Глава 5

 Значит… эта хитрая ведьма всячески издевается над ним, воображая, что это любовничек объезжает ее… Сколько еще придется ему вынести?!

 Даже он не знает пределов собственного самоконтроля или своей страсти. Но все равно, какие хитрости ни пускала бы она в ход, он не поддастся искушению взять ее… пока не будет к этому готов.

 Однако это решение требовало стойкости и терпения святого.

 Он лежал на кровати в спальне, смежной с комнатой Дрю, и лениво наблюдал, как при мысли о ней его плоть восстает все сильнее.

 По‑прежнему девственна. Круглозадая, длинноногая, жаркая, влажная, «приди‑возьми‑меня» девственница. Единственное утешение.

 А ты сходишь с ума от желания погрузиться в ее горячий колодец.

 Стоит ли? Стоит ли овладеть ею, как она того просит?

 Почему нет?

 Почему нет?

 Зовущая расщелина между ее разведенными бедрами поглощает… засасывает его… ноги обхватывают талию… он чуть отстраняется и делает первый выпад, разрывая ее девственность, изливаясь в нежный, мягкий бархат лона…

 Корт со свистом втянул в себя воздух, умирая от желания добраться до нее, ворваться в ее тело, как в покоренный город…

 Она ждет обнаженная, готовая к бешеной схватке… подумать только, как его пальцы заставили ее извиваться… она не могла насытиться… Господи… окунуться в эту сладость…

 Дьявол…

 В соседней комнате ждет готовая на все женщина, а он распустил слюни, вместо того чтобы пойти и оседлать ее! Идиот!

 Но в этом безумии есть своя логика. Есть. Только в это мгновение, когда его плоть дрожала и наливалась кровью, он никак не мог вспомнить, в чем эта логика состоит.

 Он дал ей полчаса, прежде чем явиться. Дрю лежала в той же позе, на животе. Глаза закрыты, губы сжаты.

 Поэтому он и понял, что она не спит.

 — Что еще? — презрительно пробормотала Дрго. Его плоть снова взбунтовалась. Вид ее покорного роскошного тела возбудил его еще больше.

 — Что же, моя лань, ты наконец ощутила, что это такое — ласки настоящего мужчины. Думаю, пора и мне попробовать тебя на вкус.

 — Нет! — отчаянно вскрикнула она. — Нет! Нет!

 — Как?! Моя жена, которая ни в чем мне не отказывает? — вкрадчиво осведомился он. Железная рука в шелковой перчатке…

 — Я не вынесу этого, Корт, — призналась и, растерявшись, смолкла.

 Как? Она уже молит о милосердии? Может, и так, ибо в роли палача выступает именно он. Не она. Ах, если бы только он исполнил свой супружеский долг… они могли бы покончить с играми и вести каждый свою жизнь.

 Она могла бы заставить его сделать это, могла…

 — Что ты делаешь?! — взвизгнула Дрю, когда он поднял ее себе на колени и стал втирать что‑то в раскрывшиеся створки ее лона.

 — Готовлю себе угощение, моя лань. Дрю застонала.

 О Господи, его пальцы, массирующие ее расщелину чем‑то густым и липким… она не выдержит!

 — Вижу, тебе это нравится, — пробормотал он. Дрю отозвалась гортанным глухим возгласом.

 — Ничего мне не нравится, — выдавила она, но предательская плоть судорожно стиснула его пальцы.

 — Значит, еще понравится.

 Нет, это ему нравились судороги, сотрясающие ее лоно, покрытое слоем меда.

 — Что ты делаешь? — снова охнула она.

 — Сдабриваю лакомство медом, моя лань. Нужно подсластить блюдо, прежде чем пробовать.

 О Боже, Более, Боже…

 Она дергала путы, билась, брыкалась, но куда было деваться от настойчивых касаний его неумолимых пальцев!

 Постарайся вынести это… пусть делает что хочет, лишь бы поскорее…

 Но зачем лицемерить? Ведь она не просто терпит, а чуть ли не заигрывает с ним вопреки той ненависти, которую испытывает к этому человеку.

 И себя она тоже ненавидит. Свое обнаженное тело…

 — Ах‑х‑х, — простонал он, — а сейчас…

 — А сейчас? — боязливо прошептала она.

 — …Остается попробовать мой десерт. И она ничего не в силах поделать. Если раньше он удерживал ее, то теперь, отпустив, ловко поставил на колени.

 — Сейчас, — выдохнул он, наклоняясь над ней. И взял одним выпадом неумолимого языка, проникшего в ее воспаленное лоно.

 Он поглотит ее!

 Она сопротивлялась, умоляла, заклинала и все же не могла увернуться от его неустанных ласк и твердой решимости слизать и высосать весь мед до последней капли.

 Ее тело выгибалось, она дергала за ремешки, натянутые, подчеркивающие красоту ее женской плоти, позволявшие проникнуть в каждый уголок и складку розовой раковинки. Он словно задался целью довести ее до исступления.

 Наслаждение, которое испытывала Дрю, было так велико, так ослепительно‑огромно, что она, казалось, тает, растворяется в нем.

 Он взял все, что хотел, и она не сумела остановить его, пока он купался в ощущении своей власти над ней, которое давали ему жадные, чувственные поцелуи.

 Она и не подозревала, что на свете существуют столь развратные эротические ласки. Похоже, Корт вообразил, что этим пробудит в ней желание к нему.

 Но у него ничего не получится. Правда, она, вероятно, со временем приучится мечтать о тех невыразимых ощущениях, которые он будил в ней. И раздвигать ноги, когда бы он этого ни потребовал. Научится быть лучшей шлюхой и женой во всем приходе Сент‑Фобонн.

 Но хотеть его? Любить? Нет. Никогда.

 Никогда…

 Она напряглась и затрепетала, когда язык коснулся средоточия безмерного удовольствия.

 Ни за что…

 Что он творит? Что творит?

 Она дернулась, едва он дотронулся до некоего тайного священного местечка, о существовании которого она не подозревала.

 …Ни когда…

 …и она скользнула в темную жаркую пропасть и окунулась с головой в серебряный водопад, рассыпавшийся по телу блестящими капельками.

 …Созрела… готова… и все же сопротивляется…

 Он крепко вцепился ей в бедра, жадно впитывая каждый оттенок ее ощущений, прежде чем позволил Дрю отстраниться.

 И она тут же отпрянула, словно не могла дождаться, пока избавится от него. Что тут еще можно сказать?

 Что он не насытился?

 Ничуть.

 Что это было ее первое знакомство с плотскими наслаждениями?

 Вероятно.

 Что теперь она предложит себя добровольно?

 Вряд ли.

 Корт презрительно фыркнул и отодвинулся от соблазнительного тела, чтобы не поддаться соблазну врезаться в него.

 Она рядом, к его услугам, и ягодицы приподняты именно так, чтобы принять его взбесившуюся плоть.

 Все, что он должен…

 Все, что ему нужно…

 — Возьми меня, — прошептала она, вопреки всему надеясь на скорое освобождение. Видя его мучительную нерешительность. Озирая готовое к бою орудие.

 — Не стоит, моя лань. Думаю, я сыт твоим вкусом и запахом до завтрашнего дня, — пробормотал он, сжимая кулаки, чтобы не впиться ногтями в ее округлые ягодицы. Он принудил себя слезть с кровати. — Какое приятное зрелище, моя лань… видеть, как отзвуки минувшего блаженства преображают твое лицо.

 — Так это было блаженство? — с нескрываемым сарказмом пробормотала Дрю.

 — Ясно, — глухо бросил Корт, сходя с ума при мысли о том, что она могла уже испытать нечто подобное в руках Ленуара… что именно француз был наставником Дрю во всех земных восторгах… если не считать самого главного. Да, до главного они не добрались, ведь Корт, пьянея от счастья, уже обнаружил, что она девственница.

 Следовательно, ей есть чему поучиться… да и ему тоже, теперь это понятно. Мужчина ничего не должен принимать как должное, особенно если его пенис ноет и требует разрядки. В таком состоянии этим самым мужчиной управляют отнюдь не мозги, а кое‑что пониже.

 — Что же тебе ясно? — насторожилась она, услышав недовольство в голосе мужа. А это означало, что неизбежное снова откладывается.

 Дрю вздрогнула. Ну почему, почему она дразнит его? Она и сама не знала. Ведь достаточно простой покорности, чтобы дать ему все, чего он добивается. Любая актриса способна на это.

 Или шлюха.

 Даже она, в своей невинности…

 У Дрю перехватило дыхание.

 Но я уже не столь невинна.

 Я познала наслаждение.

 Изведала плотские запретные поцелуи.

 Поняла, какой пожар может полыхать между бедер.

 Какую силу имеет женская нагота.

 Не столь невинна…

 Ей казалось, он читает ее мысли по глазам.

 — И что ты видишь? — с деланным равнодушием осведомилась Дрю.

 — Испуганную лань, — мягко пояснил он. — Лань, пытающуюся спрятаться от судьбы.

 Дрю охнула. Сколько еще она может испытывать его на прочность? Может, попробовать и дальше…

 — А ты — человек, отрицающий собственные чувства! Неужели лучше ходить целыми днями с этой штукой, лезущей из брюк, чем воткнуть ее в меня? Значит, ты либо трус или не хочешь меня по какой‑то причине, либо тоже отдал сердце кому‑то другому…

 Она осеклась при виде его лица. Проговорилась. Господи, неужели у нее язык повернулся? Да что это с ней?

 У Корта внутри все словно в лед обратилось.

 Сучка! Кто бы мог подумать, что у лани такие острые зубки? Проклятая шлюха, ведьма, сука…

 …как он мечтает показать ей! Навалиться сверху и вставить ей! Обработать, чтобы она заткнула свой поганый рот! Заломить ноги и поиметь так, чтобы конец, вылез у нее из глотки и она захлебнулась его семенем!

 Но… но…

 Он хотел видеть ее покорной. Захлебывающейся от желания. Ползающей у его ног. Молящей о том, что он единственный способен ей дать.

 И пока этого не произойдет, пусть она хоть на стену лезет. Он не поддастся. И удержит в узде свой неукротимый пенис. Она никогда не узнает, чего стоит ему такая выдержка.

 Тело предало ее. И ночью, ворочаясь без сна, она то и дело тянулась к призрачному любовнику, подарившему такое блаженство.

 К нему?

 Никогда…

 Как ей простить его за то, что он сделал?

 Сделал? Сделал? Но он не поймет, что ей нужно. Скажет, что был терпелив с ней. Не насиловал, ни к чему не принуждал. Дал ей наслаждение. Так что же он такого сделал?

 Она застонала и в который раз перекатилась на другой бок. Сколько бы она ни перечисляла его преступления, все равно никто не поверит. И не поймет.

 Никто, кроме Жерара.

 Девушка всхлипнула. Бедный дорогой Жерар! Знай он, что зверь держит ее взаперти, голой, связанной, в рабском ошейнике, заставляет раздвигать ноги, показывать интимные места, слизывает мед с ее лона, побуждая Дрю извиваться в экстазе… что бы он сказал? Что?

 И как это выглядит?

 Безумием.

 Какой она покажется в глазах окружающих?

 Неблагодарной.

 Господи, ЧТО?! Неблагодарной?!

 Дрю вскочила, задыхаясь от влажной жары. Тело было покрыто мелкими капельками пота. Действительно ли так тепло или всему виной ее желания, фантазии, мечты?

 Она не желала знать. Не желала думать об этом. Ошейник, ремни и петли неприятно раздражали кожу. Очевидно, цель Корта достигнута: Дрю постоянно помнит, кто ее хозяин и кому она обязана.

 Девушка свесила ноги с кровати и посмотрела в окно, на озаренное лунным светом небо.

 Можно выпрыгнуть из окна и навсегда покончить с обязательствами.

 Неблагодарная…

 Дрю обхватила себя руками. Жара просто удушающая! И окна закрыты, если не считать фрамуги между ванной и коридором.

 Настолько он ей не доверяет!

 Да она и сама себе не слишком верит!

 Неблагодарная… ведь он одарил ее блаженством и связал, как рождественскую индейку… о нет, никакое наслаждение не может перевесить ее стыда.

 Она не позволит себя унижать. Что бы там ни говорили. Как бы это ни выглядело.

 Ах, если бы только он взял ее! Пришел сейчас и покончил со всем…

 Ему больше этого не вынести. А может, он и вынес бы, если бы нашел покорное, готовое на все тело, дающее временное облегчение. Временное. Пока его спесивая жена не опомнится.

 Но доступных женщин на всем протяжении от Сент‑Фо‑бонна до Нового Орлеана полным‑полно: кокетливых, лакомых кусочков, никогда не стеснявшихся взвесить на руке мужское достоинство, чтобы определить, стоит ли товар цены.

 Он мог бы довольствоваться этим. Небольшое развлечение, быстрое извержение, чтобы облегчить боль и тоску. Монета, поцелуй, и он уже за дверью, и никто не обижен.

 Но ни у кого нет таких сосков, такой соблазнительной наготы, такого пряного, терпкого вкуса…

 Ни у кого…

 Черт!

 Он так изголодался по ней, что готов съесть на завтрак.

 А может, и нет… нельзя расслабляться ни на минуту. Особенно когда увидишь выражение ее лица.

 Дрю как раз входила в комнату в сопровождении Эви.

 — Садись! — скомандовал он, показывая на мягкую банкетку. — Верхом. Эви, принеси маленький столик и заставь ее поесть.

 — А кофе, хозяин?

 — Да, спасибо. Постой тут немного.

 — Я не голодна, — буркнула Дрю. — И немедленно снимите этот чертов ошейник.

 — Ешь, маленькая лань. Тебе понадобятся силы.

 — Откройте окно, принесите мне веер и одежду, — раздраженно потребовала Дрю.

 — Ничему ее не научишь, — пробормотал Корт, намазывая бисквит маслом и джемом. — Что же, мне тоже нужно поддержать силы, маленькая лань. Ты убиваешь меня своим упрямством.

 — Надеюсь скоро остаться вдовой, — прошипела она.

 — Но, как видишь, до этого еще далеко.

 Она видела. Его плоть ожила в тот момент, когда она показалась в дверях. И продолжала увеличиваться с каждой секундой.

 Поразительно…

 Она впилась в бисквит с такой яростью, что Корт вздрогнул.

 Интересно…

 Он прихлебывал кофе, притворяясь, будто ничего не замечает.

 Со стороны они вполне могли бы походить на обычную супружескую пару, если бы не ее нагота и широкой ошейник. Да и поза… Дрю сидела, широко расставив ноги, а муж неутомимо пожирал ее взглядом.

 — Эви!

 — Что угодно хозяину?

 — Руки!

 — Что? — охнула Дрю. Она все еще держала чашку и бисквит, но Эви, не обращая ни на что внимания, схватила ее запястья, и чашка полетела на пол. Эви завернула хозяйке руки за спину и связала атласной лентой.

 — Спасибо, Эви.

 Он проводил взглядом служанку и, как только дверь закрылась, повернулся к Дрю.

 — Да… превосходно.

 Именно такой он и хотел ее видеть? Тело выгнулось, а груди выпирают. И Дрю отчаянно упирается в скамью связанными руками, стараясь сохранить равновесие, а ноги расставлены именно так, как ему нравится. Превосходно. Превосходно еще и потому, что соски сжались и отвердели от подавляемого возбуждения, а глаза горят одновременно любопытством и яростью.

 Может, она уже знает, что ей предстоит.

 А может, и нет.

 Он жаждет впиться зубами в эти соски.

 Он жаждет ее.

 Корт сунул пальцы в горшочек с джемом, прижал их к ее соску и стал обводить, сильно нажимая на крошечную изюминку.

 Дрю отстранилась.

 — О нет, маленькая лань. Все будет по‑моему. Я мечтал об этом всю ночь. Представляешь, я грежу о том, что стану слизывать джем с твоих сосков. Да не дергайся же!

 Он вскочил и, оседлав скамью позади Дрю, одной рукой прижал ее к горячей мускулистой груди, а другую вновь протянул к горшочку.

 Как остановить его?!

 Но он уже покрывал ее соски мягким липким джемом.

 Она может действовать руками. Схватить этот длинный стержень, трущийся о ее ягодицы. Стиснуть его… ущипнуть… или…

 Она невольно застонала, потрясенная волшебством, которое он творил с ее грудями.

 Этого не должно было случиться… не должно… она не желает ощущать прикосновений этих пальцев, теребящих, ласкающих, сжимающих соски, прикосновений, воспламеняющих ее, снова вызывающих к жизни пережитое вчера бурное наслаждение… но что она может поделать?

 Ее тело, проклятое ненасытное тело, извивается в восторженном упоении, требуя все более откровенных ласк.

 Голова Дрю бессильно склонилась на плечо.

 — Нет, нет, нет, — повторяла она.

 — Да, да, да, — смеялся он, подвергая ее сладостной пытке.

 — Не могу, не могу, не могу…

 — Можешь.

 — Не хочу…

 — Хочешь…

 — О, Корт, Корт, не надо… Но жаркое наслаждение уже прострелило ее насквозь, от сосков до жаждущего лона.

 — Да, — прошептал он, — не противься, отдайся мне, отдайся, пусть будет все…

 — Не‑е‑ет, — выдохнула она, принимаясь тереться бедрами о скамью. — Не‑е‑е‑е‑т…

 Но неустанные пальцы продолжали перекатывать ее соски, пока она не потеряла голову. Она стала бесстыдно вращать телом, все сильнее сжимая его плоть и тихо хныча, пока наконец расплавленная лава не прокатилась по жилам, сосредоточилась между ног и взорвалась в пожаре ее бесславной капитуляции.

 — Нет, — прошептала она в последний раз, стискивая его твердый отросток. Но было уже слишком поздно. Для нее. И для него.

 Он излился прямо в брюки, боясь, что умрет от наслаждения.

 Всего несколько минут, показавшихся им часами, ушло на то, чтобы обрести некое подобие душевного равновесия. Немного придя в себя, он осторожно развязал узел, стянувший ее запястья, и медленно, нерешительно притянул Дрю к себе.

 Она сжалась, попыталась отстраниться, такая же сбитая с толку и ошеломленная, как и он. Корт был в этом уверен. Пора окончательно приручить маленькую лань. Он может подождать… и скоро она осторожно, робко позволила окружить себя теплом и нежностью.

 Солнце склонилось к закату. Корт отослал Дрю наверх понежиться в ванне. Перед этим он велел Эви расстегнуть ошейник и приложился губами к истертой коже.

 Ему понравилось, как она трепещет от его касаний. Все в ней возбуждало его, и теперь, когда Дрю сдалась на милость мужа, он был готов согласиться на ее требования.

 Ванна. Горничная, чтобы обмахивать ее опахалом. И никакого ошейника.

 Она, похоже, поняла, что скоро он ею овладеет.

 И, еще охваченная незабытым блаженством, не могла думать ни о ком, кроме него.

 Она заставляла его кровь кипеть в жилах. Она властвовала над его мыслями. Доводила до безумия.

 Господь Всемогущий, он не может без нее… он так и не впился губами в ее соски. Сегодня ночью… Сегодня.

 Кончилось ожидание. Конец боли и мукам. Он устал от желания завладеть тем, что ему принадлежало. Устал бороться с собой. Устал от битвы за ее тело.

 Сегодня ночью.

 Его плоть распрямилась, как пружина, но он безжалостно подавил все стремления.

 Мужчина не должен исторгать свое семя зря, когда у него есть такая женщина, как Дрю. Способная удовлетворить все его нужды. Он собирался держать ее привязанной к кровати неделю, месяц, год… обнаженную, молящую о ласках.

 Сегодня ночью…

 Наконец‑то он твердо определил, когда это случится. Когда он даст ей то, чего она хочет. И, как всегда, предвкушение обостряет любовные игры.

 У них так много времени впереди… И он не станет торопиться, когда окончательно овладеет ею и возьмет девственность. Ах, как сладостен этот миг полного обладания, когда все преграды падут и она примет его в себя. Примет до конца.

 Корт с шумом выдохнул воздух. Чресла опять заломило. О, с какой силой он стремится к ней!

 Ни один мужчина не должен попадать в такую зависимость от женщины.

 Дьявол, да ведь он не любит ее, только хочет подмять под себя, голую, извивающуюся…

 — Хозяин…

 Требующую еще и еще…

 — Хозяин Корт…

 Настойчивый визгливый голос, никак не дающий погрузиться в фантазии…

 — Что тебе, Эви?

 — У меня кое‑что… вам, наверное, интересно будет увидеть.

 — Заходи, — проворчал он, выпрямляясь. — Ну, что тебе? Эви протянула конверт.

 — Какой‑то парень отдал это Луизе, а она пришла ко мне.

 — Понятно.

 Он задумчиво повертел конверт. Адреса нет.

 — А кому должна передать это Луиза?

 — Хозяйке.

 Каждое ее слово падало холодным камешком.

 — Спасибо, Эви. Можешь идти.

 Он подождал, пока служанка выйдет. И долго не мог заставить себя распечатать письмо, словно пытаясь угадать его содержание сквозь белую бумагу.

 Три дня… не прошло и недели, как в доме поселилась измена… а она… она…

 Корт медленно поднялся, вошел в кабинет и захлопнул дверь. И только тогда осторожно разрезал конверт и вынул листок бумаги, уже понимая, что там написано.

 Он должен прочесть. Пусть и воображал, что ему все уже известно.

 «Моя дражайшая любимая кошечка!

 Больше я этого не вынесу. Сознание того, что три дня ты провела в объятиях этого чудовища, едва не свело меня с ума от гнева и ярости. Мы должны найти выход. Ты не должна принадлежать ему. Не должна.

 Помнишь наши клятвы друг другу? Обещания? На свете есть много мест, где мы могли бы жить. Ты не обязана оставаться с ним. Приезжай. Жизнью клянусь, твой отец не пострадает. Если именно из‑за него ты согласилась на этот фарс, именуемый свадьбой, поверь, Саммервил не причинит ему зла.

 Оставь его. Выходи за меня, как мы планировали с самого начала. Ни минуты не оставайся в этом проклятом доме. Скажи, что у меня все еще есть надежда владеть тобой, моя дорогая любовь. Скажи, что не забыла все, что было между нами. Все, чем мы были друг для друга.

 Та, кто отдаст это письмо, обещала быть посредницей между нами. Пожалуйста, прошу тебя, ответь на мои мольбы, дай мне надежду! Пошли своему возлюбленному единственный ответ, который откроет врата рая. Для него и для тебя.

 Твой возлюбленный Жерар».

 Корт перечитал письмо несколько раз. Фразы били по глазам.

 «Скажи, что не забыла все, что было между нами… Все, чем мы были друг для друга… Пошли своему возлюбленному…»

 Корт едва удерживался, чтобы не перебить все, что было в комнате стеклянного. Но нужно воздать ему должное, он не пошевелился. Сидел неподвижно, как статуя, перебирая в памяти убийственные слова.

 …все, что было между нами…

 …все, чем мы были друг для друга…

 …пошли своему возлюбленному…

 Лживый ублюдок! Доказательства невинности Дрю неопровержимы! Ленуар никогда не был ее любовником!

 В эту минуту он был готов на все. Даже на убийство. Ничего, он еще проучит сукина сына, чтобы впредь держал свои грязные лапы подальше от его жены!

 Но Корт не мог забыть эту фразу — …все, что было между нами…

 Он должен знать! Но не хотел знать. И желал только прикончить Ленуара, чтобы навсегда стереть из ее памяти все, что было между ними.

 Для этого существует только один способ: объезжать ее до тех пор, пока она не потеряет сознание, с тем чтобы, очнувшись, она помнила только одно: его в себе.

 Он никогда, никогда не расстанется с ней. Его собственность принадлежит ему навсегда. Но он должен знать.

 Именно поэтому и возьмет ее, чтобы она не забывала, кому принадлежит. Сегодня ее ждет испытание.

 Но как он поступит, если проиграет?