• Гарем, #2

53

 Конолл позволил Ботвеллу предаваться скорби ровно двадцать четыре часа. А потом отвез его в турецкий квартал Неаполя и затащил в бани, где пара дородных молодцов оттерла пьяного Френсиса дочиста. Затем его держали в парной, пока не открылась каждая пора и не стала сочиться потом. А когда вывели, то окатили чуть теплой ароматной водой и позволили поспать на мраморной скамье в другой парной. Однако час спустя разбудили, дали чашку горячего кофе по-турецки, и тогда страдалец сблевал большую часть выпитого вина. Его перевели в теплую комнату, побрили, опять вымыли. И после этого одели в его же собственные чистые одежды, которые Конолл не забыл захватить. Старые сожгли. Наконец, графа с поклонами проводили на улицу, где его ждал капитан.

 Ботвелл так ослабел, что едва смог взобраться в седло. Он немедленно разразился проклятиями в адрес Конолла, а тот в ответ просто сказал:

 — Я нашел за несколько улиц отсюда одну таверну, где хозяин англичанин и умеет весьма прилично готовить говядину.

 И повел за собой графа на Ла-Роза-Англо. Там, в отдельной комнате, их уже ждал накрытый столик. Трактирщик, сам с севера Англии, подал горячие ломти жареного мяса, кровяной сок с которых каплями стекал на огромные куски йоркширского пудинга. На столе также стояли глиняная миска с артишоками в масле и уксусе, бадья с несоленым маслом и круглая буханка горячего поджаристого хлеба. В графинах, залитых по самое горлышко, пенился темный эль, и при виде его брови у Ботвелла радостно взметнулись вверх. Хозяин усмехнулся, обнажив крепкие зубы.

 — Да, милорд! Октябрьский эль, он самый! Делаю собственноручно и разливаю по бочкам каждый год. А здесь это не так-то просто!

 Ботвелл уселся за еду. Он не ощущал особенного голода, но аромат говядины начал оказывать на него свое волшебное действие, и он потянулся к солонке. А полчаса спустя отодвинулся от стола и сказал:

 — Спасибо, Конолл.

 Тот кивнул.

 — Я взял на себя смелость и попросил господина Кира с вами встретиться. Он, верно, нас сейчас уже ждет, милорд.

 — И что, может помочь?

 — Кто знает, милорд. У них в Стамбуле и глава семейства, и главное отделение банка.

 Ботвелл встал и расплатился с трактирщиком. Увидев, какую ему дают монету, тот даже рот разинул.

 — Спасибо, сэр, — пролепетал он. — Всегда горды оказать услугу пограничному лорду!

 Но Ботвелл уже сидел в седле и направлялся в еврейский квартал к Пьетро Кира. Конолл улыбался, довольный, что не дал графу умереть от жалости к самому себе. В доме их немедленно провели в большую гостиную; прибежали слуги с вином и бисквитами.

 Затем вошел сам Пьетро, облаченный в изысканную длинную мантию, отороченную мехом; на шее у него висела массивная золотая цепь с кулоном. Банкир ухватил графа за руку со словами:

 — Мне жаль, что приходится принимать вас при таких обстоятельствах, милорд. Давайте присядем. Расскажите мне все, что знаете.

 Ботвелл повторил то, что узнал от юной Мэй и от Анджелы ди Ликоза.

 — Да, — кивнул Пьетро, — мы знали все это, но хорошо было бы получить подтверждение. И мы уже послали письмо в Стамбул. Не беспокойтесь за свою жену, милорд. Подле нее есть друзья, и, придет время, мы свяжемся с ней. Она смелая и находчивая дама.

 — Я отправлюсь в Стамбул при первой же возможности, синьор Кира.

 — Конечно, милорд, но вам не следует этого делать.

 По крайней мере пока. Надо удостовериться, что графиня туда прибыла, что с ней все благополучно, что наши люди ее нашли. А если вы сейчас появитесь в султанской столице и станете требовать назад свою жену, то дело может кончиться роковым образом для вас и, возможно, для нее. Султан Мохаммед — странный человек, подверженный колебаниям настроения от великой доброты до невероятной жестокости. Он очень любит своего визиря. И если Чикалазаде-паше пришлась по нраву ваша прелестная супруга… Давайте действовать неспешно и наверняка. Пока миледи в безопасности. Причинять ей вред не входит в замыслы великого визиря.

 — Но как я получу ее назад, Пьетро Кира? Как?

 — Когда мы узнаем все, что требуется, насчет ее положения, тогда и станем предполагать, милорд. Возможно, удастся выкупить вашу жену. Однако скорее всего придется ее похищать. А пока, прошу вас, вернитесь домой и ожидайте от меня известий. И еще, милорд. Думаю, вы знаете, что деньги вашей супруги находятся в полном вашем распоряжении. Перед приездом в Неаполь она распорядилась, что, если с ней что-либо случится, вы и ваши дети унаследуете ее состояние.

 Тут Ботвелл явно огорчился:

 — Я не могу и пенни тронуть из ее денег.

 Однако капитан заметил:

 — Чтобы содержать виллу, нужны средства, милорд.

 Почему бы вам просто не отсылать все счета к синьору Кира? Он скрупулезно поведет всю бухгалтерию. Знаю, вы никогда не возьмете ее деньги для себя. Но, Боже мой, дружище, вы же ее муж, и миледи не поблагодарит меня, если я позволю вам умереть с голоду прежде, чем она вернется.

 Ботвелл печально кивнул:

 — Что считаешь правильным, Конолл, то и делай.

 Тот снова повернулся к банкиру.

 — Ваши курьеры быстрее наших, сэр. Не соблаговолите ли вы известить молодого графа Гленкерка, что дети миледи останутся пока у него до особого распоряжения?

 Она послала письмо, чтобы их отправили сюда, но теперь, конечно, это невозможно.

 — Будьте уверены, капитан, — отвечал Пьетро Кира, который уже продумывал, какую депешу отправит он своему дядюшке в османскую столицу.

 В Стамбуле было родовое гнездо семейства Кира.

 Скромные когда-то еврейские торговцы, они возвысились и представляли теперь один из самых могущественных банковских домов во всей Европе и Азии. Это произошло благодаря Эстер Кира.

 Матрона родилась давно — еще в 1490 году. В шесть лет она осталась сиротой и вместе с младшим братом Иосифом была взята на воспитание в дом дяди. В двенадцать лет девочка уже торговала вразнос, поставляя редкие товары в гаремы богачей. В шестнадцать ей дозволили войти к султанским наложницам, а в двадцать наконец-то улыбнулось счастье: она познакомилась с Чирой Хафиз, матерью Сулеймана Великолепного. И когда в 1520 году султан Сулейман взошел на престол, Эстер и ее родственники были навечно освобождены от налогов за услуги, оказанные престолу.

 Никто, даже в семье, так и не узнал, какие подразумевались услуги, но высочайший указ не подлежал обсуждению.

 Теперь уже дядюшка не захотел выпускать из рук столь ценную племянницу и выдал ее замуж за своего младшего сына. А когда старший умер, не оставив детей, то огромное банковское дело унаследовали сыновья Эстер. И это было справедливо, потому что расцвет семейства случился именно благодаря ее усилиям.

 И, подобно тому, как эта женщина была фавориткой у матери Сулеймана, она перебывала затем в подругах у его любимой жены Хуррем Кадим, у ненаглядной Селима II Нур-у-Бану и, наконец, у Сафийе — свете очей Мурада III и матери нынешнего правителя. Теперь Эстер Кира шел сто восьмой год, но она не потеряла живости и более всего на свете обожала славную интригу.

 А главой семейства был сейчас пятидесятитрехлетний внук Эстер по имени Эли, старший сын ее старшего сына, Соломона, который скончался недавно на девятом десятке. И сегодня Эли оказался в немалой растерянности, потому что получил письмо из Неаполя от кузена Пьетро. Он никогда не пытался обходить закон, а тут ему предлагали совершить преступление, выкрасть женщину из чужого гарема. Приученный, однако, к правилу, вбитому в него с детства, он немедленно пошел советоваться с бабкой.

 Когда-то черные как смоль, ее волосы давно уже стали белоснежными, но темные глазки что две смородины не потеряли ни капельки остроты. Если бы Чира Хафиз была еще жива, то легко узнала бы старую подругу.

 — Я, — сказала Эстер обеспокоенному внуку, — нанесу визит Латифе Султан. Если эта женщина действительно в гареме Чикалазаде-паши, то принцесса должна знать. — Она сочно захихикала. — А уж если эта женщина хоть чем-то похожа на Чиру… — И хихиканье перешло в радостный гогот. — А-й-й-й! Да смилостивится Яхве над бедным визирем!

 Этот разговор совершенно не убедил Эли Кира в правильности его поступка, но банкир был человеком чести, а семья его достигла процветания благодаря семье Эстер. Так что он был ее должником и расплатится сполна.

 Латифа Султан встретила старую даму с восторгом.

 — Вы так давно не показывались, — сказала принцесса, усаживая еврейку поудобнее и приказывая своей рабыне принести сладкого шербета и липкой пастилы, которую, как она помнила, Эстер обожала.

 — Я живу уже по ту сторону времени, дитя мое, — отвечала гостья, — и совсем нечасто выбираюсь повидать друзей. Силы уже не те, что прежде.

 Латифа склонила голову набок.

 — Вы знаете, я ужасно рада видеть вас здесь, — начала она, — но я не обманываюсь, и вряд ли вы потратили ваши драгоценные силы на обычный светский визит.

 Старушка кивнула:

 — В гарем твоего мужа недавно была введена новая женщина.

 — Много новых женщин, Эстер. Они прибывают каждую неделю.

 — Не играй со мной в слова, дитя мое. Ты знаешь, о ком я говорю.

 — Инчили, — тихо молвила Латифа. — Уверена, что вы подразумеваете Инчили.

 — Что ты знаешь об этой женщине, моя принцесса?

 — Очень мало, Эстер. Она была прислана моему господину его сестрой. И вскружила ему голову. — Здесь Латифа выдержала паузу. — Об этом еще мало кто знает, Эстер, но Чикалазаде-паша — с моего разрешения, конечно, — взял Инчили своей второй женой.

 Эстер Кира глубоко вздохнула:

 — Тогда это, без сомнения, она. Ты можешь меня с ней познакомить, Латифа Султан?

 — А кто она, Эстер? Откуда вы о ней знаете?

 Поскольку они были одни, то старушка решила довериться принцессе. Помощь Латифы ей потребуется.

 — Инчили родилась в своей стране знатной дамой.

 Первый ее муж был великим тамошним вельможей, а второй — велик еще более. Но, на беду, их король ею прельстился и захотел сделать своей любовницей. Французский монарх тоже с удовольствием оставил бы при своем дворе женщину, которой восхищался. Однако это еще не все, Латифа Султан. Только слова мои должны остаться тайной даже от господина Чикалазаде. Соглашаешься?

 Принцесса кивнула.

 — Вторая жена твоего мужа — правнучка самой Чиры Хафиз. Восемьдесят лет назад я тайком вынесла младшего из сыновей Чиры и Селима I, принца Карима, из дворца Эски-Сарай. Я спрятала его на корабле, который отплывал в Шотландию, и отправила вместе с ним моего брата Иосифа.

 Принцу было всего шесть лет от роду, и он был последним из сыновей Селима. Чира боялась, что, когда муж умрет и на трон взойдет Сулейман, ребенок станет помехой. Она не хотела, чтобы его убили. Хотя Сулейман и любил своего братишку, ему в конце концов как-то пришлось бы от него избавиться — иначе он не сумеет обеспечить себе безмятежное царствование.

 В то лето город поразила эпидемия чумы, и мы с Чирой представили дело так, будто принц тоже заразился. Она никого к нему не пускала. А через несколько дней я тайком принесла в корзине труп мальчика такого же роста, а обратно вынесла живого ребенка. И те давно истлевшие кости, что покоятся в могиле принца Карима, принадлежат на самом деле совсем не ему.

 И вот почему, дитя мое, когда султан Сулейман стал нашим правителем, Кира были освобождены от налогов.

 Но ни он, ни его отец, равно как и никто другой в этой стране, не подозревал, что принц остался в живых. А дома у Чиры, в Шотландии, истинных родителей мальчика знали только его дед и дядя, а кроме них, мой брат Иосиф и еще один священник.

 У Латифы изумленно раскрылись глаза, и старая Эстер засмеялась.

 — И это еще не все, дитя мое! Интрига только начиналась. Потому что если бы ты пожелала открыть могилу самой великой Чиры Хафиз, то не нашла бы там ничего, кроме камней! Дважды пыталась любимая жена Сулеймана Хуррем — да проклянет Аллах ее память! — отравить мою дорогую госпожу. И Чира видела только два способа избежать гибели. Либо Хуррем придется уйти, либо придется уйти ей. Но слабостью Чиры было то, что она слишком любила своего сына. И ей пришлось тогда изобразить собственную смерть и вернуться на родину.

 Но еще раньше она предупредила султана Сулеймана, что ему надо опасаться Хуррем. Сулейман уговаривал мать не бежать и даже плакал, но слов ее не послушал. Потом по злой воле Хуррем погибли двое его лучших сыновей — принц Мустафа и принц Баязет, и Османская империя досталась никчемному Селиму II.

 И знаешь, когда на самом деле умерла Чира Хафиз?

 В тот же самый день, что и Сулейман! А Инчили — ее правнучка и внучка принца Карима, подобно тому, как ты — правнучка Фирузи Кадим и султана Селима и внучка Гюзель Султан.

 Тут старушка прямо задергалась от удовольствия и закивала головой.

 — Общего у тебя с Инчили больше, чем один муж!

 — Она осведомлена о своих высочайших предках, Эстер?

 — Не знаю, моя принцесса, но полагаю, что ей известны хотя бы некоторые из них.

 — Тогда почему она ничего не сказала?

 — Возможно, просто не знала, как воспользоваться этими сведениями. Она, наверное, еще не решила, как отсюда убежит.

 — Убежит! Боже, Эстер! Почему же ей отсюда бежать? Мой господин без ума от нее, и она имеет все, что можно купить за деньги.

 — Но у нее нет свободы, дитя мое. В ее стране женщины вольны ходить туда, куда хотят. Что же до предметов роскоши, то дома она баснословно богата.

 Но самое важное… Всего лишь за два месяца до того, как ее похитили, Инчили вышла замуж за человека, которого глубоко любила много лет. Он отвечает ей взаимностью, и если бы не мой неапольский племянник, то явился бы уже сюда с вооруженным отрядом освобождать жену. Ты должна помочь мне подготовить ее побег, Латифа Султан.

 — Я никогда умышленно не причиню вреда моему господину Чикалазаде. Он любит Инчили так, как никого не любил прежде — даже меня. Как же я буду его огорчать?

 — Послушай, дитя мое. Если Инчили хотя бы на одну десятую сделана из того же теста, что и ее прабабушка, то она попытается бежать. И предпочтет умереть в этой попытке, нежели навсегда быть разлученной со своим мужем. И разве не сильнее тогда огорчится твой господин? Визирь — гордый человек, и если женщина открыто отвергнет его, то он почувствует еще большую боль. До сего дня ты занимала почетное место и в доме твоего мужа, и в его сердце. Но если Инчили останется, то он скоро поставит ее выше тебя. Позор коснется всех твоих сиятельных родственников, а это значит, что вмешается султан. И кто знает, что он сделает?

 На лице у Латифы появилось удрученное выражение. Затем она хлопнула в ладоши, и вошла рабыня.

 — Поди к госпоже Инчили и скажи, что у Латифы Султан в гостях старинная подруга, с которой она хочет ее познакомить.

 Когда рабыня вышла, принцесса снова повернулась к Эстер.

 — Я встречала ее только раз, но она очаровательна.

 Чика ни за что не примет за нее выкуп. Я никогда не видела, чтобы он вел себя так с другой женщиной. Ему в тягость каждая минута, когда ее нет рядом.

 — А что, по-твоему, чувствует она? — спросила старушка.

 — На людях Инчили весьма сдержанна, но покорна.

 Какова в своей спальне, не знаю. Она ни с кем не пыталась завязывать дружбу и требует, чтобы ей прислуживала только та служанка, которую привезли вместе с ней.

 Другие женщины в гареме ужасно ревнуют. Она невероятно красива, Эстер. Даже я испытываю некоторую ревность.

 Эстер улыбнулась слабой улыбкой и предалась воспоминаниям.

 — Ее прабабушка была самым прекрасным созданием, какое мне доводилось видеть. Волосы Чиры имели просто волшебный золотисто-рыжий оттенок, а глаза — золотисто-зеленый! Султан Селим обожал ее, а другие его три жены, как ни странно, — тоже. Ах, дитя мое, то были славные времена! Четыре кадины султана заботились не столько о себе, сколько о сохранении династии и царства. Разве можно сравнить с ними этих плутовок, что живут сейчас в Кии-Сарае и строят козни ради одной только собственной выгоды? А все началось, знаешь ли, с той недоброй памяти Хуррем и пошло до самой Сафийе, которая борется сегодня с фаворитками не только ее сына, но даже и внука. Когда-то султаны были сильными и славились как великие воины, подобно твоему мужу Чикалазаде-паше. Это злые жены и матери их погубили! — страстным голосом закончила старушка.

 И в тот миг, когда слова ее затихли, дверь в покой открылась и вошла женщина. Она любезно кивнула принцессе.

 — Добрый день, Латифа Султан. Я пришла по вашей просьбе и благодарю вас, что вспомнили обо мне.

 Потом зеленые глаза вошедшей остановились на Эстер, широко раскрылись, а следом выразили недоумение. И она тихо сказала:

 — Но этого не может быть!

 — Но это есть! — возликовала старушка. — Мне сто восемь лет, а ты — правнучка Чиры Хафиз. Она, наверное, очень хорошо меня описала, если ты сразу поняла, кто перед тобой.

 — Вы и в самом деле Эстер Кира?

 — Да, дитя мое. А Латифа Султан — твоя кузина, ибо она правнучка любимой подруги госпожи Чиры, Фирузи Кадим, которая была второй женой вашего общего прадеда. Встаньте рядом, дочери мои, вы должны стать подругами — какими были они.

 Молодые женщины переглянулись, а затем Латифа протянула руки Катрионе.

 — Подойди, Инчили. Раз уж я буду помогать тебе, то мы должны подружиться и доверять друг другу.

 Кат взяла эти руки в свои.

 — Мне было очень страшно, — отвечала она, — но раз у меня есть друзья, то бояться уже не стоит.

 Спасибо, Латифа, и вам также, Эстер Кира.

 — Ax, дитя мое, — вздохнула старушка, — до чего же ты похожа на госпожу Чира, когда улыбаешься, но в остальном я бы тебя и не узнала.

 — Да, говорят, я похожа на прабабушку, — подтвердила Кат.

 Женщины уселись вокруг низенького столика, и Эстер наклонилась вперед.

 — Ваш супруг, дорогая, все еще благополучно пребывает в Неаполе, хотя удерживать их там с его капитаном нелегко. Если вы согласитесь написать и успокоить мужа, то я позабочусь, чтобы письмо до него дошло. Нам еще только предстоит подумать, как вам лучше бежать.

 Но проявите терпение. Мы найдем способ.

 — Вместе со мной захватили мою горничную, Эстер.

 Я не могу ее здесь оставить.

 Еврейка философски пожала плечами.

 — Если одной бежать невозможно, то двоим — невозможнее только слегка.

 Внезапно двери комнаты распахнулись и вошел Чикалазаде-паша. Его жены сразу поднялись и с изяществом поклонились.

 — Эстер Кира, — прогудел визирь. — Мне сказали, что вы к нам выбрались, старая подруга. Что же привело вас в мой дом?

 — Я пришла взглянуть на новую красавицу, которая завоевала ваше каменное сердце, мой господин. И Латифа Султан подтверждает те слухи, что бродят по городу.

 Вы взяли вторую жену. И сегодня я очень приятно провела время с вашими благоверными. Они меня услаждали, и мы чудесно посплетничали.

 Визирь засиял и с собственническим видом обнял обеих супруг.

 — Даже султан позавидовал бы моему счастью, признайте, Эстер? Разве моя Латифа не нежна?

 Принцесса не отрывала от мужа обожающего взгляда, но он глянул на нее только коротко, хоть и с лаской, а затем сразу перевел свои жадные глаза на Катриону.

 — И разве моя Инчили — не редкостная драгоценность? Не само совершенство?

 В улыбке, которую Кат обратила к своему господину и повелителю, Эстер Кира заметила нечто стальное, пышное тело напряглось. «Эта женщина способна выжить, — подумала еврейка. — И мы благополучно вернем ее мужу».

 Она дала знак рабыне, и та помогла ей подняться на ноги.

 — Мне пора, дорогие мои. Визит был очень приятным. — Эстер повернулась к визирю. — Вы ведь позволите вашим женам навестить меня дома, мой господин?

 — Конечно, Эстер, конечно. Я даже думаю, что Инчили будет рада возможности выйти в город. Она прямо томится взаперти, не так ли, голубка?

 — Немножко, мой господин Чика, — раздался в ответ тихий голос.

 — Тогда я скажу Хаммиду, что у вас обеих есть мое позволение совершать в городе покупки и визиты в любое время, когда захотите. При условии, конечно, что поедете в закрытых носилках и с должным сопровождением.

 Хотя визирь обращался к обеим женам, видел он только Кат. И ему уже не терпелось.

 — Пойдем, Инчили, я желаю твоего присутствия. — Чика снова взглянул на Эстер:

 — Вы почтили мой дом, друг мой. Спасибо, что пришли. Латифа позаботится, чтобы вам дали подобающий эскорт. Пойдем же, Инчили!

 Они с Кат вышли, тогда Латифа тихо сказала Кира:

 — Видите, Эстер? Он с ума сходит по ней. И теперь не оторвется от нее весь день и всю ночь. Только если придет вызов от султана.

 — Она не любит его, моя принцесса. Только терпит, чтобы выжить и убежать. Она из той же стали, что и Чира Хафиз. Я вижу в ее глазах решимость, у нее тот же твердый рот, что был и у моей дорогой госпожи.

 Латифа вздохнула:

 — Инчили очень красива. Неудивительно, что Чика влюблен в нее.

 — Красота — пфф! — фыркнула еврейка. — Красота — это цветок, который быстро вянет, дитя мое. Если визирь любит ее только за красоту, то тогда он глупец. Подобно своей прабабке, Инчили замечательна не только внешне.

 К тому же ты — вылитая Фирузи Кадим, а ее считали столь же прелестной, что и Чиру Хафиз. А теперь, дорогая, старой Эстер и в самом деле пора. Помоги мне взойти в носилки. — И, опираясь на руку Латифы, гостья поковыляла во двор.