Глава 12
Когда на следующее утро Элдред разбудила ее, Уинн смутилась, увидев, что солнце давным-давно встало.
— Господин хотел, чтобы ты хорошо отдохнула, — успокоила ее старуха. — Мне было ведено не будить тебя до этого времени. — Она помогла Уинн умыться и одеться, дав ей темно-зеленую тунику поверх ее нижней, цвета лаванды. — Господин сказал, чтобы ты взяла ее. Она принадлежала раньше его жене, — сказала Элдред и повела ее вниз в зал.
За столом никого не было, когда Уинн спокойно уселась по левую сторону от места тана.
— Для рабыни ты смелая женщина, — сказала старуха.
— Я не раба, — твердо ответила Уинн, — хотя меня украли из моего дома и продали в рабство. Я не буду вести себя как рабыня.
Элдред хихикнула и поспешила из зала, но вскоре вернулась, неся деревянную тарелку со свежим хлебом, дымящуюся ячменную кашу и кубок темного эля, — Ешь. Господин велел мне показать тебе Элфдин, а потом дать тебе какую-нибудь легкую работу.
Легкую работу? Уинн чуть не рассмеялась, она не хотела оскорбить чувства Элдред Вместо этого она принялась за еду, думая про себя, что каше не хватает аромата, хлеб слишком жесткий, зато эль отличный. Когда с едой было покончено, она вышла следом за Элдред во двор Элфдина.
— У лорда восемнадцать наделов земли, — сообщила ей старуха. — Он очень состоятельный человек.
— У моего мужа замок, а земли в десять раз больше, — ответила Уинн, но Элдред, похоже, не верила ей.
— Оглянись на дом, девушка. Разве он не хорош? К тому же каменный, а не деревянный, как у многих наших соседей, — хвасталась Элдред. — Ты видела в зале столбы, поддерживающие крышу и балки? Они расписаны узорами! А три очага! Это удобный и надежный дом, о котором можно только мечтать. — Она улыбнулась Уинн беззубой улыбкой. — А видишь стены вокруг господского дома? А окованные железом дубовые двери и ворота? Никому не победить нас, пусть только сунутся. — Элдред очень гордилась Эдфдином.
— Хороший дом, — согласилась Уинн. — Он мне напоминает мой родительский дом в Гарноке.
— У господина есть церковь, — сообщила Элдред. — А еще кухня, пекарня, звонница, чтобы предупреждать округу в случае опасности!
Церковь!
— А священник есть?
— Нет, — последовал смущенный ответ. — У нас был один, но он умер несколько лет назад. И с тех пор в Элфдине нет священника, ну и что же, скажу я, — пробормотала Элдред. — Здесь еще сильны старые обычаи, несмотря на все проповеди священников. Даже Гарольд Годвинсон держит «датскую» жену. И к ее детям относятся с таким же почтением, как к остальным, хотя король не одобряет это. Король Эдуард слишком святой человек.
— Не знаю, — ответила Уинн. — Мой король — Граффидд ап Льюилин. Мой отец был в родстве с Граффиддом.
— А еще господин построил залы для своих сыновей, — продолжала Элдред, не обращая внимания на замечание Уинн. — Они деревянные.
— Ты ведь не любишь сыновей Эдвина Этельхарда, правда? — мягко поинтересовалась Уинн.
— Да, хотя я всего лишь крепостная и мне не положено иметь свое мнение. Болдер, тот, что младше, неплохой человек, а жена его гордячка.
А вот Кэдерик злой. — Она понизила голос до шепота. — Мне кажется, у него никогда не будет детей ни от одной из женщин.
— Мне рассказали, что у Эдвина Этельхарда было несколько жен, прежде чем у него появились сыновья.
— Господин был обручен в колыбели и стал вдовцом в пять лет. Его опять обручили по второму разу, и он второй раз овдовел, когда ему не было еще и девяти лет. Тогда старый хозяин решил подождать; когда он подрастет, чтобы окончательно оформить брак. Первый сын появился у господина, когда ему было семнадцать, а второй в девятнадцать лет. После этого у леди Милдред было пять выкидышей. Бедная госпожа. Это была добрая душа. С Кэдериком все иначе. Бедная леди Эдит слишком слаба, чтобы рожать детей, это всем видно. А теперь взгляни туда, Уинн. Это четыре младшие жены Кэдерика. Самая высокая — Бирангари, пухленькая — Дагиан. Элф — та, что с длинной светлой косой, а самая молоденькая — Хейзел. Все они здоровые, сильные женщины, и все же он не может добиться от них детей. Мужчины обычно винят женщину в том, что у них нет сына, но можешь ли ты представить себе, что эти крепкие девушки не способны родить детей?
— Нет, — ответила Уинн. — На мой взгляд, они вполне годны на это, и я тоже считаю странным, что ни одна из них не понесла.
Четыре женщины Кэдерика, разгуливая вместе, теперь специально подошли к Уинн и Элдред. Одна из них, это была Бирангари, смело заговорила.
— Значит, Элдред, это та самая рабыня, которую наш господин Кэдерик хотел для себя. Дикая уэльская девочка, — насмехалась она. — И вижу, плодовита, как корова. Тебе повезло, женщина, что господин тебя взял для себя, иначе я выцарапала бы тебе глаза.
— Ты никогда не пользовалась эликсиром из аронника и брионии, чтобы избавиться от пятен на лице, Бирангари? — медовым голосом спросила Уинн. — Если у тебя его нет, я для тебя приготовлю. Тебе не сохранить расположение Кэдерика с лицом, как червивое яблоко.
Бирангари буквально задохнулась и покраснела от ярости. Женщины, сопровождающие ее, нервно отпрянули назад.
— Как ты смеешь говорить со мной подобным образом! — завопила саксонка. — Ты раба! Раба! Ты не имеешь права заговаривать со мной, пока я тебе не разрешу! Я пойду к господину! Я прослежу, чтобы тебя избили!
Уинн бесстрашно шагнула вперед, чтобы встать прямо перед Бирангари.
— Ты можешь верить чему хочешь, ты можешь называть меня как пожелаешь. Но ты не в силах изменить то, что я не раба, никогда не была и не буду вести себя по-рабски. Я — Уинн из Гарнока, жена Мейдока, принца из Пауиса. Моя кровь и кровь моего ребенка намного лучше любой из вас! Я буду с уважением относиться к Эдвину Этельхарду, поскольку он лорд Элфдина и вдобавок хороший господин. Я одарю своей дружбой тех, кто захочет ее, но я никогда не буду ничьей рабой. Если вздумаешь еще раз обратиться ко мне, делай это учтиво или не обращайся вовсе. — Потом Уинн повернулась к ним спиной и сказала Элдред:
— О какой легкой работе говорил господин!
— Подожди! — Это была опять Бирангари. — Ты на самом деле можешь приготовить средство, которое уничтожает все пятна на лице?
Уинн повернулась к ней.
— Если мне разрешат пользоваться домашней аптекой, я смогу.
— В Элфдине нет никакой аптеки, — ответила Бирангари.
— Должна быть. Я поговорю с Эдвином Этельхардом. А кто готовит для вас лекарства и мази?
— Никто. Когда-то жила одна старуха, но она уже умерла.
— А разве леди Милдред не была сведуща в медицине?
— Леди Милдред большую часть времени либо ткала, либо отдыхала. С возрастом ее стали одолевать хвори, — пояснила Бирангари.
— А если кто-нибудь поранится? — поинтересовалась Уинн.
— Тогда ему перевязывают раны и надеются на лучшее.
— Так не годится. Элдред, где Эдвин Этельхард? Мне надо немедленно с ним поговорить! Легкая работа может быть выполнена кем угодно, ноя целительница, а поскольку здесь в Элфдине некому лечить людей, тогда это станет моей обязанностью.
— Господин в поле. Там сегодня собирают колоски, — ответила Элдред.
— Отведи меня к нему, — решительно сказала Уинн. — Нельзя терять ни минуты.
Хмыкнув себе под нос, старуха повела Уинн через распахнутые ворота, вниз по дороге на поле. Там они отыскали Эдвина Этельхарда верхом на лошади, который с благожелательным видом наблюдал, как женщины и дети тщательно собирали после жатвы оставшиеся колосья овса, ржи, ячменя. Все, что они сумеют найти, останется им. Это будет добавка к их зимнему пропитанию, которое им дает хозяин. Удачный сбор означает более сытое существование зимой.
Когда Уинн и Элдред подошли к нему, Уинн внимательно разглядела Эдвина Этельхарда, потому что вчера у нее было слишком мало времени. Он был очень высок. Ростом, по крайней мере, с Эйниона.
Ловко сидел на коне. Красивое лицо дышало довольством и спокойствием. Вокруг глаз и рта разбегались морщинки. Большой чувственный рот подходил к его внешности. Ей вспомнились поцелуи, которыми он вчера осыпал ее, и она почувствовала, как теплая волна накрыла ее. Уинн заставила себя сосредоточиться лишь на его внешности. Его длинный, безупречно прямой породистый нос мог принадлежать и королю. Она перевела взгляд на его руки, державшие поводья, — большие, красивые, с длинными изящными пальцами.
— Доброе утро, мой господин, — учтиво приветствовала его Уинн, встав у правого стремени.
Серо-голубые глаза лорда мгновенно оживились, и он с улыбкой посмотрел на нее.
— Доброе утро, моя дикая уэльская девочка. Ты хорошо поспала?
— Да, благодарю вас, что дали мне отдохнуть, мой господин, но я узнала, что в вашем поместье нет целителя. Это правда?
— Да. Почему ты спрашиваешь? Ты больна? — забеспокоился он.
Уинн покачала головой.
— У меня прекрасное здоровье, мой лорд Эдвин. Я спрашиваю вас, потому что умею лечить людей. Пока я буду в Элфдине, я могла бы стать вашим домашним лекарем. Бирангари сказала мне, что в доме нет ни аптеки, ни лечебных мазей, ни запаса лекарств. Если на Элфдин обрушится какая-нибудь страшная болезнь, вы потеряете много людей.
Не успел он ответить, как в поле раздался пронзительный вопль и крепостная женщина начала кричать. Тан направил лошадь в поле, и Уинн поспешила за ним, чтобы выяснить, что стряслось. В середине поля на коленях стояла женщина, прижав к груди маленькую девочку.
— Что случилось? — спросил Эдвин Этельхард.
— Моя дочь, господин! — всхлипывала женщина. — Моя дочь поранилась. Я не могу остановить кровь!
Уинн добежала до испуганной матери и ее девочки и опустилась около них на колени.
— Я целительница, — спокойно сказала она мелодичным и успокаивающим голосом, в котором, однако, слышались повелительные нотки. — Дай я взгляну на руку девочки.
В страхе мать отпустила дочкину руку, и кровь хлынула ручьем, вызвав новый крик матери.
— Замолчи! — прикрикнула Уинн и, приподняв слегка юбки, оторвала кусок ткани от рубашки. — Ты только пугаешь свою дочку. — Она начала тщательно и туго перевязывать руку девочке, чтобы остановить кровотечение. — Не отвезете ли вы ее в дом, мой господин? — попросила Уинн Эдвина Этельхарда. — Мне надо приготовить лекарственную мазь для раны. — Она повернулась к матери девочки. — Передай ребенка господину, женщина, и следуй за ним.
Тан взял малышку у плачущей матери и направил лошадь к дому. За ним шли Уинн и другие женщины.
— Элдред, мне понадобятся лук, соль, уксус, рута и мед, а также ступка и пестик. Ты можешь найти все это? И еще чистую ткань, порванную на полоски, миску и кувшин с кипятком.
Элдред деловито кивнула.
— Да, госпожа! Немедленно. — И она на удивление проворно пустилась вперед, обгоняя их, невзирая на свой почтенный возраст.
Когда они добрались до дома и вошли в зал, Элдред уже отдала приказания домашним слугам, и те метались взад-вперед в поисках необходимого.
— Положите ребенка на скамью возле очага, — распорядилась Уинн.
Эдвин Этельхард осторожно опустил девочку и отступил, наблюдая за Уинн. — Успокой своего ребенка, женщина. Ты облегчишь мне работу.
— Она умрет? — дрожащим голосом спросила испуганная женщина.
— Нет, мы остановили кровь, — спокойно ответила Уинн. — Мазь, которую я приготовлю, защитит рану от заразы и не даст ей гноиться. — Уинн направилась к высокому столу, где Элдред уже расставила все необходимое. — Сними кожуру с лука, — попросила Уинн молодую служанку, — и тонко порежь его. — Она быстро собрала все, что ей требовалось.
Зал замер, слуги широко раскрытыми глазами следили, как Уинн растерла лук в густую пасту, которую затем смешала по очереди с измельченной солью и небольшим количеством уксуса.
— Приготовьте мне еще одну ступку, — приказала она.
Ее быстро принесли. Уинн взяла листья летней руты и истолкла их в тонкий порошок, потом добавила мед и тщательно все перемешала.
Оставшись довольна этой смесью, она добавила ее к луку, соли и уксусу и еще раз перемешала. Потом попросила, чтобы девочку принесли к столу.
Она осторожно развязала наскоро сделанную повязку, приговаривая при этом:
— Я вымою твою ручку, девочка, а потом прогоню с помощью вина всю злую жидкость. Тебе будет больно, но ты ведь храбрая, я знаю. — Улыбнувшись девочке, она как можно аккуратнее промыла пораненную руку, дуя на нее, когда малышка начинала морщиться от боли. Когда рана наконец была хорошо промыта, Уинн сказала:
— Ты вела себя очень храбро, моя дорогая. Теперь я положу хорошую целебную мазь на твою рану и завяжу ее чистой тканью. — Разговаривая с девочкой, она ловко работала руками. — Приходи ко мне завтра утром, я посмотрю, как заживает твоя рана. Ну вот и все, — сказала она, заканчивая перевязывать руку. — А теперь иди к маме и передай ей, что я довольна тобой.
Малышка побежала к матери. Когда Уинн спустилась с помоста в зал, женщина подошла к ней и бросилась в ноги.
— Госпожа, благодарю вас за то, что излечили мою дочь. Да благословит вас Господь! — Потом, поднявшись с пола, она вместе с дочкой покинула зал, а за ней и все слуги.
— Элдред, найди мне каменный горшочек и переложи туда оставшуюся мазь. Она мне потребуется завтра, — сказала Уинн служанке.
— Да, госпожа! — последовал ответ.
— Ты на самом деле целительница, — тихо произнес Эдвин Этельхард, — и умеешь хранить спокойствие в трудную минуту. Думаю, Рори Бэн оказал мне большую услугу, чем предполагал. У тебя будет все, что нужно для приготовления лекарств, Уинн. В конце зала есть небольшая комната, которую использовали как кладовку Элдред знает, что я имею в виду. Ты можешь взять ее для своей аптеки, а также все для ее оборудования.
— Благодарю вас, мой господин, — сдержанно ответила Уинн.
Он повернулся и отправился обратно в поле.
Остаток дня Уинн чистила и мыла крохотную комнатку, которую отдал ей тан. Домашние слуги принесли деревянный стол и скамью.
Уинн и старуха Элдред искали горшочки, чаши, кувшины — все, что годилось для аптеки.
— Где ты достала руту? — спросила Уинн.
— У повара.
Они заторопились на кухню, где Уинн обнаружила, что девочка, чью руку она лечила сегодня, внучка повара и свет его очей.
— У меня есть достаточно трав и специй, госпожа. Возьмите, что вам нужно. Как хорошо, что у нас в Элфдине теперь есть целительница, сказал он.
Элдред в изумлении покачала головой.
— Этот старый Хил всегда такой раздражительный. Не думаю, что вам удастся легко отыскать то, что нужно.
— Мне нужно гораздо больше того, что есть у повара. Мы отправимся завтра с утра за травами, может быть, я смогу сама набрать что-нибудь.
Хоть уже ноябрь, но погода стоит хорошая и растения еще не увяли.
Приближался час обеда, и Элдред сказала:
— Пойдемте, госпожа. Вы должны возвратиться в Большой зал и привести себя в порядок В спальню Элдред принесла таз с водой, чтобы Уинн могла умыть руки и лицо. Затем Элдред быстро расплела толстую тяжелую косу Уинн.
— У меня нет ни щетки, ни гребня, — посетовала Уинн.
— Господин сказал, что вы можете взять те, которые раньше принадлежали леди Милдред, — ответила Элдред и принялась расчесывать ее длинные волосы. — Господин поручил принести материю из кладовой, чтобы вы могли выбрать себе несколько кусков на платья. Я помогу вам сшить их. — Потом ее узловатые пальцы начали заплетать косу, умело вплетая в нее немного цветной шерсти. Закончив, она сказала:
— А теперь мы возвратимся в зал. Уже час обеда.
Когда они вошли в Большой зал, Уинн увидела Эдвина Этельхарда и его семью за столом. Она молча стояла в противоположном конце зала.
Наконец Эдвин с веселой улыбкой на лице позвал ее.
— Подойди, Уинн, и сядь рядом со мной. Болдер, уступи свое место, чтобы Уинн могла сесть подле меня.
— Отец, ты посадишь за наш стол рабыню? Не сошел ли ты с ума? — гневно спросил Кэдерик, в то же время раздевая глазами приближающуюся Уинн.
— Это мой стол, Сью, — спокойно произнес Эдвин. — Да, я посажу Уинн рядом с собой. Она заслужила мое расположение.
— Раздвигая для тебя ноги? — оскорбительно сказал Кэдерик. — Это может сделать любая блудница, отец.
Прежде чем тан смог ответить своему сыну, Уинн спокойно заметила:
— Если б я раздвигала ноги для вас, Кэдерик Этельмар, все было бы иначе? В будущем вы будете говорить со мной уважительно. Я не сделала ничего дурного, чтобы заслужить вашу непочтительность. Вы также в уважительном тоне будете разговаривать с отцом, потому что он хозяин Элфдина, и хороший хозяин. — Шелестя юбками, она села за высокий стол.
— Что здесь происходит? — Голос Кэдерика был натянут, как струна, от невозможности проявить хоть какую-нибудь власть. — Эта женщина в доме всего лишь день, а ты не только посадил ее за наш стол, но и отвел ей комнату. Эта уэльская ведьма околдовала тебя, отец!
Раздался гулкий смех тана, заполнивший дом своим весельем.
— Кэдерик, Кэдерик! Твои страхи напрасны. Как я уже говорил, я купил Уинн потому, что впервые в жизни меня взбудоражила женская красота и я почувствовал желание. Если это колдовство, тогда, конечно, все мужчины поддаются ему время от времени. Что же касается комнаты, о которой твои сплетницы нашептали тебе, то это маленькая кладовая в конце зала. Уинн — целительница, и сегодня днем я был свидетелем ее мастерства, когда она лечила пораненную руку крепостной девочки. У нас в Элфдине уже много лет нет лекаря. Я благодарен Уинн за ее искусство, которое будет полезно для нашего дома. Лекарю нужно место для аптеки. Даже ты, мой сын, должен понимать, что знания Уинн окажутся бесполезными, если ей негде будет готовить лекарства, мази, эликсиры.
— Я тем не менее считаю, что ты слишком вознес эту рабыню! — проворчал Кэдерик.
— А я, мой сын, считаю, что ты слишком много позволяешь себе в моем доме, — ответил отец предостерегающим тоном. — Уинн здесь потому, что я этого хочу. Если не сможешь относиться к ней с уважением, тогда ты больше не будешь сидеть за моим столом.
На некоторое время воцарилась гнетущая тишина. У Элдры Свэннек неодобрительно подергивался рот, но она не проронила ни слова. Хотя она надеялась, что Элфдин когда-нибудь станет принадлежать ее сыну Боку, Болдер и она со временем унаследуют дом ее отца и уедут отсюда. Сейчас же вся эта шумиха вокруг новой рабыни ее не беспокоила.
Эдит Крукбэк не поднимала от тарелки глаз, хотя она не прикасалась к еде. Со вчерашнего дня к Кэдерику нельзя было подступиться, после того как он увидел уэльскую женщину. Ночью он злился на своих четырех женщин от расстройства, что отец не отдал новую рабыню ему.
Эдит никогда не видела, чтобы похоть так переполняла его. И сознание того, что предмет его вожделений сейчас находится в постели отца, было для него невыносимо.
Эдит Крукбэк хорошо знала своего мужа. Когда она вышла за него замуж, то поняла, что он взял ее только из-за приданого — двух с половиной наделов земли. Ее отец был неглуп и тоже знал, что притягательность его дочери — в ее владениях. Чтобы защитить Эдит в будущем, он пообещал после своей смерти дать ей еще два с половиной надела. Это наследство может быть получено, если Эдит будет жива.
Если она умрет раньше его, тогда все достанется его старшему сыну. С дополнительными наделами земли Кэдерик Этельмар имел право получить титул тана. Она знала, как отчаянно ему хочется стать хозяином. Так как се отец был в преклонном возрасте, Кэдерик надеялся добиться своей сокровенной мечты скорее, чем от своего отца, у которого прекрасное здоровье.
Эдит Крукбэк была по натуре мягкой женщиной и, как и ее отец, неглупа. Она сделала все, чтобы мужу было с ней удобно, и, к его удивлению, он стал ее другом. Друзьями они оставались и после десяти лет брака. Зная о своей физической слабости, она поощряла его похождения с женщинами, даже помогала ему в выборе, чтобы ее семья чрезмерно не пострадала. Так как Кэдерик относился к ней с уважением и любовью, то и его четыре младшие жены выражали ей те же чувства, поскольку невозможно было не любить Эдит. Уэльская девочка Уинн, однако, все изменила, Эдит никогда не видела Кэдерика в таком состоянии и боялась за него и за них всех.
Когда ужин закончился, женщины собрались вокруг одного из очагов, сплетничая. Элдра обратилась к Уинн:
— У моей дочки Уиллы кашель. Не могла бы ты сделать для нее какое-нибудь лекарство? Если не остановить болезнь, заболеют ее сестры, Виду и Года, а затем и наш малыш. Ему всего полгода. — Она старалась скрыть свое беспокойство.
— У вас в окрестностях есть вишневые деревья?
— Да. Элдред может показать тебе.
— В таком случае я смогу приготовить лекарство для твоих детей, но потребуется несколько дней, пока оно не наберет целительную силу.
Постарайся держать дочку отдельно от детей.
Элдра кивнула.
— Хорошо.
— А как насчет притирания для моего лица? — спросила Бирангари.
— Сначала мне надо оборудовать аптеку и собрать все необходимое.
У меня нет еще и половины. Потерпи, — и она улыбнулась Бирангари. — Я не забуду про тебя.
Хорошенькая молодая девушка со светлой косой застенчиво спросила:
— Не могла бы ты дать мне какое-нибудь средство, чтобы очистить желудок. Меня всю так и раздувает, и я плохо себя чувствую. К тому же я ношу ребенка.
Уинн посмотрела на девушку.
— Как тебя зовут?
— Деню, младшая жена Болдера Армстронга.
— Когда ты должна родить?
— Думаю, в мае.
— Я смогу помочь тебе, — сказала Уинн, думая про себя, что живот у Деню слишком велик для нескольких месяцев беременности. Однако у девушки был здоровый вид.
— Думаю, нам всем повезло, что вы очутились среди нас, Уинн, — тихо сказала Эдит Крукбэк. — Не каждому дано лечить людей, я это знаю. Это редкий дар.
— Меня учили моя мать и бабушка. Мой муж, Мейдок, тоже целитель и, — хитро добавила она, — известный волшебник Если я найду среди вас кого-нибудь, кто проявит способности к этому искусству, я научу ее всему, что знаю, чтобы вы не остались без целительницы, когда я оставлю Элфдин.
При ее словах женщинам стало как-то неловко. Уэльская женщина была раба, однако ни в ее поведении, ни в ее речи не было ничего рабского. В таком поведении пленников, рожденных свободными и оказавшимися в рабстве, не было ничего необычного. Им никогда не приходилось слышать о рабе или пленнике, проданном в рабство, который бы не смирился со своей участью. Женщины Элфдина были под такой защитой, что им и в голову не могла прийти мысль, что они легко могли оказаться на месте Уинн. В основном это были простые женщины, чья жизнь вертелась вокруг их мужчин и домашнего хозяйства.
Сказав Уинн все, что они хотели, жены и младшие жены переместились в другой конец зала, оставив ее в одиночестве.
— Вы напугали их, — подойдя к ней, сказал Болдер Армстронг. — Напугали и заинтриговали моего отца и старшего брата.
— А вас? Знаю, вас я не заинтриговала и не напугала.
Он улыбнулся, и Уинн подумала, что он в большей степени похож на своего отца, чем Кэдерик.
— Нет, я не заинтригован и не напуган. Я восхищен. В вас есть какое-то волшебство, госпожа. Кто вы на самом деле?
— У меня нет никаких чар, Болдер Армстронг. Если б они были, я бы не стояла сейчас здесь. А была бы дома в Скале Ворона с моим мужем.
— Что такое Скала Ворона? Дом, как Элфдин?
— Скала Ворона — это замок. Он стоит на гребне горы между двух долин. Это родовой дом принцев Пауиса-Венвинвина, которые в настоящее время являются вассалами нашего короля Граффидда ап Льюилина, кузена моего отца, — спокойно рассказала Уинн. — Принцы Пауиса известны своей волшебной силой.
— Если ваш муж волшебник, госпожа, тогда почему он не нашел вас до сих пор? — спросил Болдер, приведя ее в замешательство.
Прежде чем она смогла обдумать ответ, к мужу подошла Элдра Свэннек.
— Я возвращаюсь к себе, — резко сказала она. — Уже поздно, и я устала. — Сейчас она даже не соизволила признать Уинн. Женщина была рабой, несмотря на ее манеры, кроме того, эликсир был обещан, и этого вполне достаточно.
— Спокойной ночи, Болдер Армстронг, — сказала Уинн, отвечая тем же, поскольку она не собиралась позволять Элдре Свэннек одержать над собой верх По всему было видно, что эта женщина забияка, а Уинн не собиралась допускать, чтобы кто-нибудь ее задирал.
Повернувшись к чете спиной, она направилась к лестнице, ведущей в большую спальню. Там она застала Элдру, дожидающуюся ее.
— Я хочу вымыться, — сказала Уинн.
— Ты с ума сошла? Ноябрь и уже ночь.
— Я привыкла мыться регулярно. Я моюсь почти каждый день. С момента моего похищения я помылась только раз, в ледяной воде.
— Глупость! Глупость! — ворчала Элдред.
— В доме есть лохань, которую можно было бы поднять сюда, в комнату? — упорствовала Уинн. — Еще мне нужна горячая вода.
Старуха от удивления вращала глазами, но, хотя и бормотала что-то неодобрительное себе под нос, тем не менее спустилась в зал. Улыбаясь, Уинн стала рассматривать куски ткани, которые принесли из кладовой Эдвина Этельхарда, чтобы она смогла отобрать себе на платья.
Тут были и полотна, и шелк, и шерсть, и брокатель — все хорошего качества и разных цветов. Эдвин Этельхард явно не ограничивал ни себя, ни свою семью.
Она решила, что трех платьев ей хватит на зиму и весну, когда родится ее ребенок. Три нижние туники желтого, красно-оранжевого и темно-зеленого цветов. И верхние туники-платья сине-фиолетового, зеленовато-синего и пурпурного цвета. Все нижние туники и платья можно будет носить друг с другом и тем платьем, которое она носила сейчас.
Нижние туники будут из шелка. Пурпурное и сине-фиолетовое платья из легкой мягкой шерсти, зеленовато-синее из элегантной брокатели, которую она украсит золотой вышивкой и бисером. Еще Уинн отобрала себе штуку полотна на нижние рубашки и на одежду для малыша.
Элдред возвратилась ворча, в сопровождении нескольких молодых парней, двое из которых с большим трудом тащили наверх большую тяжелую дубовую лохань, другие несли ведра, из которых поднимался пар.
— Ну что? — раздраженно спросила Элдред. — Где ее поставить?
— Думаю, мы поставим ее на то место, где она и останется, вон в том углу.
— Она останется?! — воскликнула потрясенная старуха.
— Конечно, — спокойно ответила Уинн. — Зачем таскать такую тяжелую вещь вверх-вниз каждый день, когда здесь для нее места более чем достаточно? Нужно будет носить только воду — Поставьте ее вон там, — приказала Элдред ухмыляющимся парням. — Затем вылейте воду и убирайтесь!
Уинн ласково улыбнулась старухе и сказала:
— Я выбрала материю на платья. Мы можем начать завтра, когда я вернусь после поиска трав для аптеки. Ты принесла мне мыло?
— Да, принесла, — ответила Элдред и погнала вниз замешкавшихся парней. — Горлопаны, бездельники, — ворчала она.
Уинн быстро разделась и заколола косу наверх, говоря при этом:
— Эта рубашка порвана, потому что я оторвала от нее кусок, чтобы перевязать руку девочке. Мне нужен материал для пеленок и рубашечек для моего сына. — Она влезла в лохань и быстро села в нее. — Ахх-х! Как приятно вновь очутиться в теплой воде! Дай мне мыло и оставь простыню для вытирания. Я вымоюсь сама.
— Тогда я пошла спать, — проговорила Элдред, с улыбкой глядя на Уинн. — Купаться ночью да еще в ноябре! — И она поспешно стала спускаться вниз.
Когда старуха ушла, Уинн услышала на лестнице шаги Эдвина Этельхарда, и он появился в комнате.
— Элдред сказала мне, что ты хочешь искупаться. Я присоединяюсь к тебе. — Он стал снимать одежду — Она поражена тем, что ты моешься почти каждый день.
— Разве саксонцы не моются регулярно, мой господин? — спросила Уинн. Она не была уверена, уместно ли будет ее смущение, но тот факт, что, едва зная ее, он вчера вечером овладел ею, делал ее скромность ненужной. К тому же она замужняя женщина и знает, как выглядит мужчина.
— Думаю, это зависит от человека, — ответил Эдвин. — Некоторые моются регулярно, другие нет.
— А вы? — Она подняла на него глаза.
— Да, — сказал он и встал в лохань, усаживаясь против нее. — Мне отвратителен запах немытого тела. — Он спокойно посмотрел на нее, но его глаза смеялись.
— Вы нашли что-нибудь смешное, мой господин? — спросила она едко.
— Да, — ответил он и усмехнулся.
— Что?
— Ты очень плохая рабыня. Ты просто ужасная рабыня, — проговорил он, еще раз усмехнувшись.
— Я не раба, — закричала она, переполняемая гневом.
— ТЫ, может быть, и не родилась рабой, Уинн, но сейчас ты на законном основании рабыня, моя рабыня. Однако ты ведешь себя скорее как жена, а не рабыня. Ты крепкой хваткой взяла мой дом. Я заметил, что слуги называют тебя госпожой. Даже мой младший сын и его женщины относятся к тебе с таким же уважением, как если б они обращались с моей женой.
— Это потому, мой лорд Эдвин, что я жена. Жена Мейдока из Пауиса и нахожусь в вашем доме против своей воли. Говорите и делайте что хотите, но вы не можете это изменить, потому что это правда. Я никогда добровольно не покорюсь вам. Пока я в вашем доме, я буду с уважением относиться к вам, потому что вы, как я уже сказала вашему сыну сегодня вечером, хороший хозяин.
Он не обратил внимания на взрыв ее чувств и весьма прозаически попросил:
— Помой меня, дорогая. Вода стынет, мы скоро простудимся. — Он повернулся к ней спиной.
«Мужчины, — раздраженно подумала про себя Уинн. — Они признают лишь то, что хотят признать, но это не имеет значения». Она не была рабой! Ни его, ни чьей-либо! Однако Уинн не могла не задуматься над тем, почему Мейдок еще не отыскал ее. Она не забыла замечания Болдера Армстронга сегодня после ужина. Уинн никогда не сомневалась, что Мейдок и его предки были волшебниками. Почему же он не приехал к ней? Почему ее поймали в эту довольно уютную клетку? Почему человек, который держит ее в ней, привлекает ее к себе все больше и больше, несмотря на краткое знакомство?
— Нежнее, дорогая, — предупредил он. — Ты сдерешь мне кожу с плеч.
Сумасшествие! Это какое-то сумасшествие, гневно размышляла про себя Уинн. Как такое могло с ней случиться? Она была счастлива и довольна, будучи женой Мейдока. И вот так внезапно очутиться рабыней этого очаровательного человека. Это приводило… приводило… приводило ее в ярость. Почему? Почему? Она плескала водой на намыленные плечи Эдвина Этельхарда. Сердиться не было смысла. Она своими руками разрушила свою счастливую жизнь с Мейдоком, не согласившись с его мнением о Брайсе. Теперь она страдала за свой порыв.
Внезапно тан повернулся и взял у нее кусок ткани, которым она его мыла.
— На будущее я запомню, что никогда нельзя отдавать себя в руки разгневанной женщины, — сказал он с юмором, при этом в его серо-голубых глазах сверкали веселые огоньки — Почему ты сердишься, Уинн, и на кого?
— На себя, за то, что не поверила Мейдоку когда он сказал мне, что его брат просто дьявол. Если б я послушалась своего мужа, меня бы не было здесь с вами. Я была бы в безопасности в замке Скала Ворона. — И непрошеные слезы покатились по ее щекам.
Эдвин Этельхард с трудом сдерживал смех. Ему внезапно пришло на ум, в какой смешной ситуации они находились. Потом, трезво поразмыслив, он подумал, что ситуация скорее трагическая. Обнаженная, в ванне с чужим человеком, Уинн оплакивала прошлое, когда реальность была ее настоящим и будущим. Он, Эдвин Этельхард, был ее реальностью, и его поражало, как эта девушка овладела его сердцем. Что он на самом деле знал о ней?
— Ты устала. К тому же беременные женщины подвержены внезапным и беспричинным слезам. Так было у моей Милдред.
— Я не ваша Милдред, — фыркнула она.
— Нет, конечно, ты не она. Ты моя дикая уэльская девочка. Мне кажется, Уинн, если поменьше горевать о прошлом, ты обретешь приятное и счастливое будущее.
Она отодвинулась от него и, встав на ноги, вышла из? лохани, чтобы вытереться. У Эдвина захватило дух от ее красоты. Прошлой ночью в постели он не мог как следует разглядеть ее. Теперь же он не в силах был отвести от нее глаз. Осматривая ее в зале, он хотел просто убедиться в ее физическом здоровье. Он заметил тогда, что она красива, но не настолько красива. Никогда в жизни у него не было столь восхитительной женщины. У нее были изящные ноги и руки. Высокое стройное тело только начинало наливаться. Он почувствовал, как загорается в нем желание, когда она, подняв руки, вынула заколки из волос, и коса упала с макушки, где была заколота. Ее груди колыхались в такт ее движениям.
Он вышел из ванны, и его возбужденное состояние стало явным. Их глаза встретились. Покраснев, Уинн быстро отвернулась от него.
— Я замерзла, — сказала она и, пройдя через всю комнату, шмыгнула под одеяло.
«Я завоюю ее, — подумал про себя Эдвин. — Я должен завоевать ее, потому что люблю ее. Мне непереносима мысль, что она может ненавидеть меня». — Он неторопливо вытерся и лег рядом с ней, обвив ее руками и нежно целуя сзади ее шейку. Она лежала совершенно неподвижно, и он вдруг разозлился.
— Я хочу тебя, — прорычал он.
— Как вам угодно, господин, — равнодушно ответила она. — Я ваша раба, и вы имеете право.
— Да! — сказал он в ярости. — Я твой хозяин, и у меня есть право. Я мог бы убить тебя, если б захотел, Уинн!
— Тогда сделайте это, потому что смерть лучше, чем рабство.
При виде ее страдания его ярость прошла.
— Нет, дорогая, я не причиню вреда ни тебе, ни твоему ребенку. Он повернул ее лицом к себе. — Взгляни на меня, Уинн, — ласково сказал он. — Ты должна смириться с неизбежностью. Если ты этого не сделаешь, то погубишь себя и, возможно, ребенка.
— Но жизнь можно изменить, мой господин, — настаивала она. Еще месяц назад я была нежно любимой женой принца Пауиса, однако этой ночью я лежу в постели другого человека, я его раба. Кто может поручиться, что в конце концов это не изменится?
У нее зеленые глаза, подумал он. Он понял это лишь сейчас. Ее рот так и манил к себе, спелый и влажный, губы от волнения слегка раскрыты. Он нежно коснулся губами ее губ и пробормотал:
— Да, все может измениться, дорогая, но сейчас разве ты не довольна мной? — Он чувствовал, как кровь гудела у него в ушах и настойчиво пульсировала в детородном органе.
Уинн видела желание в его глазах, и ею овладели печаль и отчаяние.
Ребенок зашевелился в ней, она знала, что ради малыша она должна выжить. Тем не менее она не могла не быть с ним честной.
— Я не знаю, Эдвин Этельхард, буду ли я когда-нибудь счастлива без Мейдока. — Потом, едва улыбнувшись ему, она добавила:
— Но я попытаюсь. «Это лучшее, что я могу сделать», — подумала Уинн. И они оба почти поверили неохотно произнесенным словам. Уинн перевернулась на живот и осторожно подтянула ноги. — Боюсь, если вы не удовлетворите свою страсть, мой господин, вы навредите себе, — проговорила она.
Он устроился за ней и нежно погрузился в ее плоть.
— Когда-нибудь ты будешь рада мне, — тихо проговорил он.
«Никогда», — подумала про себя Уинн, но вслух не произнесла ни слова. Он нежно и одновременно решительно проникал в нее, доставляя ей огромное удовольствие, несмотря на ее решимость остаться равнодушной. Когда он наконец заснул рядом с ней, Уинн опять попыталась мысленно связаться с Мейдоком, что делала каждую ночь после своего похищения. Между ними всегда была такая сильная связь.
Теперь же она чувствовала, что этой связи что-то мешает. Тем не менее она не могла прекратить своих попыток и никогда их не прекратит.
Планы побега тоже не покидали ее. Почти три недели Рори Бэн вез ее из Кей в Элфдин. Но ехали они медленно, так как рабы шли пешком.
Поэтому она предполагала, что ей потребуется столько же времени, если не больше, чтобы возвратиться в замок Скала Ворона. Она даже не знала точно направление, куда ей следует бежать, но надеялась, что сможет это выяснить.
Ей надо скоро пускаться в путь. Пока не лег снег и она еще в состоянии совершить такое путешествие. Она украдет лошадь! Она еще может ездить верхом и, если не осмелится пустить лошадь в галоп, по крайней мере поедет шагом. Ей потребуется несколько дней, чтобы разузнать все, что нужно для успешного побега. Она должна приложить все усилия, чтобы побег удался, потому что инстинкт ей подсказывал, что такого шанса у нее не будет. Мысль, что скоро она сможет покинуть Элфдин, успокоила се, и Уинн наконец уснула.
Утром небо было серое и низкое. День, однако, выдался теплым. И, воодушевленная, Уинн взяла корзину и отправилась со старой Элдред за лекарственными травами для аптеки.
Сначала они побывали в садах, где Уинн как можно осторожнее содрала немного коры с вишневых деревьев, стараясь не повредить их. Потом они направились в поля и луга. Уинн повезло — она нашла болотный мирт, кору которого используют в качестве краски, листья, чтобы придать аромат элю, а из его сваренных сережек готовят благоухающий воск для свечей. К счастью, морозов еще не было, и Уинн удалось многое отыскать на полях и ближайшем болоте. Удивительно ароматный сладкий касатик, его желто-зеленые мечеобразные листья, растущие от корневища, можно использовать для приготовления духов, лекарств и в качестве ароматического средства. Среди древних каменных развалин Уинн нашла каперсы, большой запас каштанов и желудей, которые еще не уничтожили звери и не тронули черви. Желуди можно использовать очень широко. Истолченные, их добавляют в жир ягненка и готовят мазь от ожогов, желудевый чай может излечить дизентерию, но к нему надо обязательно добавлять мед, так как от желудей может болеть голова. Сваренные каштаны — прекрасное средство, возбуждающее страсть у холодного любовника.
К великому ее удивлению, Уинн обнаружила множество сосновых шишек, нетронутых птицами, и они остановились, чтобы отшелушить их, потому что под чешуйками могли поселиться маленькие червячки.
Такие шишки бесполезно брать домой, потом их приходится выбрасывать. Семена шишек помогают при болезнях мочевого пузыря и почек. В аптеке без них не обойтись.
Когда они прошли еще дальше, то встретили буквицу и шандру, а также палевую и болотную мяту, пудинговую траву — прекрасное средство от блох.
Внезапно Уинн остановилась, опустилась на колени и начала выкапывать растения. Они были большие, почти трех футов высоты и с ворсистыми листьями.
— Что это за урод такой? — спросила Элдред.
— Сырный сычужок, — ответила Уинн, — хотя многие называют его подмаренником. Сейчас на нем нет цветов, само растение делает молоко овец и коз жирным. Из стебля и листьев я могу получить желтую краску, чтобы придать сыру цвет, а из корней красную для шерсти.
— Никогда не слышала об этом, — грубовато сказала Элдред.
— Моя семья славится сырами уже много поколений. Наш сыр называют «гарнокское золото». К нам регулярно приезжают за ним торговцы из Корнуэла, Девона и Ирландии.
Они набрели на крошечную лужайку, где росли ромашки и еще один вид полыни, которая хорошо помогает от глистов, а чай из нее — от бессонницы.
— А вот тебе девясил, — позвала она Элдред и выкопала его. Высушенный и истолченный в порошок, корень смешивают с медом и уксусом и получают тоник. Когда они брели по другому краю небольшого болота, где уже нашли мирт и болотную мяту, Уинн заметила поздно цветущий арум и поспешила собрать его.
— Если б мне только удалось отыскать брионию, — пробормотала она.
— Она растет на тропе, ведущей к господскому дому, — отозвалась ее спутница.
— Я думала, ты мало что знаешь о травах, — съехидничала Уинн.
— Брионию я знаю. Для чего она?
— Я собираюсь приготовить Бирангари притирание для кожи из корня брионии, этого арума и козьего молока. И еще лимон, если я смогу его достать.
— Если спросишь меня, то я так тебе отвечу — это пустая трата времени, — заявила Элдред. — Ее лицо может быть гладким, как у младенца, но Кэдерик все равно не сможет добиться успеха ни с ней, ни с другой. Я слышала, что он мучает своих женщин бесконечными попытками получить наследника.
— Может быть, Бирангари хочет, чтобы ее кожа стала гладкой для собственного удовольствия, — предположила Уинн.
Стало холодать. Легкий ветерок, дующий с утра с востока, теперь сменился сильными порывами северо-восточного ветра. Небо потемнело. Элдред объявила:
— Скоро пойдет снег. Слишком долго было тепло. Когда в нашей долине такое случается, погода меняется быстро, и вскоре выпадает снег.
— Господи, пожалуйста, не надо! — прошептала Уинн.
— Выбросьте это из головы, дорогая, — ласково сказала ей старуха.
— Что? — вызывающе спросила Уинн.
— Побег. Будьте благоразумны, моя леди Уинн. Вы далеко от своего замка и к тому же с дитем. Зима уже на пороге. Если вы попытаетесь убежать из Элфдина, вас поймают. Если не поймают, сможете ли вы одна одолеть столько миль? Не думаете о себе, подумайте о ребенке.
— Я и думаю о ребенке. Мой сын — принц Пауиса, законно зачатый, обречен родиться в рабстве! Как я могу допустить подобное, пока жизнь бьется в моем теле? Могу ли я позволить, чтобы мой сын никогда не знал своего отца, который скорбит о его потере, или не знал истории своего рода? Я не могу! Твой хозяин хороший человек. Мне повезло, благодаря ему я в безопасности; ноя вижу, что он проявляет ко мне больше внимания, чем ему следовало бы. Несмотря на мое прошлое, он каждую ночь берет меня в свою постель и овладевает мной. Он одинокий человек Он любит и хочет быть любимым. Я не могу дать ему свою любовь, потому что люблю Мейдока Пауиса, и всегда буду любить!..
— Моя леди Уинн, — терпеливо сказала Элдред, — вы должны смириться со своей судьбой, назначенной вам Богом. Мы — женщины, какой еще у нас есть выбор? Я крепостная, вы — раба. Такова воля Божья!
— Однако ты обращаешься ко мне, как обращался бы любой из моих слуг, моя добрая Элдред. В доме Эдвина Этельхарда есть и другие рабы, но с ними ты ведешь себя по-другому. Ты не считаешь меня рабой, как не считаю и я.
— Дождь начинается, — уклончиво сказала Элдред. — Надо торопиться домой, госпожа, — и с упрямым видом пошла вперед.
Уинн улыбнулась и побрела вслед за старухой.
Когда они добрались домой, Уинн отдала свою корзину Элдред, взяла пустую и направилась в огород набрать что удастся из домашних трав.
Если на самом деле пойдет снег, ударит мороз, то растения умрут до весны. Не обращая внимания на слабый дождь, она нарвала шалфея для успокоения нервов, сладкий укроп от жара, мяту, от болезней желудка и руту. В огороде росли латук, пастернак, свекла, шпинат. Все это шло в пищу, но могло применяться и для лечения. Латук от бессонницы, пастернак для возбуждения желаний, шпинат от кашля и грудных болей. Еще там росли лук, лук-порей, капуста, кабачки, огурцы. Уинн была поражена, что никто в доме не знал о применении и свойствах огородных растений. Встав на колени, она нарвала укроп, петрушку тмин, чьи семена тоже представляли ценность. Она обнаружила дикорастущую сладкую базилику, розмарин, майоран, а также садовый гелиотроп и тысячелистник прямо у огородной стены.
Повар Хил вышел из кухни и дружелюбно сказал:
— У меня есть лимоны, госпожа, если они вам понадобятся, большой запас яблок и немного винных ягод.
Уинн поднялась с колен и взяла корзину — Не могу найти лаванду. Не представляю, чтобы в настоящем хозяйстве не выращивали ее. Она не должна еще завянуть.
— Посмотрите за домом. У леди Милдред был маленький садик с травами и розами. Там вы найдете свою лаванду, госпожа.
Уинн поблагодарила его и торопливо пошла искать то, что осталось от садика леди Милдред. Она его действительно нашла там, где сказал Хил, и, конечно, в совершенно запущенном состоянии. После смерти Милдред за ним явно никто не ухаживал, и маленький садик одичал. В нем оказалось много лаванды. Когда она закончила срезать ароматные стебли, Уинн поняла, что устала и проголодалась. Ребенок довольно сильно шевелился в ней, как будто протестуя, поэтому она возвратилась домой.
Элдред уже приготовила для нее еду, зная, что Уинн не ела с раннего утра, а сейчас уже был полдень. На столе лежали сыр, свежий хлеб, хрустящие яблоки и сладкое вино, разбавленное водой, чтобы уменьшить его крепость.
— Вы невнимательны к себе, — ворчала Элдред. — Почему вы о себе не заботитесь? Вам теперь надо подумать о ребенке, моя госпожа.
— Если я буду сама о себе заботиться, что тогда тебе делать? — Она отрезала толстый кусок сыра и тонкий ломтик хлеба и начала с жадностью их есть.
— Хе! Хе! Хе! — раскудахталась довольная старуха. — Когда вы закончите трапезу, госпожа, мы примемся за шитье.
Как и предсказала Элдред, ночью пошел снег. Большие мокрые хлопья наполовину таяли, не успевая опуститься на землю, где они превращались в воду, поскольку земля была теплой. Снегопад напомнил Уинн, что она не смеет больше медлить. Ей ничего не удалось разузнать, в какую сторону ей надо бежать. Ни крепостные, ни рабы, к которым она обращалась, не знали и не проявляли к этому интереса. Она знала, что темные холмы к западу отделяют Англию от Уэльса, но к ним не было прямых дорог. Если б только Мейдок научил ее изменять свой облик, она давно бы уже превратилась в птицу и улетела обратно домой.
Она бродила по окрестностям, высматривая в небе старину Дью.
Уинн была уверена, что он найдет ее и освободит.
Эдвин Этельхард наблюдал за ней, легко разгадывая ее мысли, знал, что она ищет способ побега, и понимал, что Уинн возненавидит его, если ему придется спасти ее от самой себя и того опасного пути, на который она стремится ступить. Со временем она поймет, что он был прав, и, возможно, не перестанет его ненавидеть. Когда Уинн прожила в Элфдине уже три недели, он как-то вечером позвал се в зал, где сидел в одиночестве. Семейство его уже давно разбрелось по своим помещениям.
— У меня для тебя есть подарок, — тихо сказал он и развернул ткань, лежащую перед ним на столе.
— Что это? — спросила с интересом Уинн, расстроенная тем, что он делает ей подарок.
Он поднял предмет, и кровь отхлынула от ее лица.
— Нет! — сердце бешено забилось при виде блестящего бледно-золотого круга.
— Надень это, Уинн. Он сделан специально для тебя, тебя одной. Знак моего высочайшего расположения.
— Это ошейник раба, — с трудом произнесла она. — Я не буду носить ошейник раба! — Она чуть не плакала и изо всех сил старалась сохранить спокойствие.
Он поднялся и подошел к ней с ошейником в руках.
— Посмотри на него. Он сделан из прекрасного золота и украшен зелеными агатами, которые подходят к твоим глазам. — Он протянул руку и погладил ее нежную шею. — Я не допущу, чтобы на такой прелестной шее был железный или кожаный ошейник.
— Он будет натирать мне кожу, — в отчаянии прошептала она. — Вы ведь, конечно, не захотите, чтобы на ней остался след?
— Он будет свободно лежать у тебя на шее, а если на самом деле станет тереть, дорогая, тогда я прикажу подложить под него шерсть ягненка.
Она почувствовала, как ошейник обвился вокруг ее шеи и был заперт крохотным ключиком. Уинн сидела, парализованная ужасом, не способная ни пошевелиться, ни сопротивляться ему Он ласково поцеловал ее шею и нежно прошептал ей на ухо:
— Теперь, Уинн, тебе не убежать от меня. Неужели я не знаю о твоих планах побега? Ах, дорогая, и как далеко тебе удалось бы уйти? Думаешь, что тебе удалось бы спастись от хищников, двуногих и четвероногих, подстерегающих тебя на пути домой? — Он встал перед ней на колени, обняв ее полнеющую талию. — Я влюблен в тебя, Уинн, с самого первого момента, как увидел тебя. Я не был бы так жесток с тобой, но я должен защитить тебя от твоей собственной неразумности.
С этим ошейником раба ты не сможешь убежать от меня. Для всех ты отмечена как раба.
— Я никогда не прощу вам этого.
— Со временем простишь, — ответил он с уверенностью. — И этот ошейник не будет на тебе вечно, Уинн. В тот день, когда ты станешь моей женой, я сниму его с тебя.
— Я не могу выйти за вас замуж, — закричала она, вскакивая на ноги. — Почему вы не можете понять? Я Уинн из Гарнока, жена Мейдока, принца Пауиса!
— Нет, — произнес он, — Ты Уинн, уэльская рабыня, принадлежащая Эдвину Этельхарду, тану Элфдина. — Потом, поднявшись, он посмотрел на нее. — Ты, Уинн, самая любимая женщина Эдвина Этельхарда.
— Называйте меня как хотите, мой господин, — гордо произнесла она. — Вы не сможете сделать из меня рабыню, даже надев на меня ошейник. Я никогда не буду вашей женой. — Потом она повернулась и пошла из зала наверх в большую комнату.
«Она со временем полюбит меня, — подумал про себя Эдвин Этельхард.
— Непременно полюбит. Должна, потому что я не могу без нее жить!»
