- Гарем, #2
26
Дэвид Дуглас, граф Ангус, был тихим человеком и избегал всякого беспокойства. Он не любил сцен. А теперь граф находился у дочери в Кричтене и только что закончил читать письмо, присланное ей мужем.
— Итак, папа, что же мне делать?
Дуглас слегка содрогнулся. Голос Маргарет был резким и жестким. Он раздосадовал его, как и всегда.
— А что ты хочешь делать, дорогая? По-моему, ты уже приняла решение. Любишь его, Маргарет?
— Нет.
— Тогда что за вопрос? Он попросил у тебя развода, предложив отдать все, что у него есть, кроме Эрмитажа. Ты что, хочешь еще и Эрмитаж?
— Нет! Я ненавижу это место!
— Тогда дай ему то, что он хочет, дочь моя.
— Но почему Ботвелл просит развод именно сейчас?
Он всегда довольствовался тем, что жил отдельно. Раньше о разводе и не заикался.
— Так ты ведь знаешь слухи, Маргарет. Говорят, что теперь, когда он ходит в набеги в Англию, с ним бок о бок скачет женщина. Возможно, он хочет жениться на этой таинственной амазонке.
— Достойная пара! — презрительно усмехнулась Маргарет.
— Послушай, дочь, — проникновенно начал Ангус. — Брось ты Ботвелла. Рано или поздно он схлестнется с королем в открытую. Они с Джеймсом всегда задевали друг друга. Я не хочу, чтобы тебя с детьми втянули в эту битву.
— Вы правы, отец, — сказала графиня Ботвелл. — И будет лучше, если я уже сейчас возьму все, что смогу. Вы можете позаботиться о том, как это устроить?
— Конечно, моя дорогая. — Дэвид Дуглас потрепал дочь по руке. Он был доволен: всегда можно рассчитывать, что Маргарет окажется холодной и разумной.
А в Гленкеркском аббатстве преподобный Чарлз Лесли размышлял над письмом своей племянницы, графини Гленкерк, в котором та просила получить развод от Патрика Лесли. Среди шотландской знати как одной, так и другой церкви, развод не представлял ничего необычного, но все равно Чарлз Лесли возмутился — Катриона пожелала, чтобы ее отпустили! И это — после адских стараний, приложенных для женитьбы! И ведь все эти годы оба выглядели такими счастливыми! Зная, что Патрик находится в замке, он послал за ним монаха.
Первое, что заметил Чарлз Лесли, когда явился племянник, это то, что Гленкерк выглядел усталым и изнуренным. Что-то было очень неладно, и аббат удивился, почему не узнал об этом раньше. Ни слова не говоря, он протянул графу письмо и, притворяясь безразличным, стал разливать по бокалам бузинное вино. Искоса он посматривал на Патрика.
Лицо Гленкерка перекосилось от страдания и горя.
— Она не сообщила вам, почему хочет развестись? Хотя ее поступок справедлив. Но, видит Бог, дядюшка, я не хочу терять ее!
— Ладно, ладно, Патрик, — успокаивал племянника аббат, еще более изумленный тем, что увидел его таким расстроенным. Ведь тот всегда держался уверенно. — Не может же дело обстоять так плохо. Неужели из-за той датской девчонки, с которой ты переспал? Ведь из-за нее Кат не держит на тебя злобы.
— Нет, дядюшка. Она простила меня, и поэтому то, что я сделал Катрионе, вдвойне ужасно.
Чарлз Лесли попросил объяснений. Услышав их, он с ревом обрушился на племянника.
— Дурак! Глупый, надменный дурак! Как ты мог?! Больше мне ничего не говори. Я не позволю вернуться к тебе единственной дочери моей сестры!
Граф нервно возразил:
— Я не дам своего согласия, пока не поговорю с ней.
Кто доставил вам письмо?
— Слуга Кира.
— Тогда я отправлюсь в Эдинбург, чтобы повидать Кира, — сказал Патрик, — и найду Кат. Если после разговора со мной она все еще захочет развестись… Что ж, тогда я дам свое согласие.
Граф Гленкерк тайно поскакал в Эдинбург. Он не желал, чтобы король узнал о его приезде. После той роковой февральской ночи Джеймс очень настороженно относился к гленкеркским Лесли. Граф объяснил миссис Керр, что о его появлении никто не должен знать. Приученная к чудачествам Лесли, экономка заговорщицки улыбнулась и кивнула.
Затем Патрик отправился в дом Кира на Голдсмитс-лейн. Его тепло приветствовали оба брата, и по настороженному сочувствию в глазах Бенджамена он заключил, что старший из Кира уже догадался о причине, которая привела его сюда. Когда любезности окончились и Абнер вышел, Бенджамен с графом сели перед огнем.
— Итак, Бенджамен, — начал Гленкерк, — где она спряталась на этот раз?
— Милорд, — ответил Кира, — мой дом служит вашему со времен вашей прабабушки, но эти сведения я разгласить не могу. Не могу даже сказать, знаю ли, где находится ее милость. Я не более имею право нарушить слово, данное ей, чем вам.
Патрик ожидал таких слов.
— Тогда, Бенджамен, не можете ли вы передать мое послание ее милости?
— Думаю, что да, милорд. Велеть ли мне принести пергамент с чернилами?
— Спасибо, друг мой.
Принесли письменные принадлежности, и банкир оставил Патрика в одиночестве. Граф сочинил письмо следующего содержания:
"Кат! Я не дам тебе свободу прежде, чем ты поговоришь со мной лицом к лицу. Если после этого ты все-таки пожелаешь развестись со мной, я не встану у тебя на пути.
Я обидел тебя, но умоляю выслушать меня. Я, как и прежде, люблю тебя. Гленкерк".
Граф посыпал пергамент песком, свернул, капнул воску и скрепил своей печаткой. Выходя из комнаты, он вручил свиток слуге, ожидавшему у дверей.
— Передай это своему хозяину, парень. Скажи, что я буду здесь, в городе, у себя в доме.
Несколько минут спустя Бенджамен Кира вручал письмо вестнику.
— Отвези это леди Лесли в замок Эрмитаж. И смотри, чтобы за тобой не следили.
Катриона не желала встречаться с мужем, однако Ботвелл настоял:
— Ты не можешь быть уверена, что в душе больше не любишь его, пока не посмотришь ему в глаза и не произнесешь это. Ты могла бы встретиться с графом в доме у Кира. Остановись у кузины Фионы. Я тоже поеду в Эдинбург. Мне уже давно пора чем-то ответить на эти глупейшие обвинения — будто я занимаюсь колдовством против короля. Теперь подходящее время. К тому же, раз Маргарет согласилась дать мне развод, следует подписать бумаги.
— Как ты думаешь, Джеми знает о нас?
— Нет. И никто не знает, кроме Хоума. Поедем в город тайно. С собой можешь взять Херкюлеса, а когда прибудем в Эдинбург, он проводит тебя до самого дома кузины.
— А что, если ты мне будешь нужен, Френсис?
— Я это узнаю, дорогая. Не бойся. Мы поскорее постараемся завершить все дела и не успеем оглянуться, как будем целые и невредимые у себя в Эрмитаже.
Вскоре они выехали в Эдинбург и там расстались. Увидев кузину, Фиона Лесли пришла в восторг. Она сгорала от любопытства.
— Пообещай мне, — предупредила Катриона. — Пообещай, Фиона, не говорить Патрику, что я здесь. Он остановился в нашем доме, и если ты меня не приютишь, то мне больше некуда будет идти.
— Я бы тебе обещала, Кат, но ведь Адам непременно ему расскажет.
Когда зять вернулся домой, графиня встретила его лицом к лицу.
— Если ты сообщишь Патрику, что я здесь, то я скажу ему, что это ты посоветовал мне спать с королем, — пригрозила Катриона.
— Он уже знает, — ответил Адам, потирая челюсть.
— А ты сказал ему, что подложил меня Джеми, когда на самом деле он домогался твоей жены?
— Не правда! — взревел Адам.
— Да, не правда, но я скажу Гленкерку, что было именно так, и Фиона меня поддержит, правда, кузина?
— Да, — ласково подтвердила Фиона, и ее дымчато-серые глаза метнули мужу озорной взгляд. Адам Лесли возвел руки к небу.
— Ладно, вы, две суки! Вы победили. Ты получишь приют, Кат. А уж когда Гленкерк про это прослышит, то влепит мне опять по челюсти.
Катриона обвила зятя руками.
— Сядь, Адам. И ты тоже, Фиона. Я хочу серьезно поговорить с вами обоими.
Те сели. Посмотрев на кузину, Катриона сказала:
— Сейчас ты уже, наверное, знаешь от Адама, что Джеймс принуждал меня ложиться к нему в постель.
Фиона кивнула.
— Когда Гленкерк обнаружил меня с королем, — продолжила Катриона, — то пришел в страшную ярость. О том, что он мне сделал, я больше никогда не хочу рассказывать. Теперь я попросила у него развод, но он отказывается дать свое согласие, пока я не переговорю с ним тет-а-тет. Вот зачем я приехала в Эдинбург.
— Где ты была все эти месяцы? — спросила Фиона.
Кат улыбнулась.
— А этого, кузина, я тебе не скажу.
Адам Лесли что-то невнятно проворчал и встал, чтобы налить себе вина. Если не хочет говорить, то и не скажет.
Но Фиона почуяла удивительную нежность в голосе кузины и с изумлением подумала:
«Боже мой! Она же влюблена! Она влюблена в другого!»
Фионе отчаянно хотелось узнать имя возлюбленного Катрионы, но ей не приходил в голову ни один мужчина, с кем бы та дружила за пределами своей семьи. Однако она была решительно настроена любым путем вызнать это. Заметив помрачневшее лицо Фионы, Кат рассмеялась.
— Скажу тебе, кузина, но только не сейчас.
Пойманная на мысли, Фиона рассмеялась.
— Ты всегда была скрытной.
На следующий день к Кира явился вестник. Графиня Гленкерк посетит их дом в час дня для встречи с мужем, если Кира известят об этом графа Гленкерка.
Гленкерк прибыл вскорости. Ему не терпелось увидеть Катриону, ибо он полагал, что, когда объяснится и попросит у нее прощения, их разлука окончится. На пороге дома графа встречала юная служанка. Проведя его в комнату, где уже ожидала Катриона, она вышла, закрыв за собой дверь.
На графине Гленкерк было синее шелковое платье с высоким воротом и кружевными манжетами цвета небеленого полотна. Темно-золотистые волосы были собраны в тугой и строгий узел на затылке. Да, перед графом действительно была Катриона, однако в чем-то она выглядела другой.
— Патрик. — Ее голос прозвучал холодно, и в нем не слышалось приветствия.
Граф бросился к жене и внезапно остановился, увидев в ее руке кинжал, сверкающий драгоценными камнями.
— Только тронь меня, и я его применю.
— Голубка, прошу тебя! — взмолился Патрик. — Ты моя жена, я люблю тебя!
Но это были не те слова. Катриона горько рассмеялась.
— Ты не проявлял таких сильных чувств два с половиной месяца назад, когда вместе с королем насиловал меня целую ночь. Боже мой, Гленкерк! Тринадцать лет я была тебе доброй и верной женой! Ни разу за все время не давала тебе повода для сомнений. И, однако, застав меня в объятиях короля, ты сразу посчитал меня виновной просто потому, что я женщина. А разве мужчины никогда не бывают виновными?
Ее голос дрожал. Граф упал на колени и схватил подол ее платья.
— Кат! Кат! Простишь ли ты меня когда-нибудь? Наутро я проснулся и вспомнил все, что произошло. Боже, ты не могла ненавидеть меня больше, чем я ненавидел сам себя. Простишь ли ты меня, милая?
— Нет, Патрик! Никогда. Можешь ли ты представить, каково было мне? Можешь ли представить, что значит позволить другому мужчине овладеть твоим телом? Для мужчины любовь — дело плотское. Вы жаждете женщины, но едва ею овладеваете, как ваше чувство угасает. Женщина же переживает чувственный опыт. Ее страсть к мужчине кипит до акта любви, во время него и даже после него. Из-за Джеймса я чувствовала себя шлюхой. Всякий раз, как он в меня втискивался, я ненавидела его и молилась, чтобы ты, Патрик, никогда не узнал о моем позоре, ибо огорчить тебя было невыносимо. Если бы только ты, Патрик, проявил ко мне такое же милосердие, то я бы сейчас тебя могла простить. Но, застав в нашей спальне короля, ты наказал меня, вместо того чтобы защитить. Нет, милорд Гленкерк! Я не прощаю вас!
Он встал.
— А дети?
— Я хочу дочерей, — сказала Катриона. — Джеми и Колин уже у Роутса, Робби пойдет на следующий год.
Можешь держать детей, пока развод не завершится. А после этого я хочу, чтобы они находились у меня. Ты сможешь видеть их, когда захочешь. Все они — гленкеркские Лесли. Ты — Патрик Гленкерк, и я не допущу, чтобы твои дети это забыли. Я не допущу также, чтобы они ненавидели своего отца, Патрик. То, что случилось между нами, их не касается.
— Вы очень великодушны, мадам, — язвительно произнес Гленкерк. — И раз уж мы все уладили, то, может быть, вы удовлетворите мое любопытство и наконец откроете, где скрывались все это время?
— Нет. Я не скажу тебе, Патрик. В ту февральскую ночь ты потерял всякое право на мою жизнь.
Катриона протянула руку к стене, где был шнур звонка, и приказала юной горничной:
— Пожалуйста, позаботьтесь, чтобы подвели мою лошадь.
Затем она повернулась к Патрику и холодно кивнула.
— Прощайте, милорд.
Уход Катрионы ошеломил графа. Как поверить в происшедшее? Он потерял ее. В прелестных изумрудно-зеленых глазах, что, глядя на него, всегда сияли, больше не чувствовалось любви. Он сам, своей волей погубил Катриону Лесли, а женщина, которая, подобно фениксу, возродилась из ее пепла, не была его женщиной и вряд ли ею когда-нибудь станет. Опустившись в кресло, Патрик обхватил голову руками и заплакал. Несколько минут спустя он покинул дом Кира и весь остаток дня и следующую ночь беспробудно пил.
