• Наследницы Фрайарсгейта, #4

Глава 2

 До нее донеслись шаги слуги, спешившего открыть дверь. Через несколько минут в зал ввалился шотландец, отряхивавший с плаща снег.

 — Идите к огню, сэр, — пригласила Элизабет. — Что привело вас обратно во Фрайарсгейт, да еще в такую ужасную погоду?

 Сегодня ей не пришлось приказывать: рядом с гостем возник слуга с большим кубком вина.

 — Выпейте, — предложила Элизабет, — а потом все мне расскажете. Альберт, принеси рагу для мастера Маккола. Он наверняка голоден.

 Бэн Маккол принял кубок трясущимися от холода руками, жадно осушил половину кубка и почувствовал, как слабое тепло разливается по животу. Возможно, он все-таки выживет.

 — Спасибо, леди, — пробормотал он.

 — Садитесь, сэр. Можете поесть у огня, так скорее согреетесь.

 — Да, пожалуй, — кивнул он, пытаясь быть вежливым, хотя мечтал только об одном: вновь ощутить собственные руки и ноги.

 Элизабет поняла его и тихо велела слугам принести для гостя маленький столик. Сама взяла у Альберта большую миску с рагу и поставила перед шотландцем. Другой слуга положил на стол каравай хлеба и большой ломоть сыра.

 — Сначала поешьте. Сейчас вам не до разговоров, — решила она.

 Бэн благодарно кивнул и, перекрестившись, стал быстро орудовать ложкой. Было ясно, что он не ел с самого утра. Неужели мать не накормила его? Не похоже на нее! Или шотландец так и не добрался до Клевенз-Карна? Дорога туда очень длинная.

 Элизабет, почти забавляясь, наблюдала, как он отрывает огромные куски от каравая и макает в подливку. За рагу пришла очередь сыра, и вскоре на столе ничего не осталось. Бэн блаженно вздохнул.

 — У вас прекрасный повар, леди. Спасибо за ужин.

 — Вы наелись? Для того чтобы накормить такого великана, требуется немало еды. Не хочу, чтобы меня сочли скупой хозяйкой.

 Бэн растянул губы в улыбке.

 — Вам ни к чему извиняться за плохой стол, миледи. Я сыт и доволен, — заверил он и, ухмыльнувшись, добавил: — Пока.

 — Прекрасно, мистер Маккол, — рассмеялась Элизабет. — А теперь объясните, что привело вас во Фрайарсгейт. Вы не добрались до Клевенз-Карна?

 — Нет. Я случайно встретил вашу матушку, леди. Она охотилась вместе с мужем. Распечатала пакет, а потом сказала, что хотя он адресован ей, но предназначен для вас, поскольку теперь вы леди Фрайарсгейта. Я повернулся и поехал обратно, но в пути меня застигла буря. По дороге мне не встретилось ни одного убежища, поэтому я продолжал скакать, пока не доехал до вашего дома.

 — Повезло вам! — воскликнула Элизабет. — Чудо еще, что вы добрались целым и невредимым.

 — Я умею читать следы. Если однажды побывал в каком-то месте, всегда найду дорогу обратно, несмотря на погоду.

 — Я сама постелю вам, — предложила Элизабет. — Надеюсь, у вас нет других срочных дел, потому что, если мои предположения верны, из дому нельзя будет выйти по крайней мере еще неделю.

 — А ваши овцы?

 — Благополучно загнаны в укрытия. Я не отдам ягнят ни волкам, ни бурану.

 Элизабет встала.

 — А вы грейтесь, чтобы не заболеть. Я постелю вам и принесу кое-что… надо ведь прогнать холод.

 Она поспешила прочь.

 Бэн Маккол был восхищен. Что за проворная и красивая девушка. Интересно, где ее муж? Счастливчик! Иметь такую жену! Всякий мужчина был бы рад такой помощнице!

 Он придвинул стул ближе к огню и протянул вперед руки. Что ж, если придется застрять здесь на неделю, это вовсе не так уж плохо. Хорошая еда, приятное общество и мягкая постель.

 — Ну-ка выпейте! — потребовала Элизабет, протягивая ему маленькую оловянную рюмку.

 Шотландец жадно раздул ноздри, почуяв запах виски. Опрокинул рюмку, почувствовал, как тепло распространяется по телу, и вопросительно взглянул на нее.

 — Мой отчим, Хепберн из Клевенз-Карна, считает, что в любом приличном доме должен храниться бочонок виски. Я предпочитаю эль или вино, но и виски на что-то годится. Верно? Может, хотите еще?

 — Да, пожалуй, — сказал он, невольно любуясь ее светлой кожей и маленькой ручкой, наливавшей виски из графина.

 Про себя Элизабет отметила, что у него глаза цвета грозового неба и самые густые на свете ресницы и брови.

 — Я оставлю вам графин. Ваша постель готова, и огонь будет гореть всю ночь.

 Глядя в его серые глаза, Элизабет с удивлением отметила, что нервничает.

 — Доброй ночи, сэр — пробормотала она и, присев перед ним, поспешила выйти.

 Бэн смотрел ей вслед, вспоминая, что, когда их взгляды встретились, он почему-то растерялся, а сердце подпрыгнуло в груди. У нее золотистые волосы и поразительно красивые зеленовато-карие глаза. И если глаза, как он слышал, зеркало души, ее душа прекрасна.

 Но эта женщина не для таких, как он. Она леди с собственными землями. А он побочный сын владельца Грейхейвена. Он даже не носил фамилии отца. Маккол на шотландском диалекте — сын Колина.

 Его мать Тора в пятнадцать лет встретила двадцатилетнего Колина Хея, хозяина Грейхейвена. Ей предстояло выйти за не слишком молодого родственника, вдовца, с двумя дочерьми-подростками — хорошая партия для дочери простого батрака. Но Тора понимала: родственнику нужна работница по дому, кухарка и нянька, чтобы присматривать за детьми. А она мечтала о любви и не хотела, чтобы жизнь кончилась, еще не начавшись.

 Вот тогда-то она встретила двадцатилетнего Колина Хея, хозяина Грейхейвена. Она выгоняла на луг двух отцовских коров, а он, проезжая мимо, взглянул на нее с высоты своего коня и улыбнулся.

 Колин Хей. Мужчина, обаяние которого известно во всей округе. Он сумел соблазнить Тору с первой же встречи. Был нежным и страстным. Так она узнала, что такое любовь. После этого короткого свидания она обнаружила, что забеременела. Отец жестоко избил ее. Мать рыдала от стыда. Но как ни странно, Парлан Ганн, кузнец и нареченный Торы, сказал, что все равно женится на ней, только с одним условием. Естественно, что счастливые родители согласились бы на что угодно.

 Он потребовал, чтобы ребенок носил имя своего отца и тем самым постоянно напоминал матери о ее позоре. Пусть у него только дочери. Но он не даст ублюдку свое имя!

 Тора все же не открывала, кто был ее соблазнителем, и призналась только, что его звали Колин.

 Детство мальчика было тяжелым. Тора так и не зачала другого ребенка, за что муж со временем возненавидел и ее, и мальчишку. Он хотел собственного сына и не выносил самого вида здорового красивого парнишки. И чем больше он злился, тем сильнее любила Тора своего единственного сына. Сводные сестры Бэна, следуя примеру отца, постоянно изводили мальчика. Он рано научился не обращать внимания на злобные слова, щипки и пощечины. Но когда ему исполнилось двенадцать, мать тяжело заболела.

 Призвав его к себе, она сказала:

 — Я никогда никому не говорила, кто твой отец, мой красивый мальчик, но теперь признаюсь во всем. Когда меня похоронят, уходи отсюда. Иди в Грейхейвен, к хозяину, Колину Хею, и расскажи обо всем. Ты точная его копия, если не считать цвета глаз. Передай, что на смертном одре я умоляла его признать тебя. Он порядочный человек, просто не знал, какие плоды принесла наша взаимная страсть.

 Несколько часов спустя она умерла. Похоронили ее на склоне холма, рядом с деревней. Наутро, пока все еще спали, Бэн тайком улизнул из дома и направился в Грейхейвен. Нашел Колина Хея и в точности передал слова матери. Хозяин Грейхейвена присмотрелся к мальчику и, пораженный, покачал головой.

 — Да, ты мой сын, в этом можно не сомневаться. Почему твоя мать не сообщила, что родила такого прекрасного сына? Говоришь, она мертва? Бедняжка!

 Повернувшись к своей третьей жене, Эллен, он поспешно объяснил:

 — Это было до тебя.

 — Вижу, — вздохнула та. — Ты всегда был неравнодушен к девушкам, муженек. Я знала это еще до того, как пошла с тобой к алтарю.

 Оказалось, у Бэна есть два младших единокровных брата и старшая единокровная сестра.

 Хотя Эллен была поражена его внезапным появлением, она тепло приняла пасынка и была с ним добра. Ему отвели крохотную каморку в доме отца. Мачеха и старшая сестра Маргарет научили его хорошим манерам. Мег не одобряла поведения отца, но все же не ставила Бэну в вину его происхождение.

 — Ты больше не деревенский мальчишка, Бэн, — твердила она. — Ты должен учиться правильно есть и вести себя, как подобает мужчине из богатого дома.

 И он покорно учился всему. Читать, считать и писать. Пользоваться шпагой, кинжалом и дубинкой. И когда доказал, что вовсе не так прост и совсем не глуп, хозяин Грейхейвена стал размышлять, что делать со своим третьим сыном. Отдать церкви? Но Бэн для этого не годился.

 Скоро оказалось, что он унаследовал отцовское обаяние во всем, что касалось женщин. Колин Хей пытался не выказывать гордости, а мачеха только качала головой и смеялась. Потому что любила пасынка и все ему прощала.

 Когда Бэну исполнилось двадцать, Колин отвел ему собственный коттедж и дал в управление пастухов и все отары овец. Бэн был доволен щедростью отца, считал себя счастливчиком и много работал. И вовсе не завидовал брату Джеймсу, наследнику Колина. Он незаконнорожденный и знает свое место. Этому его научили еще дочери кузнеца, Парлана Ганна. Колин Хей хотел, чтобы Бэн носил его фамилию. Но тот отказался. Он решил оставаться Макколом.

 Отношения с братьями тоже были прекрасные. Они вместе охотились, пили и гонялись за юбками. Играли в карты. Выигрывали и проигрывали. И всегда заботились друг о друге.

 Хею нравилось, что сыновья так дружны и между ними нет ни зависти, ни вражды. У каждого было место в его сердце, и каждый знал свое место в доме.

 А его третья жена Эллен, мать Джеймса и Гилберта, приняла пасынка в свое сердце спокойно и с обычным великодушием. Сама она смогла родить мужу только двоих сыновей, но любила Бэна, как собственного. И часто спрашивала, не объявятся ли другие побочные дети.

 — Насколько я знаю, нет, — ухмылялся Колин.

 Умерла Эллен два года назад, но ее до сих пор вспоминали добрым словом все домочадцы и жители деревни.

 Из всех сыновей больше всего походил на отца именно Бэн. Только глаза у него были материнские, темно-серые. В этих глазах Колин видел дочь батрака, с которой однажды лежал в вереске тем летом, много лет назад. Тора была девственницей, и от их страстного соития родился его старший сын. Странно, что, родив такого крепкого парнишку, она больше не имела детей. Бэн признался, что брак матери был несчастливым, что муж был с ней жесток, а падчерицы ее просто не замечали.

 — Она была добра с ними, но они во всем следовали примеру отца. И за это были наказаны: никто не захотел взять их в жены. Они так и остались в отцовском доме, но, когда отец умрет, не знаю, что будет с ними. Ни один мужчина не пожелал о них заботиться.

 Громкий треск дров в очаге вернул Бэна к действительности. Он снова налил себе рюмку виски и тут же выпил, после чего встал и подошел к постели. Снял сапоги, расстегнул одежду, облегчился в ведро, поставленное именно для этих целей, лег и укрылся, прислушиваясь к вою ветра. Постепенно усталость взяла свое, и он крепко заснул. Разбудили его суетившиеся в зале слуги. Он немного полежал с закрытыми глазами: уж очень не хотелось покидать уютного гнездышка, но наконец отбросил одеяло и поднялся.

 — Доброе утро, — поздоровалась Элизабет со своего места за высоким столом. — Я тут гадала, когда вы проснетесь. Утро уже в разгаре. Идите есть.

 Бэн поправил одежду, натянул сапоги и подошел к ней.

 — Утро в разгаре? — переспросил он.

 — Да, — подтвердила Элизабет. — Очевидно, вы очень утомились. Садитесь рядом со мной.

 — А что, все уже поели? — смущенно пробормотал Бэн.

 — Нет. Мой дядя и его секретарь, как правило, встают поздно, и им подают завтрак в их покои. Дядя удивится, увидев вас, — улыбнулась девушка.

 — А ваш муж? — вырвалось у него.

 — Муж? У меня нет мужа, И никогда не было. Фрайарсгейт я получила в наследство. Я — хозяйка здешнего поместья.

 — Тогда почему вы отослали меня в Клевенз-Карн?

 — Письмо было адресовано Розамунде, леди Фрайарс-гейта. Это моя мать. Фрайарсгейт достался в наследство ей и должен был перейти ее старшей дочери Филиппе. Но та любит жизнь при дворе и вышла замуж за аристократа. Ей Фрайарсгейт не нужен. Моя средняя сестра Бэнон станет наследницей нашего дяди и получит Оттерли. А вот я люблю Фрайарсгейт. В тот день, когда мне исполнилось четырнадцать, мама передала эти земли мне и моим потомкам. Так что я — хозяйка этих мест. Очевидно, шотландцы не знают о том, что произошло за эти годы.

 — Но вы уже прочли письмо? — спросил он. — Умеете читать?

 — Разумеется! — негодующе воскликнула Элизабет. — А вы? Знаете грамоту?

 — Да, — коротко ответил он, принимаясь за овсяную кашу — его опять донимал голод.

 Элизабет налила ему кубок эля.

 — Просто вчера ночью было слишком поздно для чтения писем. А вы знаете, что в этой тарелке?

 — Знаю. — Он потянулся к хлебу и маслу. — Это джем?

 — Клубничный, — кивнула Элизабет.

 Он со счастливой улыбкой намазал джем поверх масла.

 — Итак? — осведомилась она.

 Он недоуменно взглянул на нее.

 — О чем идет речь в письме?

 — Я думал, вы умеете читать, — пробормотал он, сунув в рот последний кусок.

 — Могу. Но на чтение уйдет больше времени, а я сгораю от любопытства! — почти закричала Элизабет. — Поверить не могу, сэр, что вы такой олух!

 Он расхохотался так громко, что всполошил занятых уборкой слуг.

 — Мой отец хочет купить у вас отару овец шропширской породы. Если, конечно, вы согласитесь продать.

 — Они не для еды, — сухо ответила Элизабет. — Вы, шотландцы, предпочитаете поедать овец. Я выращиваю шропширскую породу на шерсть.

 — Мой отец тоже продает шерсть, — хмыкнул он.

 — Но мы ткем сукно прямо здесь, во Фрайарсгейте, — пояснила Элизабет.

 — Вы не отсылаете шерсть в Нидерланды? — поразился Бэн.

 — Только ткань. Наше голубое сукно имеет большой спрос. Чтобы сохранить высокие цены, мы каждый год производим заранее определенное количество ткани. Голландцы пытались сделать такую же ткань, но не сумели. Она перевозится на нашем собственном судне. И мы вполне способны полностью контролировать экспорт.

 — Это очень интересно, — серьезно проговорил он. — А кто ткет сукно?

 — Мои батраки, в зимние месяцы, когда другой работы нет. Они зарабатывают деньги и не успевают разлениться. А весной засевают поля. В прежние времена им было нечего делать в темные дни и длинные ночи. А потому много пили, дрались, избивали жен и детей. Теперь же у меня все заняты работой.

 — Чья это была идея? — поинтересовался Бэн.

 — Моей матери. А потом дядя решил, что мы должны иметь собственное судно, и велел его построить.

 — А сколько лет вы управляете Фрайарсгейтом?

 — С четырнадцати. В конце мая мне исполнится двадцать два.

 — Моя дорогая девочка, леди никогда не упоминает о своем истинном возрасте, — упрекнул ее Томас Болтон, входя в зал. — Мне сказали, что шотландец вернулся?

 — Вы, разумеется, уже позавтракали, дядюшка? — спросила Элизабет. — Если нет, боюсь, джема больше не осталось. Весь съеден.

 — Мы с Уиллом вот уже два часа на ногах, дорогая девочка, — сообщил Томас. — Обсуждали состояние твоих волос и рук.

 — А что не так с моими волосами? — удивилась она.

 — Прическа. Нужно определить самый элегантный для тебя стиль, и Нэнси должна научиться укладывать твои волосы в модную прическу. И отныне ты перед сном смазываешь руки жиром и обертываешь их тряпочкой.

 — Это еще зачем?!

 — Дорогая, только вчера Уилл заметил, что у тебя руки как у молочницы. У леди должны быть гладкие и мягкие руки. А этого можно добиться только обертываниями и жиром. Ни в коем случае не стоит заниматься физическим трудом.

 — Дядя, я не собираюсь ничего менять! — раздраженно бросила Элизабет.

 — Иногда с ней бывает очень трудно, — вздохнул Томас. — Видите ли, она через несколько недель едет ко двору. Ее сестрам не терпелось там оказаться, но, увы, моей дорогой Элизабет больше всего хочется остаться дома. Да, кстати, девочка, нужно попрактиковаться в походке.

 — Я научилась ходить в год, дядюшка. Что плохого в моей походке?

 — Ты топаешь, дорогая. Леди не топают: они скользят, как лебеди по воде, — терпеливо объяснял лорд Кембридж.

 — Дядюшка! — взорвалась Элизабет.

 — По крайней мере нужно избавиться от топота, — невозмутимо сказал Томас.

 Бэн Маккол фыркнул, за что получил в награду мрачный взгляд Элизабет.

 — В таких платьях, что тебе сшили, топать немыслимо, — продолжал Томас. — А ты выглядишь в них просто неотразимой, солнышко мое. Видите ли, мистер Маккол, она самая красивая из дочерей Розамунды. А теперь расскажите, что привело вас назад, во Фрайарсгейт. Я думал, вы отправились в Клевенз-Карн.

 Бэн объяснил, в чем дело, а Элизабет пересказала дяде содержание письма.

 — Вы сын хозяина Грейхейвена? — спросил Томас.

 — Да, старший, но незаконнорожденный, — честно признался Бэн. — Я жил в доме отца почти двадцать лет. Меня растили вместе с законными единокровными братьями и сестрой Маргарет, которая стала монахиней.

 — Я всегда считал, что мужчина должен нести ответственность за последствия своей страсти, — заметил Томас. — Двое сыновей Болтона рождены вне закона: Эдмунд, управитель Фрайарсгейта, и Ричард, настоятель аббатства Святого Катберта. Наследником был Гай, а самым младшим — Генри. Оба законных сына мертвы и лежат в земле.

 — А где ваше место на фамильном древе? — дерзко осведомился Бэн.

 — Несколько поколений назад в семье родились близнецы. Тот, кто появился на свет вторым, уехал в Лондон, чтобы жениться на дочери торговца и искать удачи в большом городе. Однако его жена побывала в постели короля Эдуарда и в приступе раскаяния покончила с собой. Король чувствовал свою вину, тем более что семейство девушки преданно поддерживало его во время войны. Поэтому он даровал моему деду дворянство, — рассказал Томас.

 — Но вы, похоже, живете где-то неподалеку?

 — Да, я продал свои поместья на юге, все, если не считать двух домов. И вернулся на север, чтобы быть рядом с родными. И никогда не пожалел об этом решении. Каждые три года я на несколько месяцев уезжаю ко двору, а потом с радостью возвращаюсь домой.

 — И клянется больше никогда не ездить, — рассмеялась Элизабет. — Но всегда нарушает клятву.

 — Только, чтобы услышать последние сплетни и обновить гардероб, — заверил Томас собеседников. — Мои люди из Оттерли будут крайне разочарованы, если я не появлюсь перед ними в модном виде.

 — И ты никогда их не разочаровываешь, дядюшка, — лукаво хмыкнула Элизабет.

 — Бессовестная девчонка! — вскричал он. — И не надейся, что я забыл об уроках этикета. Потому что я не забыл! Немедленно выходи из-за стола! Пора начинать!

 Элизабет застонала, но послушалась. За окнами густо шел снег, так что из дома все равно никуда не убежишь.

 Она вышла из-за стола и потопала по залу. Увидев мучительную гримасу на лице лорда Кембриджа, Бэн усмехнулся, но промолчал, наслаждаясь неожиданным развлечением. Похоже, веселье только начиналось.

 — Нет-нет, дорогая, — тяжко вздохнул лорд Болтон. — Что у тебя на ногах? Возможно, в этом вся беда?

 Элизабет высунула ногу из-под юбок. На ней были сильно поношенные башмаки из коричневой кожи, с квадратным мыском.

 — Хмм. Да, возможно, дело в этом, — произнес лорд Кембридж. — Трудно скользить в подобной обуви,; не так ли? Альберт! Поднимись в спальню мистрис Элизабет и попроси Нэнси принести пару бальных туфель.

 Слуга тут же умчался выполнять распоряжение.

 — При дворе, дорогая, таких башмаков не носят, хотя они могут прекрасно послужить в дороге. Нельзя обрести настоящую придворную походку в подобных башмаках. Только бальные туфли!

 — Они мне жмут, — пожаловалась Элизабет.

 — Ради моды леди обязана терпеть подобную пытку, — мягко объяснил он.

 — Интересно, болят ли ноги у лебедей? — мрачно пробормотала Элизабет.

 — Боюсь, твоя мать слишком долго откладывала эту поездку, — сказал Томас, не слыша ее. — Но ты поедешь ко двору и будешь иметь успех, даже если это последнее, что я сделаю для семьи.

 Туфли были принесены, и Нэнси натянула их на ноги леди. Элизабет встала.

 — Очень маленькие и тесные, — закапризничала она.

 — Покажи! — рявкнул дядя.

 Она протянула ногу. Томас уставился на Нэнси:

 — Немедленно неси шелковые чулки, девушка! Неудивительно, что туфли не лезут! На ней грубые шерстяные чулки. Немыслимо! Я должен поговорить с Мейбл!

 Нэнси убежала и быстро вернулась с шелковыми чулками и подвязками. Надела их леди и снова натянула туфли. Элизабет встала и вопрошающе посмотрела на дядю.

 — Попытайся снова пройтись по комнате.

 На этот раз Элизабет двигалась медленнее, осторожнее, не имея другой цели, кроме как благополучно достигнуть другого конца зала. Совершив этот подвиг, она повернулась и снова взглянула на лорда Кембриджа.

 — Уже лучше, мой ангел, но трудиться придется много, — изрек он.

 Весь следующий час Элизабет расхаживала по комнате, пока Томас наконец не остался доволен. Элизабет плюхнулась на стул и сбросила туфли.

 — Я не хочу ехать ко двору, дядя. И мне все равно, выйду я замуж или нет.

 Бэн Маккол вздохнул. Такая прелестная девушка, как Элизабет Мередит, не должна умереть девственницей. Почему она до сих пор не замужем? Неужели с ней что-то не так? Почему семья не позаботилась о, ее будущем?

 — Нэнси, дай мне башмаки и шерстяные чулки, а все это отнеси в мою комнату! — приказала Элизабет служанке. — У меня полно работы.

 — Сегодня? В метель? — удивился лорд Кембридж.

 — Этот день месяца я отвожу для проверки счетов. За последние недели родилось много ягнят, и я должна внести их в расчетные книги. Вчера, когда мы загоняли овец, я подсчитала всех новорожденных, — пояснила Элизабет, вставая. — Мастер Маккол, мне жаль, что вам нечем заняться. Садитесь у огня. Как видите, пока что буран только усиливается.

 — Вы играете в шахматы, дорогой мальчик? — с надеждой спросил лорд Кембридж.

 — Да, милорд. Отец научил меня, когда я только пришел в его дом. Скажите, где доска, и я разложу ее.

 Заглянув в зал, Уильям Смайт застал хозяина и Бэна за оживленной игрой и улыбнулся. Хозяин снова становится истинным придворным. Последнее время это случалось нечасто.

 — Вижу, он побеждает, милорд! — громко заметил Уильям, подходя ближе. — Удивительно!

 — Мы еще только начали, Уилл. Как большинство молодых людей, он очень торопится. А кто торопится, тот ошибается.

 Лорд взял коня Бэна и, усмехнувшись, поставил рядом с доской.

 — Хороший ход, — улыбнулся шотландец с легким поклоном.

 До чего же умный молодой человек!

 Уилл покачал головой.

 Шотландец позволит лорду Кембриджу выиграть эту партию, хотя явно играет лучше. Странно видеть такой такт у грубого горца!

 Секретарь отошел. У него много дел, невзирая на дурную погоду. И он закончит эти дела гораздо скорее, если милорд будет чем-то занят.

 В маленькой комнатке, которую она использовала как контору, Элизабет прочла письмо от Колина Хея, хозяина Грейхейвена. Он писал, что шерсть его овец достаточно хорошего качества, но все же слишком груба, и вряд ли стоит посылать ее в Нидерланды. Его друг Адам Лесли рассказал, что во Фрай-арегейте выращивают несколько пород овец, дающих превосходную шерсть. Хей хочет улучшить свои отары. Не согласится ли леди Фрайарсгейта продать ему часть своих овец?

 Элизабет задумалась. Овцы шропширской, хэмпширской и шевиотовой пород давали шерсть высокого качества. Но в производстве голубого сукна были свои тайны: шерсть на него шла от мериносов. Мать узнала об этой породе от королевы Екатерины и с ее помощью приобрела молодого барана и несколько маток. С годами отара разрослась, и теперь четверть всего поголовья составляли мериносы. Их руно было снежно-белым и очень тяжелым, а подшерсток — невероятно мягким.

 Элизабет рассудила: окот прошел так удачно, что можно продать овец всех пород, кроме мериносов. Но нужно убедиться, что шотландцы их не съедят и не пустят легкие на омерзительное блюдо, называемое хаггис. Ну а мериносов они не получат!

 Она отложила пергамент. Пройдут месяцы, прежде чем овец можно будет отправить на север. Значит, все это время Бэну придется оставаться во Фрайарсгейте. Сегодня вечером они поговорят об этом.

 Проклятие! Она не хочет ехать ко двору! Разве здесь обойдутся без нее? Эдмунду уже за семьдесят, а она не выбрала ему преемника. Впрочем, он этого и не позволил бы. Но когда она вернется домой, придется обсудить с ним такую возможность.

 Снег шел почти три дня. Но потом выглянуло солнце, и Бэн Маккол решительно заявил, что хочет помочь людям расчищать дорожки от дома к сараям и загонам. Очевидно, он не любил бездельничать и, уж конечно, не боялся тяжелого труда. Он внимательно выслушал предложение Элизабет остаться во Фрайарсгейте, пока не потеплеет.

 — А ваш отец сможет передать деньги за овец с моими пастухами, — добавила она, и Бэн сразу согласился…

 — Не боитесь, что мы украдем овец и перебьем ваших людей? — поддразнил он.

 — Но ведь вас послали Лесли, — серьезно ответила Элизабет. — А им я доверяю. Кроме того, мой отчим — Хепберн из Клевенз-Карна. Если попытаетесь обмануть меня, Логан соберет свой клан и отправится на север — искать вас, сэр.

 Бэн усмехнулся, весело блестя глазами.

 — Подозреваю, что рядом с ним будете скакать вы, мистрис Элизабет.

 — Совершенно верно, — кивнула она. — Я отвечаю за Фрайарсгейт.

 — Как по-вашему… не могли бы вы звать меня просто Бэном? — спросил он.

 — Могла бы… Однако какое странное имя. Что оно означает?

 — «Бэн» на шотландском — «красивый». А «Маккол» — сын Колина.

 — Ваша мать любила вашего отца? — неожиданно спросила Элизабет.

 — Они встречались всего один раз.

 — Один раз? — пробормотала шокированная Элизабет, густо краснея.

 Если они встречались один раз, выходит, его мать легла с хозяином Грейхейвена, совершенно его не зная. Трудно представить что-нибудь подобное!

 — Да, именно так, — повторил он, улыбаясь одними глазами. — Я узнал, кто мой отец, только когда мать лежала на смертном одре. Она все рассказала мне и велела после ее смерти идти в Грейхейвен. Моего отчима трудно было назвать добрым человеком.

 — Сколько лет вам было тогда?

 — Двенадцать.

 — И поскольку вы здесь, значит, отец принял вас и вырастил.

 Двенадцать. Совсем мальчишка. Сама она в двенадцать лет была беззаботной, легкомысленной девчонкой, а он… почти сиротой. До чего же странная штука — жизнь…

 — Хозяин Грейхейвена оказался хорошим отцом, — заверил Бэн.

 — А ваши братья и сестра? Они не возражали против вашего появления?

 — Ничуть. Уже через несколько дней мы подружились. Я на десять лет старше Джейми. А Гилберт — еще моложе. Мачеха за нами присматривала. Мег, конечно, была очень хорошей девочкой. Она единственная дочь отца от его первой жены. Эллен, наша мачеха, была его третьей женой и родила отцу двух сыновей.

 — А что случилось со второй женой? — с любопытством спросила Элизабет.

 — Отец удушил ее, когда застал с другим мужчиной, — спокойно ответил Бэн.

 — Он так сильно ее ревновал?

 — Нет. Но она его обесчестила. Вот он и смыл пятно позора со своего имени, — пояснил Бэн.

 — Господи милостивый! Какое восхитительное дикарство, дорогой мальчик! — воскликнул Томас, слышавший весь разговор. — Вы очень похожи на отца?

 — Точная его копия, если не считать цвета глаз. У него глаза зеленые. У меня серые, как у мамы. Но я тоже берегу свою честь, милорд.

 — Должно быть, никуда не отпускаете жену, — заметила Элизабет..

 — У меня нет жены, мистрис. Я всем обязан отцу за доброту и заботу. Чем я могу отплатить ему? Он был не обязан принимать меня в дом, но принял. Я почти забыл те годы детства, когда надо мной безжалостно издевались.

 — Но зачем вашему отцу еще овцы? — спросила Элизабет.

 — Это я предложил ему улучшить породу. Подумал, что шерсть лучшего качества поможет увеличить доходы. Чем больше процветает Грейхейвен, тем более выгодные партии смогут сделать мои братья.

 Элизабет кивнула. Она, разумеется, все понимала. Но никогда раньше не смотрела на проблему поисков жены с точки зрения мужчины. Значит, у мужчин бывают те же сложности, что у женщин.

 — Завтра мы пойдем в загоны, и вы увидите овец, — пообещала она. — Мои овцы очень отличаются от черномордых горных овец. Их шерсть тоньше.

 — Я хочу узнать как можно больше о том, как вы растите Овец, если, конечно, успеете меня научить.

 — Разумеется, — согласилась Элизабет. — Я поручу вас своим лучшим пастухам. И вы получите собственную собаку, которая будет отзываться только на ваш зов. В одном из сараев есть почти взрослые щенки от одной из моих овчарок. Когда погода улучшится, будете работать с собакой и овцами, которым предстоит стать вашими.

 — Я благодарен вам, леди, — выдохнул Бэн.

 — Если вы Бэн, тогда я — Элизабет.

 — Вас всегда называли так официально? — спросил он.

 Элизабет ответила:

 — В детстве меня называли Бесси, но это имя не подходит для леди Фрайарсгейта.

 — Вы правы, — согласился он. — И я вижу, что вы больше не Бесси.

 Он улыбнулся, и Элизабет на миг зажмурилась, словно ослепленная солнцем.

 — Я тоже так думаю, — согласилась она, слегка улыбаясь в ответ.

 Томас Болтон молча наблюдал за парочкой. Как жаль, что Бэн Маккол — бастард! Безземельный молодой человек, который даже не носит имя отца! Несмотря на то что Элизабет, похоже, он нравится, несмотря на то что между ними много общего, он неподходящий для нее жених. Наверняка при дворе найдется кто-то, для кого Фрайарсгейт станет золотой возможностью. Как в свое время для покойного отца Элизабет, сэра Оуэна Мередита. Времена изменились, и сыновья торговцев теперь допущены ко двору. Значит, у Элизабет появилось больше шансов на приличную партию.

 Элизабет — девушка без больших амбиций. Ее не интере-суютни знатное имя, ни титул, ни придворная жизнь. Ее единственная страсть — Фрайарсгейт. И должен найтись хоть один мужчина, для которого женщина, подобная Элизабет, покажется благословением Божьим. Она прекрасна. Богата. Умна.

 Вот только есть одна ложка дегтя в бочке меда. Элизабет чересчур властная и проницательная и не собирается ни с кем делить свою власть. Такой же была и Розамунда. Но Оуэн понимал ее, и постепенно она разделила с ним тяготы правления. А вот Элизабет сделана из другого теста.

 Лорд Кембридж вздохнул.

 Кажется, они чересчур задержались с поисками мужа для Элизабет.

 А если и найдут, что станется с Фрайарсгейтом?

 Этот буран оказался последним. Дни становились длиннее. Солнце растопило снежные сугробы. Белые глыбы соскальзывали с крыш, иногда заставая врасплох ничего не подозревающих прохожих. По земле бежали ручейки. Ягнята боязливо выглядывали из сараев, то и дело прячась за маток, но с каждым часом смелели все больше.

 — Какая порода нравится вам больше всего? — спросила Элизабет Бэна, когда после полудня они месили грязь в одном из больших открытых загонов.

 — Думаю, шевиоты, хотя шропширские тоже весьма красивы, — сказал он ей.

 — Я продам вам овец всех трех пород, — пообещала она. — Вам не помешает иметь разные породы, наряду с горными черномордыми овцами.

 Грязь брызнула у нее из-под ног, и Элизабет вздохнула.

 — Почему ваши родные настаивают на поездке ко двору? — неожиданно спросил он.

 — Потому что именно там мама нашла себе мужа, да и сестры тоже. Мать отправилась ко двору, когда была совсем ребенком. И сам король договорился с моим отцом об этом браке. К счастью, мои родители обожали друг друга. До него она была замужем дважды: в три года ее повенчали с кузеном, который умер в детстве, а в шесть — с престарелым рыцарем, который, прежде чем скончаться, научил ее, как управлять собственной судьбой.

 — А как ей достался Фрайарсгейт? — допытывался Бэн.

 — Вся ее семья погибла. Выжила только она.

 — А что же ваши сестры?

 — Филиппа впервые попала ко двору в десять лет. В двенадцать она туда снова уехала, на службу к королеве. И тогда исполнились все ее желания. Дядюшка Томас нашел ей мужа, когда парень, с которым она хотела обвенчаться, предпочел. церковь мирской жизни. А Бэнон встретила своего Невилла при дворе, его притащили туда родные, надеясь получить для сына место у короля. Но он увидел Бэнон и пропал. Она наследница дядюшки Томаса и правит Оттерли, как королева пчел — своим роем. Поэтому он был так рад провести со мной зиму. Ее выводок дочерей сводит его с ума. Элизабет рассмеялась:

 — Я должна выйти замуж, чтобы родить наследника. Но у меня нет времени для мужа, не говоря уже о детях. И все же меня тащат, ко двору. И боюсь, мне найдут мужа. Моя сестра, графиня, наверняка уже этим занимается.

 Бэн тоже засмеялся:

 — Но ведь они правы. Вы владеете прекрасным поместьем, Элизабет, и горячо его любите. Но когда-нибудь вас не станет, и кто позаботится о Фрайарсгейте?

 — Знаю, — вздохнула она, — но при мысли получить в мужья какого-нибудь надушенного глупца мне становится не по себе.

 — Но разве ваши зятья — надушенные глупцы?

 — Нет, но Криспин, муж Филиппы, сам управляет поместьями, и она с радостью ему это позволяет. Благодаря этому у нее остается время бывать при дворе и заботиться о будущем своих детей. А Роберт Невилл, наоборот, более чем счастлив предоставить Бэнон править Оттерли. Сам он предпочитает охоту и рыбалку, и Бэнон так облегчает ему жизнь! Думаю, он и не подозревает, кто в его семье носит штаны!

 — Вам нужен именно такой мужчина? — тихо спросил он.

 — Я готова разделить власть с мужем, но ему придется полюбить Фрайарсгейт так же сильно, как люблю его я. И принять тот факт, что я знаю свои земли и понимаю, как успешно вести дела. Не верю, что в мире найдется хоть один такой мужчина. Я поеду ко двору, чтобы угодить родным, и сделаю все, чего они хотят от меня. Но не выйду за человека, который не готов разделить со мной мое бремя или собирается возложить его лишь на свои плечи, — твердо заключила Элизабет.

 — А как насчет любви?

 — Любви? — удивилась она.

 — Разве вы не хотите полюбить человека, с которым обвенчаетесь? — спросил Бэн, пристально глядя на нее.

 — Полагаю, было бы неплохо любить человека, за которого я выйду замуж. Мои сестры действительно любят своих супругов, но на них не лежит такая ответственность, как на мне. Я должна осторожно выбирать человека, который будет полезен Фрайарсгейту, если такой человек отыщется.

 Бэн вдруг подался вперед, сжал ладонями ее личико и стал целовать, медленно и нежно.

 Элизабет потрясенно распахнула глаза и отстранилась:

 — Что это значит?

 — Вас никогда не целовали раньше?

 — Н-нет… но вы не ответили на мой вопрос, Бэн.

 — Мне показалось, что именно сейчас вы хотите этого поцелуя. Вы слишком серьезно относитесь к своим обязанностям, Элизабет Мередит. Вы хоть когда-нибудь веселились от души?

 — Веселье — это для детей, — отрезала Элизабет.

 — Придворная дама обязана уметь целоваться, — заявил он.

 — И вы готовы стать моим наставником? — съязвила девушка.

 — Все утверждают, что я хорошо целуюсь, а вам, очевидно, нужно многое узнать о поцелуях, — ухмыльнулся он.

 — А что не так с моими поцелуями? — вспылила Элизабет.

 — Вы не отвечали на мой поцелуй. Даже губы не подставили. Просто стояли и ждали, пока я отстранюсь.

 — Может, я не хотела, чтобы меня целовали, — пробормотала она краснея.

 — Все девушки хотят, чтобы их целовали, — хмыкнул Бэн. — Может, попытаемся еще раз?

 — Нет.

 — Боитесь? — поддразнил он.

 — Вовсе нет, — возразила она. — Я просто не желаю целоваться с незнакомцем посреди овечьего загона. Что скажут мои пастухи, Бэн Маккол?

 — Вы правы, — согласился он, к ее полному изумлению. — Продолжим уроки вечером, в зале, когда ваш дядя уйдет спать.

 — Ни в коем случае! — вознегодовала Элизабет. — Вы слишком наглы, как все шотландцы.

 — Если не научитесь целоваться как следует, придворные станут смеяться над вами, — пригрозил он.

 — Порядочная девушка не бывает опытной в вопросах плоти, — чопорно объявила Элизабет.

 — Девушка в вашем возрасте должна уметь целоваться, — настаивал он. — Если не поцелуете меня сегодня вечером, я буду считать вас трусихой, Элизабет Мередит.

 — О, хорошо, хорошо! — нетерпеливо бросила Элизабет. — Но только один поцелуй, чтобы доказать мою храбрость. И на этом все!

 С этими словами она повернулась и поспешила в дом.