас есть преимущество, римлянин. Мы в безопасности здесь, за стенами. Мы приготовились держаться многие месяцы. А вы?
— Мы тоже.
— Без воды, Аврелиан? У вас ведь нет воды. Я не хочу отягощать свою совесть невинными жизнями, потому честно предупреждаю — колодцы, снабжавшие водой предместья города, отравлены.
— Как ты можешь быть уверена в этом, Зенобия? — послышался насмешливый ответ. — Неужели ты действительно думаешь, что люди, которые собираются вскоре вернуться в свои дома, отравили свои собственные колодцы? Как же они смогут пользоваться водой потом, после своего возвращения?
— В отличие от римлян, пальмирцы — верноподданные граждане, и они повинуются приказам.
— Пальмирцы — такие же люди, как и все остальные, Зенобия. Может быть, большая часть твоих людей действительно повиновалась, но найдутся и такие, кто не сделал этого. А нам, чтобы выжить, нужен всего один колодец.
— Неужели ты действительно думаешь, что сможешь напоить четыре легиона и весь свой скот из одного-единственного колодца, Аврелиан? Не будь глупцом! Тебе не хватит воды, а без воды ты погибнешь! Уходи, пока у тебя еще есть возможность. Разве не уничтожили все колодцы в крепости Квазр-аль-Хер?
— Действительно, уничтожили.
— Разве это ни о чем тебе не говорит? — спросила она. Он улыбнулся, глядя на нее снизу вверх, и долго созерцал ее невероятную красоту, прежде чем снова заговорил. Он тихо произнес:
— Вспомни Масаду!
