Глава 13

 Марк Александр не стал публично оплакивать Кариесу, ведь в действительности она никогда не была его женой. Однако он жалел ее, так как понял, что она — жертва Аврелиана, как и он сам.

 Узнав о связи Марка с Зенобией, императрица не позволила ему покидать пределы области Тиволи. Она не знала о его намерениях. Спокойнее ограничить свободу его передвижений, чтобы он не мог причинить Аврелиану неприятностей. Однако она чувствовала себя немного виноватой. Ведь Марк — такой порядочный человек, ее родственник и к тому же римлянин старой закалки, ведь, видят боги, осталось немного таких людей. Она вздохнула и, чтобы успокоить свою совесть, позаботилась о том, чтобы ее дальний родственник получал все официальные сообщения о последней войне даже раньше сената.

 Таким образом Марк Александр Бритайн узнал, что Аврелиан подошел к Пальмире. Когда Зенобию захватили в плен, он Тоже узнал об этом. Ему стало известно, что Вабаллат открыл Итератору ворота города, что император казнил членов совета Десяти, среди которых было много его друзей, а молодого царя сослал в Кирену. Одним из первых он узнал о восстании Пальмиры и о ее полном разрушении.

 Он испытывал при каждом таком сообщении муки беспомощности. С каждым посланием слова «если бы» все росли и росли в его сознании. Если бы только он не покинул ее! Ему и в голову никогда не приходило, что в его отсутствие может произойти такая трагедия! Он покачал головой при мысли о той безрассудной храбрости, которая заставила Зенобию предпринять попытку добраться до Персии «. Как это похоже на нее! Она не послала младшего сына или старшего по званию офицера. Нет, она поехала сама, потому что чувствовала — это ее долг, долг по отношению к Пальмире, так же, как он сам подчинился своему долгу по отношению к своей семье.

 Он не питал иллюзии относительно участи Зенобии, попавшей в руки Аврелиана. Разве мог император не желать ее? Ведь она — самая прекрасная, самая соблазнительная, самая умная и интересная из женщин) Интересно, думал он, сопротивляется Зенобия Аврелиану или же она наслаждается в его объятиях? Картины, которые рисовало его воображение, вызывали у него такую ярость, что он мог бы убить, но не решил, кого именно: Аврелиана, Зенобию или, может быть обоих. Кто же пал бы жертвой его праведного гнева?

 Дагиан могла уже вернуться в Британию, однако предпочла не делать этого. Она считала, что Марк нуждался в ней гораздо больше, чем Аул и его семья. Она вернется на родину, но сейчас это время еще не наступило. Теперь, когда Пальмира разрушена и уничтожена, исчезло и их торговое дело на Востоке, хотя он не был разорен. Его верный Север увидел зловещие предзнаменования и продал все, чем владел Марк в Пальмире, другому пальмирскому торговому дому. Он выехал из города в Рим и благополучно переправил туда состояние Марка незадолго до разгрома Пальмиры.

 Марк приветствовал его по возвращении на виллу в Тиволи.

 Он почувствовал значительное облегчение, увидев, что его верный Север избежал горькой участи Пальмиры.

 — Я спас твое состояние, Марк Александр, — с гордостью произнес престарелый Север. — Ах, я мог бы выручить побольше, если бы поторговался, но предчувствовал беду. Царевич Деметрий никак не хотел внять голосу разума.

 Марк кивнул головой.

 — Благодарю богов за твою интуицию. Север. Иначе я был бы разорен. Ведь Пальмира разрушена…

 — Да, я слышал эту новость, — последовал ответ. В глазах Севера появилось грустное выражение. — Это такая ужасная трагедия, Марк Александр! Мне будет не хватать этого прекрасного города!

 — А царица. Север? Что с царицей?

 — Когда я уезжал, у нее было все в порядке, — последовал уклончивый ответ.

 — Ты же знаешь, о чем я тебя спрашиваю, старый друг! — тихо сказал Марк.

 — Марк Александр, ты же знаешь, откуда возникают слухи. Я не верю слухам, но когда я уезжал, все говорили о том, что Аврелиан взял ее в любовницы. Но почему ты спрашиваешь меня об этом? Разве ты ожидал другого?

 Марк вздохнул и вышел из комнаты.

 — Для нас большое облегчение, что ты покинул Пальмиру и благополучно добрался домой. Север, — сказала Дагиан. — Ты должен простить моего сына. Он очень несчастный человек.

 — Я могу понять это, моя госпожа, — последовал ответ Севера. Аврелиан и его армия все ближе подходили к Риму. И с каждым днем Марк становился все более мрачным. И вот пришел день, когда императора ждали с минуты на минуту. Он сказал матери:

 — Мне нужна моя дочь! Мне наплевать, что делает эта пальмирская проститутка, но мне нужна моя дочь! Когда она родилась, я принимал ее как свою дочь, и теперь заявлю на нее свои права. Я не допущу, чтобы она росла в доме Аврелиана или с матерью, которую будет посещать император. Посмотри, что он сделал с ней! Я не позволю ему сделать это с моим ребенком! Мавия — единственное, что у меня есть.

 — Ты не можешь забрать ребенка у матери, Марк! — запротестовала Дагиан.

 — Она ведь твоя внучка, мама. Зная о том, как Аврелиан повлиял на Кариесу, неужели ты хочешь, чтобы и Мавию ждала та же участь?

 — У Мавии есть мать, Марк. Очень сильная и мудрая мать. Пока Зенобия жива, Аврелиан никогда не сделает малышке ничего плохого. А кроме того, неужели ты действительно веришь, что царица отдаст тебе ребенка? Мне почему-то кажется, что ты не пользуешься ее благосклонностью.

 — Она не имеет права судить меня! — произнес он напыщенно.

 — А ты не имеешь права судить ее, сын мой. Ведь именно ты покинул ее, а потом даже не потрудился послать ей объяснения.

 — Но как я мог связаться с ней, мама? Ты всегда знала, что император установил за мной слежку, и каждое письмо из этого дома перехватывали и читали.

 — Марк, ты должен был отправить ей весточку сразу же, как только понял, что император непреклонен в своем желании женить тебя на Кариесе. Но ты не сделал этого. Я не виню тебя, потому что слишком много навалилось на тебя — женитьба, слежка, смерть отца. Однако Зенобия не знала об этом. Подумай, что она чувствовала, если действительно любила тебя так, как ты говоришь?

 — Она должна была верить в меня, верить, что я не предал нашу любовь! — пробормотал Марк.

 Дагиан засмеялась.

 — Я охотно признаю, что твоя Зенобия — образец совершенства, сын мой, но даже от образца совершенства нельзя ожидать верности тому, с кем она была помолвлена и кто, несмотря на это, женился на другой женщине. Будь благоразумным, Марк!

 — Мне нужна моя дочь!

 — Неужели ты поставишь на Мавию клеймо незаконнорожденной? Если ты объявишь себя ее отцом и захочешь забрать ребенка, то опозоришь ее на всю жизнь. Ты сам поставишь на Ней клеймо. Даже если ты официально удочеришь ее и сделаешь членом своей семьи, она останется внебрачной дочерью царицы Пальмиры и одного из ее любовников-римлян. Какое же будущее ты готовишь для этой девочки, кто ее возьмет замуж с таким пятном на репутации? Неужели ты стал таким бездушным в своем страдании, что готов опозорить свою дочь только ради удовлетворения собственных желаний?

 Он выглядел ужасно несчастным, и Дагиан стало жаль его.

 — Что же мне делать, мама? — спросил он.

 — Давай посмотрим, в каком положении окажется Зенобия, Марк. Возможно, к тому времени, когда они доберутся до Рима, она надоест Аврелиану. Мы ведь даже не знаем, что планирует сделать с ней сенат.

 Он побледнел.

 — Но не думаешь же ты, что они приговорят ее к смерти, не правда ли?

 — Кто может предсказать капризы и прихоти политиков? — сказала в ответ Дагиан. — Как только им удается получить место в сенате, они начинают вести себя так, словно сами боги посадили их туда. Только когда народ начинает роптать, они спускаются со своего Олимпа. Они служат только собственным интересам. Однако если Аврелиан влюблен в эту госпожу, он может спасти ее.

 — Ты хочешь сказать, мама, что если Зенобия уцелеет после суда империи, я должен вновь завоевать место возле нее, которое я потерял, и только тогда смогу принимать какое-то участие в жизни моей дочери?

 — Да, Марк, я именно это хочу сказать. Полагаю, дав волю гневу, ты ничего не добьешься.

 — А что если она разлюбила меня?

 — Тогда тебе придется начать все с самого начала, — спокойно ответила Дагиан.

 — Ты, похоже, на ее стороне, — изумился он, несколько раздраженный.

 Дагиан улыбнулась, ее прелестные голубые глаза заблестели.

 — Я никогда не встречалась с этой дамой, но мне нравится, что я о ней слышала. Думаю, она станет мне хорошей невесткой. Ошеломленный, он уставился на нее, открыв рот.

 — Но почему ты уверена, что я женюсь на ней после того, как она была любовницей императора? Дагиан усмехнулась.

 — Вы, мужчины, так тщеславны в том, что касается вашей удали! Неужели боишься, что тебя будут сравнивать с Аврелианом, сын мой? Раз уж вы с Зенобией зачали дочь, я уверена, сравнение уже сделано. Однако, возможно, ты не желаешь знать его результаты!

 — Мама!

 Он был явно смущен ее откровенностью. . — Я уверена, Марк, если ты простишь Зенобию за то, что она была пленницей Аврелиана, она простит тебе его племянницу.

 — Но ведь я никогда не прикасался к Кариесе! — запротестовал он.

 — Для Зенобии не имеет значения, прикасался ты к ней или нет. Ты женился на ней, а это гораздо хуже.

 Марк горестно вздохнул, и Дагиан оставила его наедине со своими мыслями. Он хороший человек, ее сын. Она знала, что он умен во многих вопросах. Однако в том, что касается мужчин и женщин, Марк — тупица. Ничего, он образумится. Дагиан решила, если только сенат не приговорит царицу Пальмиры к смерти, она постарается соединить Зенобию с Марком.

 Двумя днями позже Аврелиан вместе со своей армией уже стоял за стенами Рима. Император сразу же направился в сенат, и его приветствовали как героя. В честь его победы над Пальмирой было приказано устроить торжество. Один довольно напыщенный сенатор. Валериан Хостилий, предложил, чтобы центральным событием дня стала публичная казнь царицы Пальмиры в Колизее.

 — У нее ведь репутация воина, — закричал он голосом, по звуку напоминающим флейту. — Давайте оденем эту варварскую царицу в львиные шкуры, дадим ей золотое копье и заставим сражаться со стаей диких зверей! Что это будет за спектакль для народа, цезарь!

 Аврелиан зевнул, а потом оглядел сенат.» Что за тупое стадо!«— подумал он.

 — Очаровательное предложение. Валериан Хостилий, — сказал он. — Но царица Пальмиры уже поплатилась за свое опрометчивое восстание. Осознав свою ошибку, она стремилась оказывать нам помощь.

 — И все же вы были вынуждены разрушить город, цезарь.

 Почему же?

 На этот раз оратором был Марк Клавдий Тацит, старый, но поднаторевший в спорах сенатор. Мнение Тацита имело большой вес в решениях сената.

 — Я уже отправил юного царя Пальмиры Вабаллата в ссылку в город Кирену. Мы вместе с царицей выехали из Пальмиры в Антиохию. К несчастью, младший сын царицы, царевич Деметрий, не мог примириться с поражением и вместе с несколькими юными друзьями спровоцировал повторное восстание. Царица не виновата в этом. Она вернулась вместе со мной в Пальмиру, и мы свершили свою месть. Прежде чем мы выехали из города в первый раз, она прилагала все усилия, чтобы остановить безрассудные действия своего младшего сына.

 — Так вы думаете, она не заслуживает смерти? — спросил Тацит.

 — Думаю, нет. Она ведь всего лишь женщина, — с презрением сказал Аврелиан. — Это совет должен был руководить ею, так как царь, ее сын, совсем мальчик. Я казнил членов совета за неисполнение своего долга, но царица Пальмиры не заслуживает смерти.

 Тацит обернулся и посмотрел на своих товарищей-сенаторов.

 — Благородный сенатор Хостилий предложил, чтобы мы устроили смертельный спектакль с участием царицы Пальмиры. Я не согласен с ним и поддерживаю мнение императора. Эта женщина была для Рима достойным врагом, но теперь она побеждена, ее родина уничтожена, младший сын погиб. Она поплатилась жизнью царевича за свое безрассудство. Теперь давайте покажем всему миру благородство Рима. Удалим ее на одну из государственных вилл в Тиволи после того, как завершится триумф императора. Она проживет там остаток дней, всеми забытая, а разве может быть худшее наказание для той, которая некогда была столь могущественной?

 — Но ведь народу нравятся хорошие спектакли! — запротестовал Хостилий.

 Тацит Приподнял кустистую седую бровь.

 — Народу? В самом деле? — спросил он.

 Раскаты хохота эхом прокатились по всему залу, и тут же весь сенат пришел к соглашению. Хостилий снова опустился на скамью, чувствуя себя дураком и жалея, что вообще открыл рот.

 — Тогда решено, — подвел итог Аврелиан. — Царице Пальмиры будет назначена пенсия, и она удалится в Тиволи.

 — Согласны! — в один голос заявили сенаторы, и улыбающийся Аврелиан покинул их.

 Император поспешил в свой дом на холме Палатин, Ему не терпелось поскорее увидеть Ульпию и узнать новости о ребенке Кариссы. Однако его жена не стояла в дверях, чтобы приветствовать его. Она, больная, лежала в постели. Аврелиан вошел в спальню Ульпии, я ее вид потряс его. Она всегда была женщиной крепкого телосложения, но теперь лежала худая и изнуренная.

 — Дорогая, как ты себя чувствуешь? — спросил он, и его голос был полон нежности.

 Ульпия радостно улыбнулась ему и протянула руки.

 — Мне нездоровилось, муж мой, но теперь, когда ты рядом, я поправлюсь. Не волнуйся.

 — А Кариеса навещала тебя? Как она? Кто у нее родился, мальчик или девочка?

 По бледному лицу Ульпии Северины пробежала тень.

 — Кариеса мертва, — прямо сказала она. — Она умерла во время родов, несмотря на то что мы позвали лучших акушерок. — А ребенок?

 — Ребенок родился мертвым, и хвала богам, что так случилось. Она носила в чреве невероятно страшного монстра, мой господин.

 — Несчастная Кариеса! — произнес Аврелиан, но в тот момент он думал о Марке Александре Бритайне. Марк и Зенобия!» Клянусь богами, — думал он, — Марк не получит ее! Она принадлежит ему, и он не собирается отпускать ее! Он любит ее! Он влюблен в первый и единственный раз за всю свою жизнь, и это чувство одновременно возносит его на небеса и низвергает в ад «. Вдруг он заметил, что Ульпия пристально смотрит на него.

 — А ты, моя дорогая, очевидно, нездорова, — озабоченно произнес он. — Тебя осматривал врач?

 Она кивнула, и на глаза ее навернулись слезы.

 — Я обращалась к трем докторам, и все они сказали одно и то же. У меня в груди язва, и я умру от нее.

 — Как давно ты больна? — спросил он. — Почему ты не написала мне об этом?

 — Я заболела вскоре после смерти Кариссы. Я не писала тебе по той же самой причине, по которой не писала о смерти Кариссы. Кариеса умерла, и ни ты, ни кто-нибудь другой ничего не могли сделать, чтобы предотвратить ее смерть. Мне тоже предстоит умереть, и это неизбежно. Однако врач уверил меня, что я доживу до твоего возвращения домой, поэтому я не видела необходимости беспокоить тебя.

 — Клянусь богами, Ульпия, ты прекрасная жена и всегда была такой. Ты подарила мне счастье семейной жизни!

 Ульпия просияла от удовольствия. Никакие другие слова не могли так обрадовать ее. Она всегда старалась угодить ему, и теперь, когда смерть смотрела ей в лицо, она знала, что это ей удалось. Тепло разлилось по ее измученному болезнью телу.

 Аврелиан наклонился и запечатлел нежный поцелуй на лбу Ульпии.

 — А теперь я оставлю тебя, отдыхай, моя дорогая, — сказал он. — Мой триумф будет праздноваться через два дня, и у меня много дел.

 — Как бы я хотела посмотреть на праздник! — с грустью сказала Ульпия.

 — Я тоже хотел, чтобы ты была рядом. Но, увы, я думаю у тебя не хватит сил, чтобы отправиться со мной.

 Ульпия опустилась на подушки. Ей страстно хотелось увидеть царицу Пальмиры. Казалось, Аврелиан не особенно желал, чтобы она видела его триумф. Причина могла быть только одна: он не хотел, чтобы она увидела Зенобию. Тем не менее Ульпия поклялась себе, что увидит ее. Она разузнает, какая среди римских патрицианских семей имеет дом, стоящий на дороге, по которой будет двигаться триумфальный марш, и воспользуется исключительным правом императрицы быть приглашенной туда.

 Она позвала своего секретаря и сообщила ему о своем желании. Все оказалось просто. Ей сказали, что у Фабия Бутео есть Прекрасный дом, откуда она сможет наблюдать за триумфальным шествием своего мужа. Хозяин дома был чрезвычайно польщен честью, которую ему оказывала императрица своим присутствием.

 В день, на который был назначен триумф Аврелиана, она очень удобно устроилась на балконе второго этажа вместе с милыми женщинами и девушками из семейства Бутео, которые оживленно болтали с ней. Ей предлагали тонкие вина, чтобы поддержать ее силы, и самые изысканные лакомства. Лучи теплого солнца согревали землю, легкий ветерок разносил запахи цветов, и вообще Ульпия Северина чувствовала себя очень хорошо. В конце концов Аврелиан ведь не запретил ей смотреть его триумфальное шествие. Он даже сожалел, что она не сможет присутствовать. Но у нее хватило сил!

 Улицы были запружены горожанами, которые толкали друг друга, чтобы получить местечко получше. Уличные торговцы деловито сновали в толпе, разнося дешевые вина, сосиски и сласти. В отдалении послышался топот марширующих ног и грохот барабанов, отбивающих такт военного марша.

 Во главе триумфального шествия шел девятый иллирийский легион, личный легион императора Аврелиана. Девятый легион состоял из десяти когорт по шестьсот человек в каждой. Его вели шесть трибунов верхом на лошадях. Легионеры маршировали с идеальной четкостью. Лучи солнца отражались в их оружии и шлемах. Вслед за ними в украшенных цветами телегах везли захваченные в Пальмире богатства. Золотые и серебряные трофеи сверкали в чистом римском воздухе. Толпа охала и ахала.

 За ними двигался третий африканский легион. Его трибуны и центурионы были одеты в леопардовые шкуры, а головы прикрывали зубастые головы леопардов. Это выглядело так, словно звери пожирали людей. Солдаты легиона несли шкуры леопардов без голов, перекинув их через левое плечо. Следом за третьим африканским легионом двигались чернокожие воины громадного роста. Их головы венчали сплетенные из травы шлемы, которые покачивались в такт их пляске. Черные воины , были намазаны маслом, отчего при свете солнца казались еще чернее. Бедра прикрывали шкуры экзотических животных в белую и черную полоску. Они с притворной свирепостью потрясали резными копьями, к большому восторгу наблюдавших за ними ребятишек, стоявших вдоль дороги.

 Потом показался тот, кого все граждане ожидали с таким нетерпением: император, который одержал такую великую победу. Аврелиан сам правил великолепной триумфальной колесницей, обитой золотом с рельефными изображениями бога войны Марса в сцене олимпийского триумфа. Колесницу везла четверка великолепных белых жеребцов, один норовистее другого. Однако император, известный как один из лучших возниц империи, правил ими твердой рукой.

 Аврелиан был одет, как и подобало победоносному солдату-императору. На нем была вышитая золотом и пурпуром туника-пальмата, которая доходила ему до лодыжек, а поверх нее — великолепное императорское одеяние — тога-пикта тирского пурпура, также вышитая золотом. И туника, и тога были из тончайшего шелка. На ногах императора были надеты башмаки на высокой подошве, сделанные из позолоченной кожи, отделанные крючками и украшенные выложенными драгоценными камнями пряжками в форме полумесяца.

 Позади него стоял его личный раб-телохранитель. Он был одет в простую тунику и держал над белокурой головой императора лавровый венок победителя.» Помни, — монотонно, нараспев повторял раб, — ты — всего лишь человек! Помни, ты — всего лишь человек!«Считалось, что этот древний триумфальный обычай прибавит победоносному полководцу смирения постоянным напоминанием о том, что он смертей.

 Ульпия с гордостью глядела на своего мужа. Однако в следующий момент она и дамы из семейства Бутео издали вздох потрясения. Позади великолепной колесницы Аврелиана шествовала царица Пальмиры, совершенно обнаженная) Ульпии стало дурно от стыда за то, что ее муж сделал такое с женщиной, хотя бы даже пленницей. Как он мог быть таким жестоким, таким грубым?

 — Взгляните на эту нахальную девку! — вскинулась жена Фабия Бутео. — Она даже не опускает глаза от стыда, а смотрит прямо, высоко держа свою гордую голову!

 — Она невероятно прекрасна, мама, — сказала старшая дочь Бутео, знатная матрона. — Как это ужасно!

 Потом она с извиняющимся видом повернулась к императрице.

 — Я не хотела выказать непочтительности, госпожа моя, я только…

 И ее тихий голос умолк.

 — Я согласна с вами, моя дорогая, — спокойно ответила императрица. — Как это ужасно для нее!

 Однако наблюдавшие за Зенобией женщины не могли удержаться от зависти. По улицам, заполненным народом, шла нагая женщина, родившая своему погибшему мужу троих детей. И она была прекрасна. Ее груди, безупречные твердые шары, дерзко смотрели вперед. Красивые руки и ноги были идеально пропорциональны ее высокому росту Живот у нее был чуть округлый, а ягодицы — высокие и крепкие. На ее стройной шее сверкало великолепное ожерелье из кроваво-красных рубинов, которое оттеняло ее бледно-золотистую кожу и струящиеся иссиня-черные волосы. Ее ступни с высоким сводом были обуты в легчайшие красные кожаные сандалии. Она держала руки перед собой, так как ее тонкие запястья были скованы золотыми наручниками, теми самыми, которые были на ней, когда она уходила из Пальмиры. Верный своему слову, Аврелиан приказал обтянуть их мягкой ягнечьей шерстью, чтобы они не натерли ее нежную кожу.

 Аврелиан! Ей хотелось убить его, когда она храбро шла вперед, не глядя по сторонам, не слушая бесстыдных замечаний, которые посылали ей вслед жители Рима. Они не набросились на нее только потому, что ее зорко охраняла манипула из шестидесяти человек. Аврелиан был не прочь показать всему Риму свое новое приобретение, но они не должны прикасаться к той, которая была игрушкой императора. Она уже чуть было не начала любить его, но, хвала богам, он снова стал таким, как всегда, и теперь она снова могла возненавидеть его и со спокойной совестью замышлять его убийство, невзирая на то, каким добрым он был к ней до этого проклятого триумфа и каким добрым он будет впоследствии, а ведь он попытается завоевать ее здесь, у себя дома.

 В то утро они поссорились. Он хотел, чтобы ее маленькая дочка Мавия тоже шла вместе с ней позади его колесницы. Она пронзительно кричала, обзывала его, запретила даже подходить к своей дочери, грозя нанести ему увечье, если он прикоснется к ребенку. Что же он за чудовище, спрашивала она, что пытается совершить такую жестокость с невинным ребенком? Такая травма могла погубить Мавию, которая уже пережила первую осаду Пальмиры и до Сих пор видела страшные сны.

 В конце концов император смягчился, и Мавию отправили на виллу в Тиволи, которая должна была стать ее новым домом. Однако Аврелиан был в ярости, потому что Зенобия бушевала в присутствии его офицеров. Когда она появилась, нарядившись для триумфального шествия в свои золотые и серебряные одежды, он в ярости сорвал их с ее прекрасного тела перед всеми офицерами и заявил, что она пойдет в триумфальной процессии обнаженная, только в рубиновом ожерелье и сандалиях. Его решение потрясло ее, однако она посмотрела ему прямо в глаза и сказала несмешливым голосом:

 — Как прикажет цезарь!

 Он хотел ударить ее, но вместо этого ответил столь же насмешливо:

 — Да, богиня, как прикажет цезарь! Ты всегда будешь делать то, что приказывает цезарь, и если цезарь прикажет тебе совокупиться со всем его девятым иллирийским легионом, тебе придется сделать это, потому что цезарь приказывает! Помни об этом!

 Этот день стал самым черным в ее жизни. Но он так и не узнал об этом. Она шла с гордым и отстраненным видом, рай Цицерон был явно смущен, когда застегивал на ее запястьях золотые наручники. Она чуть не рассмеялась — он попал в затруднительное положение и не знал, куда смотреть. Его взгляд, словно зачарованный, все время возвращался к ее дивным грудям с темными, медового цвета сосками. Однако когда он вывел ее из палатки императора, все ее веселье как рукой сняло. Четыре легиона уставились с открытым ртом на ее наготу, и она встретила множество взглядов, полных завистливого вожделения.

 — Удивительно, как это ни один из его людей не убил его, чтобы завладеть этой женщиной! — тихо прошептал один трибун другому, но она услышала эти слова.

 На мгновение ей показалось, что ее вот-вот стошнит — желудок свело судорогой и желчь подступала к горлу. Но ей удалось подавить тошноту. День стоял теплый, но ей было холодно. Легкий ветерок овевал ее тело, немного влажное и блестевшее от пота. На мгновение ее ноги ослабли, и она была не в силах двинуться с места от стыда. Но потом медленно подняла голову и увидела, что он пристально смотрит на нее. Тогда ее губы изогнулись в слабой торжествующей улыбке.

 Зенобия глубоко вздохнула. Когда чистый воздух наполнил легкие, ее душа исполнилась силой, а серебристые глаза взглянули на него с ответной усмешкой. Царица была глуха ко всему, что происходило вокруг нее и, глядя прямо перед собой, заняла свое место позади императорской колесницы. С внезапной ясностью она поняла, что этот прием поможет ей ничего не слышать и не замечать.

 Она мысленно пела песни и не отрывала глаз от колесницы, не глядя по сторонам. Она не видела толпы с ее взглядами, полными зависти, вожделения, жалости, мстительности и жестокости. Она не слышала непристойных, грязных шуток, которые бросали ей по пути. Ведь она Зенобия, царица Пальмиры, и эти римляне не могли унизить ее.

 Марк Александр стоял в первом ряду толпы, возле сената. Увидев ее, он схватился за сердце. Оно бешено забилось. Потом он понял, что ее заставили идти обнаженной перед плебеями и патрициями, и гнев жарко запылал в нем и чуть не убил его прямо на месте.

 Зенобия! Любимая! Страдая от ее позора, он взывал к ней всем сердцем. Он должен за многое отплатить Аврелиану, за то, что сделал император с их жизнью. Он собирался отплатить ему сполна: око за око, зуб за зуб. Марк Александр Бритайн не мог больше обманывать себя. Он любил Зенобию. Он будет любить ее всегда. Однажды он сказал ей, что любил ее с незапамятных времен и будет любить еще долго после того, как воспоминание о них сотрется с лица земли. У него, видно, помутился разум, когда он решил, что разлюбил ее. Нет, ничто не изменилось. Он любил ее. Он по-прежнему хотел, чтобы она стала его женой. О боги, она будет его женой, даже если ему придется задушить Аврелиана собственными руками!

 Он повернулся и, проталкиваясь сквозь толпу, направился обратно к своей колеснице. В мрачном настроении он ехал по Виа Фламиниа в Тиволи к ожидавшей его матери.

 — Ты выдел ее?

 Этими словами его встретила Дагиан.

 — Ее видел весь Рим! Этот ублюдок Аврелиан заставил ее идти обнаженной! — в ярости вскричал Марк.

 Обычно бледная Дагиан побледнела еще больше.

 — Несчастное создание! — сказала она. Марк грубо рассмеялся.

 — Несчастное? Хвала богам, что Зенобия горда, как Венера! Она настоящая царица и шла высоко держа голову и устремив взгляд вперед. Если Аврелиан хотел унизить ее, то у него ничего не получилось. Она никогда не простит ему этого оскорбления, мама.

 — А ты, Марк! Ты простил ее? Он горько засмеялся.

 — Да, мама, но заклинаю тебя всеми богами, никогда не говори ей об этом! Ты была права. Мне нечего прощать ей, и я был дураком. Что бы ни думал Аврелиан, Зенобия не принадлежит ему.

 — Но она не принадлежит и тебе, сын мой.

 — Я знаю это, мама. Это я должен просить прощения у Зенобии.

 Дагиан улыбнулась.

 — Наконец-то ты становишься мудрым, Марк! — сказала она.

 — Как ты думаешь, есть у меня шанс снова завоевать ее, мама?

 — Кто же знает женское сердце, Марк? — мудро ответила Дагиан. — Мы должны помнить обо всех страданиях, которые она перенесла в плену. Я чувствую, Зенобия не так-то легко простит все это.

 Однако если бы Дагиан увидела Зенобию в ту самую минуту, когда она произносила эти слова, она была бы изумлена. Когда они в самом конце торжественного шествия Аврелиана дошли до зданий сената, император собственноручно завернул царицу Пальмиры в плащ и провел ее внутрь, чтобы она выслушала приговор сената. Сенат, отдавая должное храбрости своей пленницы, неистово зааплодировал ей, когда она вошла в зал. С легкой улыбкой на губах Зенобия принимала эту дань восхищения со всей снисходительностью, на которую была способна. Это представление было куда лучше, чем битва на арене с дикими зверями. Все сенаторы с удовлетворением пожаловали ей жизнь и пенсию. Она станет интересным дополнением к общественной жизни Рима. После того, как она поблагодарила их за милость, легкая насмешливая улыбка заиграла на ее губах. Император отослал ее, а затем вернулся, чтобы сопровождать сенат на публичные игры, которые он устраивал в тот день в честь своего триумфа на Востоке.

 Взяв под руку сенатора Тацита, император вывел его из здания сената. Так как расстояние от Форума до Колизея невелико, они отправились туда пешком. Народ расступался перед ними и приветствовал Аврелиана, который подарил им этот праздник, дав вдоволь еды и развлечений.

 Зенобия ожидала Аврелиана в Колизее, и они вместе вошли в императорскую ложу. Увидев их, весь Рим поднялся на ноги, чтобы приветствовать красавца-императора в пурпурно-золотом одеянии его прекрасную пленницу-царицу. Теперь она была в простом белом шелковом каласирисе и драгоценном серебряном ожерелье с бирюзой, спускавшемся ей на грудь. Она оделась так, чтобы доставить удовольствие толпам римлян. На руках у нее были резные серебряные браслеты в виде змей, а из ушей свисали бирюзовые серьги. Они никогда не забудут ее нагую красоту, представшую перед ними в то утро, но теперь ее великолепный наряд понравился ям не меньше. Ее накидка из серебряной парчи развевались на ветерке, и как только они с Аврелианом поприветствовали толпу, она сняла ее.

 Вдруг в задней части ложи возникла какая-то суета. Зенобия обернулась и увидела женщину, которой помогал войти в ложу сенатор Тацит. Она была среднего роста, со следами увядшей красоты.

 — Кто эта женщина? — спросила Зенобия императора. Он обернулся и шепотом выругался. Потом поднялся и помог женщине пройти вперед, усадив ее в передней части ложи.

 — Ваше величество, позвольте представить вам мою жену, императрицу Ульпию Северину, — сказал он, обращаясь к Зенобии.

 Прежде чем Зенобия успела заговорить, Ульпия сказала:

 — Добро пожаловать в Рим, царица Пальмиры.

 — Благодарю вас, — ответила Зенобия.

 — Лучше бы ты не приходила сюда, дорогая, — мягко бранил жену Аврелиан.

 — Она неважно себя чувствует, — сказал он, обращаясь к Зенобии.

 — Я видела твой триумф, — сказала Ульпия, игнорируя слова Аврелиана. — Я попросила семейство Бутео, которое владеет» большим домом, стоящим на улице, вдоль которой проходило триумфальное шествие, позволить мне вместе с ними посмотреть процессию. Я была потрясена, мой господин, тем способом, которым ты показал всем эту пленную царицу. И не только я, но и все порядочные люди. Если бы царица Зенобия не обладала такой гордостью, все обернулось бы гораздо хуже.

 Зенобия мгновенно почувствовала симпатию к императрице и, протянув руку, положила ладонь на ее руку.

 — Все уже кончилось, Ульпия Северина, и я не хочу, чтобы вы расстраивались из-за меня!

 Печальные карие глаза Ульпии встретились с глазами Зенобии, и в то же мгновение обе женщины поняли друг друга. Бедняжка, подумала Зенобия, она любит Аврелиана! И хотя он, может быть, уважает ее и добр к ней, но, так или иначе, он не любит ее. Как тяжело жить без любви!

 Игры показались Зенобии скучными, а кровожадность римского населения — отвратительной. Она никогда не испытывала страха в битве, но смотреть на зрителей в Колизее, которые вскакивали со своих мест и наклонялись вперед, чтобы не пропустить кровавое зрелище, казалось ей возмутительным. В большинстве своем римляне были ленивы, порочны и жили на подачки. Они чуть ли не слюни пускали от восторга, когда приговаривали к смерти проигравших в играх. Отвернувшись, она некоторое время беседовала с престарелым Тацитом и наконец спросила Аврелиана:

 — Должна ли я оставаться здесь до конца представления?

 — Ты ведь часть этого спектакля, богиня, — сказал он, забыв об Ульпии, которая сидела рядом.

 — Я полагаю, что уже дала римлянам превосходный спектакль, — вскинулась она. — Я нахожу твои игры утомительными и мерзкими, римлянин. Позволь мне уехать, куда прикажешь. Я предпочитаю тишину деревни этому городскому рассаднику заразы.

 Аврелиан, казалось, был раздражен. Однако он понимал, что Зенобии и без того досталось сполна. Если он и дальше будет давить на нее, она устроит сцену. А уж если Зенобия решит устроить сцену, это, вне всякого сомнения, кончится тем, что он будет выглядеть дураком. То, что произошло утром, еще не изгладилось из его памяти. Он повернулся к императрице.

 — Ты подготовила для царицы виллу в Тиволи, дорогая?

 — Я позаботилась об этом, мой господин, хотя не могла лично надзирать за уборкой, — спокойно ответила Ульпия. Потом она обратилась к Зенобии. — Уверена, вы будете счастливы там, ваше величество! Зенобия мягко произнесла:

 — Правда, это не Пальмира, но ведь я никогда не вернусь домой. Поэтому, полагаю, я должна стать счастливой в Тиволи. Благодарю вас за доброту, Ульпия Северина.

 Ульпия улыбнулась Зенобии. Царица поднялась, предусмотрительно бросив императору:

 — Тебе нет необходимости уходить с игр, римлянин. Гай Цицерон проводит меня, не правда ли. Гай?

 — С радостью, ваше величество, — сказал помощник императора.

 — Желаю вам хорошо провести время, Марк Клавдий Тацит. Ваше общество доставило мне большое удовольствие, и если мне позволят принимать гостей, я надеюсь, что вы навестите меня на моей вилле в Тиволи.

 Старый сенатор поднялся и поклонился Зенобии чрезвычайно почтительно.

 — Время, которое я провел с вами сегодня, было слишком коротко, ваше величество. Я навещу вас независимо от того, будет вам позволено принимать посетителей или нет. У меня самого есть вилла в Тиволи, а в Риме скоро наступит невыносимая жара, Мы увидимся, обещаю вам.

 Когда Зенобия вышла из императорской ложи, сенатор повернулся к Аврелиану и сказал:

 — Вы правы, цезарь. Она слишком прелестна и умна, чтобы умереть. Какую напрасную жертву мы принесли бы, последовав бесстыдному предложению Валериана Хостилия!

 Ульпия повернулась к Аврелиану.

 — А что же такое предложил сенатор Хостилий? — спросила она.

 — Его предложение состояло в том, чтобы одеть царицу Зенобию в звериные шкуры, дать ей копье и заставить сражаться на арене со стаей диких зверей.

 — Хостилий всегда был глуп! — вскинулась царица в редком приступе раздражения.

 — Значит, ты рада, что сенат пощадил жизнь царицы, дорогая? — спросил Аврелиан.

 Ульпия посмотрела на мужа и сказала:

 — Да, мой господин. Я рада, что они пощадили ее.

 Ее ровный взгляд сказал императору то, что он хотел знать: она давала ему разрешение забавляться с Зенобией. Милая Ульпия, думал Аврелиан в щедром порыве любви. Она такая чуткая, такая благоразумная! Ему жаль, что она умирала. Но тогда, может быть, Зенобия станет его второй женой. Разумеется, он не собирался позволить кому-нибудь другому обладать ей. Он замечал вожделение в глазах мужчин, которые смотрели на нее. Они надеялись, что он бросит ее, как бросил многих других женщин, и когда это случится, они станут соперничать из-за нее, пока она не выберет себе нового покровителя. Но этого не случится! Он женится на Зенобии, когда Ульпия умрет. Нет необходимости разводиться с женой, а Зенобия никуда не денется. Ведь она — имперская пленница, и в Тиволи будет в безопасности.

 А тем временем императорская пленница не могла дождаться, когда же наконец они покинут город. Она нашла Рим чрезвычайно грязным и шумным. Очень хорошо, что ей определили место жительства в Тиволи. Это подходящее место для воспитания Мавии.

 — Как долго нам предстоит добираться до Тиволи? — спросила она Гая Цицерона.

 — Это займет несколько часов, ваше величество. Тиволи находится на расстоянии двадцати миль от города, а рабы, несущие носилки, не могут двигаться с большей скоростью.

 — А как насчет колесницы. Гай Цицерон?

 — Колесницы, ваше величество?

 — Да, колесницы. Я привезла сюда из Пальмиры свою колесницу, и если мне позволят взять ее, мы сможем добраться туда в два раза быстрее, не правда ли?

 Он задумался на мгновение, а потом сказал:

 — Ив самом деле, ваше величество, мы доберемся быстрее. Ведь император приказал сопровождать вас. Он не сказал, каким видом транспорта нам следует воспользоваться.

 Когда они выезжали из города. Гай Цицерон правил сам, но как только они оказались на Фламиниевой дороге, он позволил Зенобии взять вожжи. Лошади, однако, почти не нуждались в управлении — дорога была прямая и хорошо вымощенная.

 Зенобию очаровал окружавший пейзаж. Он так отличался от всего того, что ей приходилось видеть. Пустыня была бесконечна. Здесь же ровные участки перемежались холмами и речками. Пустынный пейзаж был выдержан в золотистых и голубых тонах, а здесь, кроме золотистого и голубого, присутствовал еще по-летнему насыщенный зеленый цвет. Тут и там виднелись островки ярко-красных черепичных крыш или черной земли возделанных полей, которые засевались под второй урожай. Даже воздух здесь был совсем другой. Воздух пустыни сухой, а здесь чувствовалась некоторая влажность, которую ее коже было приятно ощущать.

 В течение, как ей показалось, очень короткого времени они ехали в молчании, а потом Гай Цицерон забрал у нее вожжи.

 — Скоро мы въедем в Тиволи! — громко крикнул он, стараясь перекричать шум ветра, — они ехали с большой скоростью.

 Она кивнула. Дорога извивалась, поднимаясь в горы. Это были Сабины, как он объяснил ей. Внизу, под ними, расстилалась Кампанья ди Рома — обширная равнина с волнистым рельефом, со множеством маленьких озер, похожих на драгоценные камни. Они располагались в кратерах потухших вулканов. При виде такой красоты у Зенобии перехватило дыхание. Потом они въехали в городок Тиволи, угнездившийся на склоне Сабин. Из него открывался великолепный вид на Кампанью, а дальше, за ней, был виден и сам Рим.

 Зенобия была в восторге — Тиволи оказался прелестным городком ИЗ белого мрамора, окруженным оливковыми рощами. Гай Цицерон рассказал, что в Тиволи добывают прекрасный травертннский мрамор. Каменоломни находились в горах в окрестностях города, в хотя мрамор вывозился во многие области Италии, весь городок был выстроен из него. Городок был довольно милый, с несколькими рынками под открытым небом, ареной и театром, которые располагались вдоль берега реки Анио.

 — Ваша вилла находится сразу за чертой города, ваше величество. Она расположена на берегу реки, как и все императорские виллы, — поведал ей Гай Цицерон.

 Вскоре они прибыли на место. Как только Зенобия сошла с колесницы, появились Баб и Адрия, а также Мавия, которая бежала к матери, протянув руки.

 — Ох, мама, здесь так прекрасно! — воскликнула девочка, которой исполнилось уже шесть лет. — Здесь совсем не так, как в Пальмире!

 — Нравится ли тебе здесь, моя голубка? — спросила Зенобия, обнимая дочь.

 — О да, мама!

 — Ну, тогда мы остаемся, — поддразнила девочку Зенобия, ваяла ее за руку и повела в дом.

 — Гай Цицерон, выпейте с нами чего-нибудь прохладного, и если позволите, я предложу вам на ночь свое гостеприимство.

 — Вина я вылью, ваше величество, но гостеприимство вынужден отклонить, — сказал Гай Цицерон. — Император приказал вернуться после того, как я выполню свои обязанности. Я ведь уже больше года не видел жену и детей, ваше величество.

 — Я понимаю вас. Гай Цицерон, — вежливо ответила Зенобия и кивнула Баб, чтобы помощнику императора подали прохладительный напиток. Он выпил бокал большими глотками с почти неприличной поспешностью и сразу же попрощался. Зенобия усмехнулась. У нее не было сомнений, что ему хотелось провести ночь со своей женой. Гай Цицерон — один из немногих офицеров, который не позволял себе развлекаться с лагерными шлюхами. Не было у него и любовницы. Кроме того, она могла представить себе, в каком положении он окажется, если проведет ночь под одной крышей с ней и Аврелиан узнает об этом. Его военной карьере придет конец, не говоря уже об опасности, которая грозит ему лично.

 Когда маленькую Мавию увела ее няня Чармиан, Зенобия спросила служанок:

 — Ну как, это место пригодно для жилья? Баб ответила:

 — Конечно, это не пальмирский дворец, и все же мы счастливы оказаться не в тюрьме и не в погребальных урнах.

 — Значит, здесь можно жить? — сказала Зенобия, оглядываясь вокруг. Это место определенно нравилось ей.

 — Этот дом несколько меньше, чем тот, к которому мы привыкли, ваше величество, — сказала Адрия. — Здесь два этажа. На первом находится атрий, где мы сейчас стоим, а снаружи — прелестный внутренний садик. В зимние дни там приятно будет проводить время. Есть также большой красивый сад, который спускается вниз, к реке. В доме, как положено, есть кухня, столовая и маленькая библиотека. На втором этаже находятся ванная и две спальни.

 — А где же помещения для слуг? — спросила Зенобия.

 — Они располагаются отдельно от дома, ваше величество.

 — Это не годится! Ведь не можете же вы с Баб жить в помещении для рабов! — сказала Зенобия.

 — Есть одна хорошенькая комнатка возле кухни, ваше величество, но кухарка сказала, что рабы используют ее для еды и отдыха.

 — Вероятнее всего, они используют эту комнату, чтобы отлынивать от работы, — заметила Зенобия.

 — Именно так я и подумала. Это ленивый народ, насколько я заметила, дитя мое, — сказала старая Баб.

 — Тогда мы попросим императора заменить их, — заявила Зенобия со смехом. — Эта комната возле кухни прекрасно подойдет для тебя и Адрии. Надеюсь, вы не возражаете против того, чтобы делить друг с другом комнату. Ведь все мы, несомненно, будем здесь стеснены, а мне хочется, чтобы вы были рядом со мной.

 — Следует ли мне отдать распоряжение, чтобы комнату освободили и принесли для меня и Адрии кровати? — спросила Баб.

 — Пришли ко мне дворецкого! — сказала царица. Через несколько минут дворецкий стоял перед Зенобией. Она отдала ему приказ убрать из комнаты возле кухни всю мебель и принести туда два спальных ложа для ее служанок.

 — А почему ваши служанки не могут спать в помещениях для рабов, как все остальные? — спросил дворецкий.

 — Потому что они не рабыни, и я хочу, чтобы они были в доме, вместе со мной, — сказала Зенобия. — Слушайся меня, Крисп! Если ты осмелишься еще когда-нибудь оспаривать мои приказы, я накажу тебя. Моим приказам нужно повиноваться без разговоров! А теперь ступай выполнять мое распоряжение!

 — Император придет сегодня вечером? — спросила Баб.

 — Не знаю, старушка, но если не придет, то завтра я отправлю ему письмо с просьбой, чтобы всех рабов на этой вилле заменили. Я не стану терпеть грубости от раба!

 — Выйдите в сад и посмотрите, как он прекрасен! Это охладит ваш гнев, — сказала Адрия. Зенобия улыбнулась девушке.

 — Пойдем, Адрия, и посмотрим сад, который приводит тебя в такой восторг.

 Женщины прошли в сад. У Зенобии перехватило дыхание от восторга. Внизу весело бежала синяя река, а за ней поднимались прекрасные зеленые горы. Выше по течению великолепный белый водопад, кипя, широкой хрустальной лентой низвергался с высоких скал.

 По всему саду были аккуратно разбиты яркие цветочные клумбы. Во все его уголки вели дорожки, усыпанные белой мраморной крошкой. Зенобия увидела изобилие роз и лилий, душистые травы и маленькие фруктовые деревья В этом прекрасном саду цвели пурпурные и белые фиалки, душистые розовые левкои. Это прелестное местечко для игр Мавии. Ближе к реке стояло несколько больших тенистых деревьев и мраморных скамей для сидения.

 — Ты права, Адрия. Он прелестен.

 — Вы увидите, ваше величество, что мы отделены от соседних вилл невысокой стеной, и хотя мы можем видеть своих соседей, никто не сможет вторгнуться к нам без приглашения.

 — Добрый день вам! — послышался голос из-за стены, и женщины обернулись, пораженные. Они увидели высокую и очень красивую даму.

 — Я Дагиан, подруга императрицы. Я с удовольствием подготовила для вас виллу, царица Зенобия. Надеюсь, вам она понравилась.

 Дама подошла к стене, которая доходила ей до пояса. Зенобия подошла к стене и улыбнулась женщине.

 — Благодарю вас, госпожа Дагиан. Правда, вилла немного маловата, но удобна. Однако мне хотелось бы замените рабов своими слугами.

 — Уверена, вам стоит только сказать императору о своих желаниях, и он даст свое позволение, — промолвила Дагиан.

 Зенобия пристально взглянула на женщину, — не намек ли это на ее близкие отношения с императором: Однако лицо Дагиан было невозмутимо, словно мельничный пруд.

 — Не выпьете ли с нами бокал вина, госпожа Дагиан? — вежливо осведомилась царица.

 — С удовольствием, — ответила женщина, подошла к маленькой калитке в стене, отперла ее и прошла через нее.

 — Баб, Адрия, позаботьтесь о вине и распорядитесь, чтобы сюда принесли столик. Мне хочется посидеть в саду.

 Служанки поспешили выполнить распоряжение своей хозяйки. Зенобия указала на ближайшую мраморную скамью и пригласила Дагиан сесть.

 — Вы тоже пленница императора? — спросила она.

 — В некотором роде, — последовал ответ. — Я приехала сюда, из страны, которая находится на западе. В течение многих лет я состояла в счастливом браке с богатым римлянином. Около двух лет назад мой муж умер, а император принудил меня остаться здесь, в Риме, чтобы шантажировать моего старшего сына и заставить его сделать то, чего он не хотел делать.

 — Таков Аврелиан! — с горечью ответила Зенобия.

 — Вы не любите императора? Зенобия ответила:

 — Я презираю его! Ах, я знаю, госпожа Дагиан, вы слышали о том, что я — любовница императора. Это правда. Но, как и вас, меня шантажировали. Мой старший сын вместе с семьей живет сейчас В Кирене под «покровительством» императора, а меня вместе с моей маленькой дочерью привезли сюда под личным по печением императора. Как и у вас, у меня не было выбора. Матери — уязвимые создания.

 Дагиан кивнула. Она хорошо понимала положение Зенобия, но сомневалась, что Марк поймет ее так же хорошо. Прелестная царица Пальмиры, очевидно, не знала, что она — мать Марка Александра Бритайна. Дагиан подумала, что пока лучше не раскрывать этого. Потом у нее перехватило дыхание — она увидела, что со стороны виллы в сопровождении няни появилась маленькая девочка. Она бросилась к Зенобии.

 С улыбкой царица обняла и поцеловала ребенка. Их любовь друг к Другу задела сердце Дагиан. Все было так, как она и думала. Зенобия — хорошая, любящая мать. Если Марк желает вернуть дочь, ему придется сначала завоевать ее мать. Зенобия подняла взгляд и сказала:

 — Это моя дочь, царевна Мавия. Мавия, это госпожа Дагиан.

 Девочка взглянула на нее, и Дагиан почувствовала, как у нее сжалось сердце. У девочки был взгляд Марка! Неужели Зенобия не видит, что у ее новой знакомой такой же взгляд?

 — Как поживаешь, царевна Мавия? — мягко произнесла Дагиан.

 — Госпожа Дагиан, я рада познакомиться с вами, — ответила девочка. — У вас голубые глаза, как и у меня. Я встречала лишь немногих людей с таким же цветом глаз, как у меня. У Марка тоже были голубые глаза, но он уехал.

 Зенобия оборвала дочь.

 — Это невежливо — обсуждать внешность людей. Дагиан страстно хотелось взять этого дорогого для нее ре-венка к себе на колени и поцеловать его. У нее не только голубые глаза, как у Марка, но и его каштановые волосы. Удивительно, как это Аврелиан еще не уловил это сходство. А может быть, уже знает? Она задрожала.

 Пришли рабы с маленьким столиком и установили его перед мраморной скамьей. Потом появилась Баб с вином, а следом за иен — Адрия с бокалами. Лицо старой женщины выражало неодобрение, когда она разливала вино.

 — В Пальмире мы не подали бы такое вино даже рабам! — сказала она.

 — Не понимаю, в чем дело, — сказала расстроенная Дагиан. — Я приказала, чтобы для вас купили самое тонкое фалернское вино. Я сама заказала его в городе в лавке торговца винами.

 Баб протянула ей бокал.

 — Попробуйте, госпожа Дагиан. Это то вино, которое вы покупали?

 Дагиан попробовала вино, и ее лицо исказилось от гнева. Она выплюнула вино на траву.

 — Это ужасно! — в ярости сказала она. — Либо виноторговец попытался обмануть меня, либо рабы украли вино, которое я купила, и заменили его в надежде, что вы не заметите этого.

 К ним через сад спешил дворецкий, полный важности и самодовольный, словно лягушка.

 — Император идет! — объявил он. Дагиан строго сказала:

 — Крисп, это не то вино, которое я купила в лавке Верита Помпонио. Подозреваю, что ты и твоя компания украли вино! А теперь вот идет император. Как же может царица подать ему такое пойло?

 Дворецкий побелел и упал на колени.

 — Спасите нас, госпожа Дагиан! Мы можем вернуть вино, которое вы купили, но только не сейчас!

 — Ты заслуживаешь, чтобы с тебя живьем содрали кожу, но не следует смущать царицу.

 Она встала и, улыбнувшись Зенобии, сказала:

 — Я пришлю одного из моих рабов, и он принесет для Аврелиана немного хорошего вина. Увидимся завтра, если вас это устроит.

 — Да, мне будет приятно, если вы придете. И благодарю вас! — сказала Зенобия.

 Она тоже встала и проводила свою новую подругу к садовой калитке, разделявшей их виллы.

 — До свидания, госпожа Дагиан, — пропищала маленькая Мавия.

 Дагиан обернулась, наклонилась и поцеловала ребенка в макушку.

 — До свидания, маленькая царевна! — сказала она и поспешно прошла через калитку в свой сад.

 Как только она ушла, Зенобия и Мавия, взявшись за руки, поспешили через сад к вилле. Дагиан остановилась под высоким тенистым деревом и глубоко вздохнула. Она и не мечтала, что так скоро увидит свою внучку. Она еще помнит Марка! Это хорошо. Возможно, ребенок станет тем мостиком, который соединит его гордых и упрямых родителей.

 Как же прекрасна царица Пальмиры, думала Дагиан. Она совсем не похожа ни на римских, ни на британских женщин. Ее золотистая кожа, иссиня-черные волосы, глаза, серые, как грозовая туча, — все это в сочетании с дивными аристократическими чертами делало ее прекраснее всех женщин, каких только могла припомнить Дагиан. Она также поняла, что Зенобия умна, и это тоже привлекало в ней Марка.

 Зенобия, прежде чем войти в дом, обернулась и посмотрела через сад. Кажется, Дагиан — приятная женщина, размышляла царица, но тот ли она человек, которому можно довериться? Зенобии необходима подруга, ведь она так одинока!

 — Приветствую вас, цезарь! — прошепелявила Мавия. Зенобия обернулась и увидела, что на пороге стоит Аврелиан.

 — Ступай к Чармиан, дитя мое! — приказала Зенобия. «— Да, мама, — послушно ответила девочка и ушла.

 — Ты ни разу не дала мне возможности узнать ее как следует, богиня. Боишься, что я совращу ее?

 — Никогда нельзя знать, что ты собираешься делать, римлянин, — холодно ответила Зенобия.

 — Ты сердишься на меня из-за триумфа! — сказал он.

 — Меня заставили у всех на виду прошествовать обнаженной по всему Риму!

 — И все же мне не удалось унизить тебя, не правда ли, ты, гордая сука?

 Он потянулся к ней, но Зенобия искусно увернулась и, проскользнув, выбежала во внутренний садик.

 — Не прикасайся ко мне, римлянин! Не сейчас! Никогда!

 О Юпитер, как ей хотелось исчезнуть с его глаз, но куда бежать? Такое положение приводило ее в ярость.

 — Ох, богиня, неужели нам снова предстоит борьба? Я уже думал, мы поладили.

 Его голос звучал спокойно.

 — Слушай меня, римлянин! Я буду твоей шлюхой, раз у меня нет другого выбора. Но я никогда не забуду, как ты поступил со мной сегодня.

 — Так, значит, ты будешь моей шлюхой! — сказал он мягко, но его сузившиеся сверкающие глаза противоречили мягкости его голоса. — Ты будешь моей шлюхой, потому что у тебя нет другого выбора?! Если тебя устраивает такой выбор, моя прекрасная богиня, то позволь заверить тебя, что любой патриций с парой яиц между ногами захочет, чтобы я передал тебя ему, когда ты надоешь мне. Ты еще не надоела мне, но если это будет тебе приятно, я сделаю то, что сделал когда-то император Калигула. Ты станешь доступной шлюхой. Как тебе это понравится — проводить ночи, обслуживая богатых и похотливых петухов в Риме?

 Она посмотрела ему в глаза и вдруг испугалась, потому что увидела в них ужасную решимость. Он действительно сделает из нее проститутку для всех мужчин в Риме, если она не вернется к нему, умоляющая и покорная. Она — его и только его женщина.

 — Нет, — тихо произнесла она. — Нет, мне это не понравится, римлянин.

 Ах, как она ненавидела его за свою беспомощность! Она, которая правила империей! И он наслаждался этим, ублюдок!

 — Где твоя комната? — спросил он.

 Зенобия посмотрела на него, а потом рассмеялась.

 — Не знаю, — сказала она, и слезы покатились по ее щекам из-за абсурдности сложившейся ситуации. Он уже готов отстаивать свои права, а в действительности — изнасиловать ее, в то время как она не имела ни малейшего понятия, где находится ее кровать.

 — Ты до сих пор не осмотрела дом? Он выглядел оскорбленным.

 — У меня не было на это времени, — сказала она. — Я приехала, и тут же возникли проблемы с рабами. Я хочу заменить их завтра, римлянин. Потом я пошла осмотреть сад, и тут из соседней виллы вышла женщина, подруга императрицы. — Зенобия беспомощно пожала плечами. — Я вообще не видела дома. Я не думала, что ты приедешь так быстро.

 — Я ушел с игр вскоре после тебя, богиня. Без тебя мне стало скучно. Мне пришлось проводить императрицу до палатинского дворца, — Тебе следовало остаться с ней, римлянин. Она больна. Даже я вижу, что ей недолго осталось жить. И она любит тебя. Как же ты можешь покидать ее?

 — Ульпия — жена солдата. Она привыкла к одиночеству.

 — Из-за того, что она жена солдата, ей ничуть не легче выносить отсутствие мужчины, которого она любит. Она приняла свой жребий, но как ей, должно быть, больно, римлянин! Как ты жесток!

 Он приблизился к ней и схватил ее за руки.

 — Я не буду жесток к тебе, богиня. Единственное, что я хочу, — это любить тебя. Почему бы и тебе не полюбить меня, любимая?

 Любимая! Она отвернулась, чтобы скрыть слезы, которые тут же увлажнили ее глаза.

 — Я уже говорила тебе прежде, римлянин, что больше никогда не доверюсь ни одному мужчине. Будь доволен тем, что владеешь моим телом. Это единственное, что я могу дать тебе.

 — Но ты никогда не даешь, Зенобия, — сказал Аврелиан. — Мне всегда приходится брать с боем! Даже сейчас ты ста» рвешься ожесточить себя перед нападением, которое, как ты предполагаешь, вот-вот последует.

 Он взял ее за подбородок и повернул ее лицо к себе.

 — Я хотел бы, богиня, чтобы хотя бы один раз твой поцелуй был добровольным, чтобы он был вдохновлен не вожделением, а любовью!

 — Никогда! — спокойно ответила она.

 — Тогда мне придется взять у тебя все, что я могу получить, богиня, — сказал он, и его губы прижались к ее губам в неистовом и властном поцелуе.

 Зенобия исступленно задрожала, а потом, к изумлению их обоих, Заплакала, всхлипывая от невыносимых страданий. Все мучения, пережитые ею в последние месяцы, сотрясали теперь ее тело. Ужасное разрушение Пальмиры, расставание с Вабой и Флавией, смерть Аомгина, потеря Деметрия — все это изливалось наружу, и она была не в силах остановиться. Она устала от борьбы, устала от ответственности, смертельно устала. Впервые в жизни Зенобия хотела освободиться от всего этого. Ей хотелось, чтобы о ней заботились.

 Он прочитал это на ее лице, в ее глазах и понял, что теперь, если он будет вести себя умно, он сможет добиться от нее того, чего Всегда хотел добиться. Сейчас она такая уязвимая, он никогда не видел ее такой. Аврелиан нежно обнял ее и погладил ее блестящие темные волосы.

 — Ну, ну, любимая, — утешал он ее, — ну, моя прекрасная богиня! Не плачь, моя любовь, не плачь!

 Он взял ее лицо в ладони и, наклонившись, снова поцеловал в губы, но на этот раз с нежностью. Он целовал ее закрытые деки, щеки, нос, подбородок, а потом еще раз поцеловал в губы. Однако на этот раз его губы были более требовательными, и, к его радости, она ответила ему поцелуем — не из-за вожделения, а потому, что это было ей необходимо.

 Он поднял ее на руки, и она, все еще всхлипывая, прильнула к его плечу. Твердыми шагами он прошел через внутренний садик и вошел в атрий дома. Увидев их, Баб в отчаянии всплеснула руками, но суровый взгляд императора предупредил ее, чтобы она молчала. Он поднялся по ступенькам на второй этаж и вошел в спальню Зенобии, располагавшуюся в конце коридора.

 Он осторожно положил ее на постель и сел возле нее.

 — Не могу выносить, когда ты плачешь, — тихо сказал он — Скажи мне, чего ты хочешь от меня, Зенобия! Я пойду на все, но сделаю тебя счастливой!

 Но она продолжала плакать, теперь уже тише, всхлипывая время от времени. Протянув руку, он погладил ее, и она зашептала что-то от робкого наслаждения, которое еще больше заинтриговало его. Он осторожно снял ее драгоценное ожерелье, браслеты в виде змей и серьги. Потом медленно расстегнул и снял сандалии и стал массировать ее ступни, пока она чуть ли не замурлыкала от удовольствия. Плавными, неторопливыми движениями он поднял ее белый шелковый каласирис и обнажил длинные золотистые ноги, гладкие бедра, приятно округлый живот, соблазнительные груди Потом каласирис легко соскользнул с головы и рук Зенобии, и император небрежно швырнул его на пол возле кровати.

 Он склонился к ней и поцеловал обе ее груди, отчего ее соски сделались упругими. Когда он поднял голову, то увидел, что она смотрит на него. Ее глаза были широко раскрыты и влажны от слез, ресницы слиплись, а губы дрожали. Потом она произнесла так тихо, что ему пришлось наклониться к ней, чтобы расслышать ее слова:

 — Люби меня, римлянин! Пожалуйста, люби меня, сделай так, чтобы мне стало лучше! Я не могу больше выносить эти страдания!

 — А ты будешь любить меня, богиня, или возьмешь то, что я тебе даю? — тихо спросил он.

 — Я постараюсь! Только избавь меня от этих страданий! — ответила она.

 Он встал и медленно снял с себя одежду, ни на минуту не отрывая от нее своего страстного взгляда. Он мог бы наброситься на нее, словно зверь на беспомощного ягненка, так как испытывал сильнейшее желание и, кроме того, опасался, что она может неожиданно оттолкнуть его. Он напряг всю свою огромную силу воли и двигался медленно и спокойно. Вернувшись к ее ложу, он лег возле нее и взял ее за руку.

 — Я влюбился с того самого мгновения, когда впервые увидел тебя, Зенобия. Я люблю тебя, моя прекрасная богиня, а я еще никогда не говорил этих слов ни одной женщине. Когда Ульпия оставит этот мир, ты станешь моей женой, и я сделаю тебя царицей могучей Римской империи, не маленького ее кусочка, а всей империи, которая простирается от Персии до самых дальних аванпостов в дикой Британии. Ты — редкий и совершенный драгоценный камень, моя любимая, и теперь ты только моя! Я сделаю тебя счастливой, Зенобия, клянусь всеми богами! Если только ты позволишь мне, я сделаю тебя счастливейшей из всех живущих на земле женщин!

 Он приподнялся на локте и посмотрел на нее сверху вниз. Ее глаза были закрыты, но он знал, — она слышит его.

 — Я хочу, чтобы ты отдавалась мне, богиня, — тихо сказал он, лег и стал ждать.

 В течение нескольких очень долгих минут они лежали бок о бок. Потом она приподнялась, наклонилась к нему и прильнула к его губам в нежном поцелуе. Он протянул к ней руки и поднял ее. Она села на его бедра. Зенобия покраснела, кровь бросилась ей в лицо, и ее бледно-золотистые щеки покрылись нежно-абрикосовым румянцем. Пора ее девичества давно уже миновала, и все же она чувствовала себя неискушенной и робкой. Она не знала точно, чего же он ждет от нее.

 Аврелиан весело усмехнулся при виде ее растерянности.

 — Что такое, богиня? Неужели ты никогда не делала этого со своим мужем или любовником? Прикоснись же ко мне, Зенобия! Разве тебе не нравится, когда я прикасаюсь к тебе?

 Она неуверенно протянула руку и положила ему на грудь. Он затаил дыхание. Она начала неторопливо исследовать кончиками пальцев его мускулы, его мягкую кожу. Потом вздохнула.

 Ее прикосновения неистово воспламеняли его, однако он держал свои чувства под контролем, наблюдая за ней из-под чуть приоткрытых век. Она еще не возбудилась, но была любопытна и Немного испугана. Протянув руку, он стал ласкать одну из ее дивных грудей, водя пальцем вокруг ее чувствительного соска, чтобы приободрить ее.

 — Ты так прекрасна! — приговаривал он. — Так необыкновенно, необыкновенно прекрасна, Зенобия!

 Он почувствовал, что она немного расслабилась. Зенобия переменила позу, наклонилась вперед и легко прикоснулась к его груди своими грудями, прижала свои ставшие твердыми соски к его соскам и стала тереться о них возбуждающими движениями. Вытянув руки, он нежно охватил ее ягодицы и притянул ее ближе к себе. Он ласкал и гладил ее, начиная раздувать тлеющие углы ее желания.

 — О да, богиня! — шептал он ей на ухо, и она задрожала, когда его теплое дыхание коснулось ее.

 Он так мягок, так добр, думала она. Единственное, чего он хочет, — это любить ее и чтобы она тоже любила его в ответ. Но это не значит, что она должна доверять ему. Она больше никогда не сможет по-настоящему доверять ни одному мужчине. Но он готов избавить ее от страданий в обмен на ее привязанность. В действительности она не любит его, но она может притворяться. Единственное, что ей нужно делать, — это перестать сопротивляться, расслабиться и наслаждаться его любовью, заставить его поверить, что она любит его. Ее упрямая гордость привела ее к этому, размышляла она, и ей уже надоело причинять ему боль!

 Она ощутила его член, твердый, прижимающийся к ней. Казалось, он жил своей собственной, отдельной жизнью. Зенобия сделала движение, осторожно приподнялась, взяла его в свою руку и ввела в свое нежное лоно. Удивленный ее неожиданной смелостью, он громко судорожно вздохнул от восторга. Потом он обхватил ее обеими руками, перевернул и сел сверху. Он начал медленно проникать в ее тело, а потом так же медленно вышел. Так он проделал несколько раз, пока ее тело не затрепетало в восторге оргазма. С каждым движением его мощное орудие, казалось, проникало все глубже, и она стонала от неослабевающего наслаждения, напрягаясь, чтобы достичь еще больших высот, и наконец начала падать в ливне звезд, а его тело соединилось с ее телом в завершающем движении.

 Ужасающее напряжение и страдание покинули ее тело, и Зенобия забылась в мирном сне. Рядом с ней император размышлял о событиях последних нескольких минут. Она так нежна, так абсолютно и невероятно нежна, отдаваясь ему! Он всегда мечтал, чтобы она была с ним именно такой, и вот наконец боги ответили на его молитвы! Он знал, что она не сломлена, но верил — теперь она принадлежит ему. Ему не надо опасаться других мужчин, даже Марка Александра Бритайна. Аврелиан заснул, и впервые с тех пор, как он взял себе Зенобию, он был уверен в ней.

 Они проспали несколько долгих часов, и Зенобия проснулась первой. Она лежала неподвижно, вспоминая о недавней близости, о том, что произошло между ней и Аврелианом. На самом деле она ничего ему не обещала, и в то же время это было так. Но может ли она любить его? Нет! Это слово ясно пронеслось в ее мыслях. Она не может любить его! Он отнял у нее почти все, что было для нее дорого и свято. И все же она должна жить, чтобы отомстить. Кроме того, нужно защищать Мавию. Если она вдруг выкажет римскому императору презрение, после того, как он открылся ей, он, несомненно, убьет ее.

 — О чем ты думаешь, Зенобия? — спросил он, и его голос разорвал тишину.

 — О том, как добр ты был ко мне прошлой ночью, — ответила она.

 — Я люблю тебя, — просто сказал он.

 — Знаю, — ответила она, и он не стал требовать от нее большего.

 На востоке еще было темно, но он сказал;

 — Давай искупаемся!

 — Рабы еще не встали! — запротестовала она.

 — Мы разбудим их, — сказал он в ответ.

 — Нет, — сказала она, — мы сами вымоем друг друга, римлянин. И она, обнаженная, поднялась с постели. Чуть-чуть повернувшись, она взглянула на него через плечо. Ее взгляд был возбуждающим, она протянула ему руку.

 — Ну как, ты идешь?

 Он почувствовал, как в нем растет желание, но подавил его И, взяв ее за руку, последовал за ней. В ванной, которая располагалась рядом со спальней Зенобии, стояла тишина. Масляные светильники мерцали и отбрасывали тени на украшенные фресками стены, изображающие обычные сцены преследования нимф сатирами и кентаврами. Она усмехнулась, и ему было приятно услышать теплый звук ее голоса. Аврелиан спросил:

 — Что так забавляет тебя, любовь моя?

 — Стены, римлянин! Росписи так тривиальны!

 — Не следует ожидать чего-нибудь оригинального на вилле, находящейся в собственности государства, — поддразнил он ее.

 — Я должна оставаться на этой вилле?

 — Возможно, позже мы обсудим возможность переезда в другой дом, богиня. Но пока ты останешься здесь.

 — Так же, как и ты, — ответила она и потянулась к фарфоровому кувшину с мягким мылом. Она набрала немного мыла и стала размазывать его по телу Аврелиана. Она работала медленно, ее руки описывали круги по его крепкому телу, растирая мыло в густой крем. Он начал испытывать восхитительное удовольствие от ее прикосновений и чуть не заснул, стоя в ванной. Она вывела его из мечтательного состояния, ополоснув несколькими кувшинами подогретой воды, и скомандовала:

 — А теперь ступай отмокать в лохани с горячей водой, римлянин!

 — А разве я не буду мыть тебя, богиня? — спросил он.

 — Ты подхватишь простуду, стоя здесь, — возразила она.

 — Я хочу помыть тебя! — сказал он, поставив точку в этом вопросе. Потом взял из кувшина мыло и начал подражать ее движениям. Повернув ее спиной к себе, он стал втирать мыло в кожу ее живота, потом двинулся вверх, к грудям, и обхватил эти нежные плоды ладонями, нежно обводя большими пальцами круги вокруг ее напрягшихся сосков. Она стояла очень спокойно, почти не дыша, пока его руки скользили по ее грациозным формам. Наконец, он ополоснул ее, и они вместе залезли в лохань с горячей водой.

 — Что ты будешь делать здесь, в Риме? — спросил он.

 — Вероятно, тебе следовало бы подумать об этом, прежде чем привозить меня сюда, — ответила она с улыбкой. — Однако, полагаю, я буду делать то же самое, что и все вновь прибывшие в этот город: осматривать достопримечательности, пытаться завести друзей.

 — Многие будут стремиться стать твоими друзьями, Зенобия, — ответил он. — Но остерегайся быть вовлеченной в какую-нибудь политическую фракцию, богиня. Найдутся люди, которые захотят использовать там, ведь Рим — настоящая сточная яма, полная интриг.

 Она взглянула на него с озорством.

 — Все эти годы я правила Пальмирой, не будучи в неведении относительно того, что происходило вокруг меня. Рим всегда был рассадником заговоров. Вы меняете своих императоров с такой же регулярностью, с какой популярная куртизанка меняет любовников.

 Он ответил:

 — До сих пор было так. Но теперь я представляю собой новый Рим, Зенобия. Я стараюсь возродить старые обычаи. Благодаря мне империя вновь стала сильной, и с каждым днем она становится все сильнее. Мои наследники станут новыми цезарями.

 — Твои наследники? Но ведь у тебя нет детей, римлянин. Разумеется, есть ребенок твоей племянницы, не правда ли?

 Внезапно Зенобия подумала, что, может быть, именно честолюбие заставило Марка предать ее.

 — Ребенок моей племянницы?

 Короткое мгновение он был в замешательстве, а потом понял, что она имеет в виду Кариесу. О боги, она не должна знать, что оба, и Кариеса, и ее младенец погибли и что Марк Александр Бритайн был свободный мужчина! Внезапно все прошлые опасения Аврелиана вновь воскресли и стали преследовать его, но он быстро сказал:

 — Да, этот ребенок… но, возможно, богиня, мы с тобой тоже могли бы иметь ребенка. То, что Ульпия все эти годы оставалась бесплодной, не значит, что у меня не может быть сына от тебя.

 Он наклонился и запечатлел поцелуй на ее влажном плече.

 Зенобия подумала, что у Клеопатры были дети от ее римских любовников, и всех этих детей ждал плохой конец. Ведь они вставали на пути тех, кто жаждал власти.

 Аврелиан погрузил свои белые зубы в ее золотистое плечо и пробормотал:

 — Подумай об этом, богиня! Какого ребенка я мог бы зачать в твоем лоне! Он правил бы миром!

 Он уже действительно начал верить, что может зачать ребенка.

 Внезапно почувствовав раздражение, Зенобия вылезла из нагретой лохани.

 — Не знаю, хочу ли я еще иметь детей, — сказала она.

 — Решение не тебе принимать, богиня, — сказал он самодовольно. — Когда Ульпия умрет, я сделаю тебя своей императрицей. А до той поры я буду накачивать мое семя в твой живот.

 Н сделаю подношения богам и буду молить их о том, чтобы из твоего лона вышел сын.

 Зенобия засмеялась, и звук ее смеха прозвучал горько и насмешливо, отдаваясь эхом от покрытых кафелем и украшенных фресками стен купальни.

 — Боги покинули меня, римлянин. Твои молитвы напрасны!

 Потом она вышла из кальдария купальни, и он услышал, как она плещется в соседнем фригидарии.

 Аврелиан встал и тоже вылез из горячей лохани. Посмотрев вниз, он увидел, что его член твердый, прямой и готов к действию. Он страстно желал взять ее прямо на покрытом холодным кафелем полу купальни. Но вместо этого стоял неподвижно, глубоко дыша и стараясь успокоиться. Он хотел ее такой, какой она была прошлой ночью: теплой, желающей и умоляющей. Он устал от той сварливой женщины, которой она могла быть. Когда он вошел в фригидарий, она уже ушла оттуда. Он быстро окунулся в прохладном бассейне и освежился.

 Вернувшись в спальню, он нашел ее обнаженной, но уже сухой. Она смазывала себя питательным лосьоном, пахнувшим гиацинтом. Не сказав ни слова, он взял у нее из рук бледно-зеленый стеклянный флакон, налил немного жидкости в свою ладонь, потер ладони друг о друга и начал медленно массировать ее. Она все еще была сердита и держалась натянуто, и он сказал мягко и убедительно:

 — Неужели это так ужасно — дать мне ребенка, богиня? Ведь я так сильно люблю тебя!

 — Но я не люблю тебя, римлянин. Я стараюсь угодить тебе, но я не могу подчинить чувства своей воле, и я не стану лгать тебе.

 — Ребенок сблизит нас, — сказал он, словно это дело решенное. — Когда ты будешь держать нашего сына на руках, прикладывать его к своим наполненным молоком грудям, как делали в прошлом настоящие римские матроны, — тогда, Зенобия, твое сердце наполнится любовью ко мне. Я знаю!

 Он повернул ее к себе и поцеловал со страстью, желая, чтобы она ответила ему. Внезапно Зенобия прониклась к нему сочувствием.

 Она посмотрела в его голубые глаза и сказала:

 — Ох, Аврелиан! Даже у тебя есть слабости! До сих пор я не верила в это.

 — Да, Зенобия, у меня есть слабости. Я жажду бессмертия, и обрести это бессмертие могу только через своих потомков. Подари мне сына, богиня! Подари мне сына!

 Потом он подхватил ее на руки и положил на кровать. Вытянувшись рядом с ней, он стал ласкать языком нежное потайное местечко, чтобы подготовить ее к своему вторжению.

 Когда он вошел в ее тело, она обвила его руками и была с мим нежна. Ей надоело обижать и быть обиженной. Потом он заснул у нее на груди и проспал несколько часов. Однако Зенобия лежала без сна. «Император римлян, — думала она, — ты — ставил меня почувствовать к тебе жалость, но все же я отомщу! Отомщу за Пальмиру, за моих сыновей, за себя. Ты отнял у меня почти все, что было мне дорого, но я снова верну свое!» Ее взгляд устремился на маленький кусочек белого мрамора, который она бережно положила на стоящий рядом столик. Это был тот самый осколок, который она подобрала среди развалин великого пальмирского храма Юпитера. Вот и все, что оставалось у нее от ее города, если не считать воспоминаний, которые никогда не умрут. Она почувствовала, что слезы скатываются по ее лицу, но не издала ни звука. «Я отомщу!»— тихо прошептала она, и он беспокойно зашевелился у нее на груди. Она что-то успокаивающе пробормотала, словно баюкая младенца, и он успокоился.

 

 В следующие недели Зенобия несколько раз посетила Рим. Многие богатые патриции страстно желали принять ее у себя. Поэтому не было необходимости беспокоиться о том, чтобы при наступлении ночи возвращаться за много миль обратно в Тиволи. Однако она никогда не останавливалась в резиденции императора на холме Палатин.

 — Я не стану демонстрировать наши отношения перед твоей несчастной умирающей женой, — сказала она Аврелиану.

 Рим произвел на царицу Пальмиры большое впечатление, но ее проницательный взгляд замечал разницу между тем, каким он был раньше, и тем, каким он стал теперь. Она видела прекрасные мраморные здания и храмы, очищенные от надписей, и парки, из которых убрали мусор. Однако ее потрясли толпы здоровых людей, праздно шатающихся по улицам. Казалось, никто не работал, получая даром пищу и развлечения. На самом деле Зенобия считала, что знаменитые римские хлеб и зрелища в конце концов приведут империю к гибели. Что бы ни говорил Аврелиан, народ, который уже на протяжении нескольких поколений привык к праздности, не потерпит возвращения старых обычаев, тяжелой работы, честности, прилежания.

 Она обнаружила, что патриции в большинстве своем наводили на нее сильнейшую скуку. Однако было одно исключение, и этим исключением стал престарелый сенатор Тацит, с которым она познакомилась на играх. Он оказался остроумным старым господином, и Зенобия чувствовала себя в его обществе комфортно. Была еще ее ближайшая соседка, госпожа Дагиан. Ее общество развлекало и успокаивало Зенобию. Они каждый день прогуливались по саду. Мавия бежала впереди или играла рядом.

 Зенобия была тронута тем, как госпожа Дагиан привязалась к ее маленькой дочери. А Мавия обожала Дагиан и относилась к ней с необычайной преданностью. Именно Дагиан шила для Мавии маленькие платьица-туники, сидела с ней на траве, плела веночки из маргариток и выслушивала ее многочисленные секреты.

 Однажды, когда они сидели вот так летним днем после полудня и солнце освещало их склоненные головы, Зенобия вдруг посмотрела на Дагиан и на свою дочь, и с губ ее сорвался крик. Пожилая женщина подняла взгляд и, увидев неприкрытое отчаяние Зенобии, быстро встала и поспешила к ней.

 — Зенобия, дорогая, что случилось? — спросила она. Зенобия посмотрела в неожиданно показавшиеся ей такими знакомыми голубые глаза, — ярко-голубые — и воскликнула:

 — Кто вы?

 — Я — Дагиан, — мягко ответила та. — Твоя подруга.

 — Дагиан? Кто вы?

 И тогда Дагиан поняла, что произошло. На мгновение закрыв глаза, она тихо вздохнула и произнесла:

 — Я — Дагиан, жена покойного Луция Александра.

 — Вы — мать Марка Александра Бритайна? В голосе Зенобии слышалось обвинение.

 — Да, — последовал спокойный ответ.

 — Как же могли вы так обманывать меня? — спросила Зенобия, а потом, повернувшись к своей дочери, сказала:

 — Мавия, дорогая моя, беги и найди Чармиаи!

 Ребенок запротестовал, но, увидев гневное выражение на лице матери, подчинился. Царица Пальмиры вновь повернулась к пожилой женщине.

 — Разве вам недостаточно ребенка вашего сына? Неужели вам еще нужно украсть у меня мою дочь?

 — У Марка больше нет детей, — ответила Дагиан.

 — Нет детей? А император говорит другое! Скажите мне, Дагиан, разве ваш отпрыск-предатель не произвел на свет сына или дочь вместе с племянницей Аврелиана?

 — Кариеса умерла во время родов, а вместе с ней — и ее ребенок.

 — Несомненно, у императора есть и другие племянницы, — язвительно заметила Зенобия.

 — Если бы я не знала, как глубоко мой глупый сын обидел вас, Зенобия, я дала бы вам пощечину! — пылко воскликнула Дагиан. — А теперь садитесь, и я расскажу всю правду, если, конечно, вы не предпочтете таить гнев в своем сердце до конца ваших дней!

 И Дагиан нетерпеливым жестом указала на мраморную скамью в маленьком уединенном гроте в саду. Умолкнув, Зенобия села, а ее приятельница примостилась возле нее.

 — Когда Марк приехал домой, его отец умирал. Не зная о вашей с Марком помолвке, Луций договорился с императором о браке его старшего сына и Кариссы. Мой муж очень хотел еще до своей смерти увидеть своего наследника женатым человеком. Марк, разумеется, сказал мне, что не может жениться на племяннице императора, что он уже помолвлен с вами, что любит вас. Он немедленно отправился к Аврелиану. Но Аврелиан отказался расторгнуть договор, заключенный моим мужем. Он настаивал, чтобы мой сын женился на его племяннице, угрожал нашей семье самыми ужасными последствиями, если Марк откажется жениться па Кариесе. У Марка не было выбора, и ему пришлось сочетаться браком с Кариссой. Сразу же после свадьбы Кариеса сообщила ему, что беременна и ждет ребенка от императора. Она насмехалась над ним. Кариеса была ужасным созданием, Зенобия! Мой сын презирал ее, она была воплощением зла!

 Зенобия сидела с каменным лицом.

 — Неужели он не мог написать мне, Дагиан? Когда он ухал из Пальмиры, я послала с ним сопровождающих из моей личной гвардии, чтобы они привозили мне послания от Марка из каждого порта. Последний из этих сопровождающих так никогда и не вернулся назад.

 — Его убили, Зенобия! После свадьбы мой муж умер. Марк планировал, что я вернусь в Британию вместе с моим младшим сыном Аулом. После этого он собирался оставить Кариесу и вернуться к вам в Пальмиру. Император, однако, следил за каждым его шагом. Он не выпустил нас из Рима. Аврелиану нужен был заложник, чтобы заставить Марка. А кто может стать лучшим заложником, чем мать? В качестве последнего средства Марк решил отправить посланника в Пальмиру. Согласна, ему следовало бы сделать это раньше, но он опасался подвергнуть опасности семью. Когда он послал за вашим человеком, наш дворецкий обнаружил его мертвым в своей комнате. Ему перерезали горло, пока он спал. Мой сын оказался в ловушке и не имел возможности связаться с вами.

 Рыдания сорвались с губ Дагиан, и она смахнула слезы, которые при этих воспоминаниях заструились из глаз. Зенобия потянулась к ней и ободряюще похлопала ее по руке. Дагиан схватила руку молодой женщины и сжала ее.

 — Мой сын был в отчаянии, — продолжала она. — Потом Аврелиан, прежде чем отправиться на Восток, сказал Марку, что он мог бы выдать Кариесу замуж за одного из множества подходящих молодых патрициев. Однако он намеренно выбрал Марка, потому что он ваш жених. Он знал о вашей ненависти к Риму из-за того, что много лет назад была убита ваша мать. Он стремился воспламенить в вас эту ненависть, чтобы вы подняли восстание. Император хотел получить Пальмиру обратно, но не в качестве государства-вассала, а в качестве провинции.

 Узнав о чудовищности предательства, совершенного по отношению к ней, Зенобия спросила тихим, напряженным голосом:

 — Вы хотите сказать, что Аврелиан сознательно разлучил меня с Марком, чтобы отнять у меня Пальмиру?

 Дагиан кивнула.

 — Тогда он еще больший дурак, чем я думала, — холодно произнесла Зенобия. — Я собиралась провозгласить своего сына августом, владыкой Востока задолго до того, как Марк покинул меня. Но сделала бы это только после того, как мы с Марком поженились бы. Однако когда до меня дошло известие о браке вашего сына и племянницы императора, у меня не было причины откладывать, поэтому я и сделала заявление в Александрии. — Она горько рассмеялась:

 — Нет, Дагиан, я должна принять на себя ответственность за свои действия. Но я отомщу Аврелиану! Я — его любовнице, он все больше доверяет мне. Но в конце концов он поймет, что это обман.

 — Марк никогда не переставал любить вас, Зенобия, — тихо сказала Дагиан.

 — Я уже не та женщина, которую любил Марк, — сказала Зенобия немного грустно. — Марк любил царицу, женщину гордую и с характером. А мне пришлось переступить через остатки , моей гордости, чтобы выжить, чтобы спасти моих детей. Я никогда не смогу забыть этого, как и того, что мне приходится делать сейчас, чтобы сохранить жизнь. Пока Аврелиан жив, для нас с Марком нет надежды. У меня еще нет друзей и силы, достаточной для того, чтобы уничтожить его, но в конце концов я сделаю это!

 Дагиан посмотрела на Зенобию изумленными глазами.

 — Дитя мое, ты погубишь себя! — сказала она.

 — Если одновременно с этим мне удастся уничтожить и Аврелиана, то дело стоит того, — ответила Зенобия.

 — Как же Мавия?

 — У нее ведь есть вы и еще ее брат в Кирене, — ответила Зенобия.

 — У нее, кроме того, есть еще и отец, но она нуждается в обоих, и в матери, и в отце, моя дорогая, — сказала Дагиан.

 — Это невозможно! — последовал непреклонный ответ.

 — Нет, возможно! — заявила Дагиан. — Повидайся с Марком! Повидайся с моим сыном!

 — Вы с ума сошли, Дагиан? Где? Где мы сможем увидеться без посторонних глаз? Аврелиан живет в страхе, что Марк потребует меня обратно. Когда я только приехала на ату виллу, он солгал мне, сказав, что ребенок его племянницы жив и здоров. Он начинает доверять мне. Он даже предложил мне выйти за него замуж после смерти несчастной Ульпии Северины.

 — И ты согласилась? — спросила потрясенная Дагиан.

 — Я пойду на все, чтобы отомстить! — страстно вскрикнула Зенобия, и Дагиан в страхе закрыла глаза.

 — Мой сын не сумел действовать быстро, и это привело к вашей разлуке, которая причинила вам обоим величайшие страдания. Вы получили второй шанс, Зенобия. Не позволяй же, чтобы твоя жажда мести бесцельно разрушила то, что боги так щедро дали вам обоим!

 Зенобия резко рассмеялась.

 — Боги! Знаете ли вы, как называл меня мой народ, Дагиан? Меня называли любимой богами, любимой моим народом и двумя мужчинами, которые любили меня.

 Она снова засмеялась, и горечь, звучавшая в ее голосе, словно ошпарила старую женщину.

 — Я чтила богов всю свою жизнь, но они покинули меня! Если они и дали мне этот шанс, то только для того, чтобы отнять его у меня!

 Слезы хлынули из глаз Дагиан. В жестоких и вызывающих словах Зенобии ей слышались все страдание и обида, которые испытывала прекрасная царица. Дагиан хотелось протянуть к молодой женщине руки и прижать ее к своей груди. Хотелось утешить ее, стать ей матерью, заверить, что все кончится хорошо. Но Дагиан не могла этого сделать, ведь сама не была уверена в благоприятном исходе.

 Вдруг тишину грота разорвал мужской голос.

 — Мама! Ах, вот ты где! А я-то думаю, куда же ты подевалась!

 У входа в маленькое зеленое убежище стоял Марк Александр Бритайн.

 Женщины вскочили с мраморной скамьи. Дагиан приложила руки к сердцу, а Зенобия, побледнев, повернулась на звук его голоса. Бежать некуда! Она попыталась отвернуться, но глаза Марка уже привыкли к тусклому освещению, и ее образ запечатлился в них.

 Его голос был хриплым от потрясения. Он протянул к ней руки.

 — Нет! Нет, любимая, не отворачивайся от меня! Он медленно вошел в грот, проскользнул мимо своей матери, словно ее и не было там. Ошеломленной Дагиан оставалось только смотреть, как они пожирали друг друга глазами. Марк нежно взял Зенобию за руку выше локтя и, всматриваясь в ее лицо с полосками от слез, заговорил тихим, но отчетливым голосом:

 — Я люблю тебя, — сказал он. — Я всегда любил тебя. Я любил тебя с незапамятных времен и буду любить тебя еще долго после того, как воспоминания о нас будут стерты с лица земли.

 — Я никогда не переставала любить тебя, — сказала она, — но наше время прошло. Не надо было нам встречаться сегодня.

 — Не говори так! — почти закричал он.

 — Я принадлежу Аврелиану, Марк. Ты понимаешь? Я — императорская пленница.

 — Не может быть, чтобы ты отдавалась ему добровольно, любимая! Я понимаю тебя! Это правда, я понимаю тебя!

 — Но я действительно отдаюсь ему добровольно. Я должна делать это ради моих детей. Ведь Аврелиан не дурак! Вначале я сопротивлялась ему, но устала вести битву, которую не могу выиграть. Кроме того, у меня есть Ваба и Мавия, и я должна думать о них, Марк. — Она с грустью вздохнула. — Я уже больше не Зенобия, царица Пальмиры. Пальмира, как и моя душа, лежит, разбитая на миллионы осколков, под солнцем пустыни. Женщина, «которую ты знал, умерла вместе со своим народом!

 Потом, вырвавшись и пройдя мимо него, она бросилась бежать через сад к своей вилле.

 Он хотел догнать ее, но Дагиан преградила ему путь и зашипела на него таким свирепым голосом, что он с трудом мог поверить, что это его мать.

 — Не преследуй ее, Марк, иначе ты подвергнешь опасности нас всех! Аврелиан бешено ревнует и боится тебя.

 — Он мудро поступает, что боится, ведь я собираюсь отнять ее у него! — поклялся Марк.

 — Нет, сын мой! Он собирается сделать ее своей женой, когда умрет Ульпия Северина.

 Лицо Марка потемнело от гнева.

 — Никогда! — бросил он. — Прежде я увижу его в аду! Дагиан грустно покачала головой.

 — Почему вы оба столь безрассудны, сын мой? Ты хочешь открыто бороться с императором за Зенобию, а она собирается организовать заговор, чтобы уничтожить его, даже ценой собственной жизни. Будь терпеливым, Марк! Аврелиан не проживет слишком долго. Наступит и его время, так же неизбежно, как оно наступило для всех солдатских императоров, правивших до него. Нужно терпение, сын мой!

 Его лицо исказилось от боли.

 — Как же я могу ждать после того, как увидел ее, мама? Прошло уже два года с тех пор, как Аврелиан разлучил нас, и каждый день, который я провел вдали от нее, приносил мне страдания! Но кто же устроил так, что Зенобия живет на вилле, соседней с нашей? Несомненно, не император!

 — Нет, — ответила Дагиан. — Это устроила Ульпия Северина.

 — Она хотела, чтобы мы с Зенобией вновь соединились! — догадался он.

 — Да, — признала Дагиан, — но не думаю, что она знала о глубине привязанности своего мужа к Зенобии, Марк. Теперь она умирает и сделает все, что в ее ограниченной власти, чтобы Аврелиан был счастлив после ее смерти. И поскольку Аврелиан желает, чтобы твоя царица стала его второй женой, то Ульпия попытается сделать так, чтобы он получил то, что хочет.

 — Мы можем бежать из Италии, мама. Ты, Зенобия, Мавия и я — мы уедем в Британию!

 — А как же старший сын Зенобии и его семья в Кирене, Марк? Какая участь ждет их, если Аврелиан разгневается? Кроме того, император испытывает к ней всепоглощающую страсть. Он пойдет вслед за ней со всеми легионами, которые находятся под его командованием, и когда он нас схватит, он нас уничтожит, сын мой! Зенобия любит тебя, Марк. До сегодняшнего дня я не была уверена в этом, но когда она смотрела на тебя, говорила с тобой и уходила от тебя, то всеми фибрами своего существа проявляла свою любовь к тебе. И ты должен сделать не меньшее! Ты не смеешь подвергать ее и ее семью опасности! Доверься мне — и жди!

 Он опустился на мраморную скамью и с рыданиями стиснул руки. Зенобия! Ее имя отпечаталось в его сознании словно клеймо. Их короткая встреча теперь была как сон. Неужели он действительно снова держал ее в своих объятиях? Почему же он не поцеловал ее? Только боги знают, как он хотел это сделать! Снова с его губ сорвался стон.

 С бешено бьющимся сердцем Зенобия бежала по саду к своей вилле. Марк! Ей хотелось выкрикнуть его имя во весь голос!» Марк! Марк! Марк! — тихо шептала она. — Ох, Марк, я люблю тебя и умру, если не смогу снова быть с тобой!«Она остановилась на портике виллы, и внезапно ей стало холодно. Вытянув руки, она оперлась о мраморную колонну, чтобы обрести равновесие. Она закрыла глаза, но слезы текли и текли. Хвала Юпитеру, что Аврелиан в тот день оставался в городе и не видел ее.

 Она несколько минут неистово и не стыдясь рыдала. Потом, глубоко вздохнув, попыталась взять себя в руки. Ей хотелось бежать обратно к нему, кинуться в его объятия, умолять спрятать ее от Аврелиана. Но совесть строго напоминала о ее добре по отношению к тем, за кого она в ответе: о Мавии, старой Баб, Адрии, Вабе, Флавии, Юлии и юном Гае Порцие. Жизнь многих людей зависела от нее. Даже в самый безрадостный и мрачный час своего поражения она не могла думать о себе!

 Она медленно вытерла слезы и вошла в дом. Удача сопутствовала ей, и во время этого поспешного бегства в спальню ей никто не встретился. Со вздохом она бросилась на ложе и впала в беспокойный сон. Во сне ее преследовал его голос, который снова, снова и снова заявлял ей о своей любви к ней, пока наконец она не проснулась и не обнаружила, что снова плачет. Она решила, что так больше не может продолжаться. Если она не возьмет себя в руки, то Аврелиан, несомненно, обнаружит, что его соперник, которого она так боится, Марк Александр Бритайн, отделен от нее только полосой сада шириной всего в несколько метров. Она знала — если император хотя бы на одно мгновение заподозрит, что они встречались, он без малейших колебаний убьет Марка. Зенобия задрожала. Одна эта мысль привела ее в чувство.» Я больше не в силах смотреть в лицо смерти, «— подумала она.

 Ульпия Северина слабела день ото дня. Однако страсть Аврелиана к Зенобии с каждым днем становилась все сильнее, и он с трудом мог выносить ее отсутствие. Он ревновал к каждому мужчине, который заговаривал с царицей, подозревая всех в скрытом вожделении. Даже доброжелательного Клавдия Тацита, старого и почтенного римского сенатора.

 Аврелиан был в бешенстве из-за того, что не мог оставаться в Риме слишком долгое время после своего триумфа. Вскоре его армия должна была выступить в поход в Галлию. Зенобия отказалась отправиться с ним, и он знал, что если принудит ее, она пожалуется своему другу сенатору Тациту. Как пленнице империи ей было запрещено покидать пределы области Рим — Тиволи.

 — А что, как ты думаешь, может случиться со мной в твое отсутствие? — насмешливо спросила она его в вечер отъезда.

 — Город полон мужчин, которые желают тебя! — заявил он.

 — В самом деле? Неужели Рим настолько беден женщинами, что его мужчины так страстно желают женщину, которой уже за тридцать? Будь же благоразумен, римлянин? С какой стати я стану принимать другого мужчину, если меня любит римский император?

 Как ни странно, но ее насмешки успокоили его. Он мгновенно почувствовал себя дураком — ведь она никогда не давала ему повода сомневаться в ней.

 Аврелиан отправился в Галлию. Галлия оставалась последним разорванным звеном в цепи Римской империи, которое надо выковать снова. Свою пленную любовницу он оставил в одиночестве. Впервые за многие недели Зенобия осмелилась возобновить дружбу с Дагиан, хотя и позволяла Мавии регулярно навещать свою бабушку.

 Однажды ранним осенним вечером женщины сидели и оживленно беседовали. Мавия уже удалилась со своей няней Чармиаи и легла в кроватку.

 — Новости из Галлии благоприятны для империи, — сказала Зенобия. — Тетрик16, вождь восставших галлов, капитулировал, и Аврелиан пощадил и его, и его сына. Галлия снова стала римской провинцией.

 — Хвала богам! — пылко воскликнула Дагиан. — Теперь меньше римских матерей станут оплакивать своих погибших сыновей. Как я ненавижу войну!

 — Иногда просто нет выбора, — ответила Зенобия.

 — И ты можешь говорить это после того, как потеряла на войне своего младшего сына?

 — Я предпочла бы, чтобы Деми остался в живых, но он сам сделал выбор. Как и его отец, он ценил свободу больше всего на свете. Теперь я понимаю это, хотя было время, когда я думала, что он делал это только для того, чтобы досадить Вабе. Оденат гордился бы им!

 — Да, он гордился бы им! — произнес Марк Александр Бритайн.

 Зенобия подняла глаза, встретила его взгляд и тут же заплакала.

 — Уходи! — сказала она тихим, но непреклонным тоном. — Неужели ты хочешь подвергнуть опасности нас всех?

 — Нас никто не увидит, любимая, — сказал он и повернулся к Дагиан.

 — Мама, я хочу прогуляться с Зенобией вдоль берега реки.

 Ты посторожишь нас?

 — Ты с ума сошел! — тихо вскрикнула Зенобия.

 Дагиан ответила:

 — Я посторожу. Иди с ним, Зенобия. Все равно он не отстанет. Эта черта проявилась еще в раннем детстве — он никогда не уступал, пока не получал то, что хотел. Слуги уже легли спать, императора нет, так что вы в безопасности.

 Марк взял Зенобию за руку и подвел ее к краю утеса. Там, к своему удивлению, она обнаружила ступеньки, высеченные на поверхности склона. Они медленно спустились вниз, он осторожно вел ее за собой, и ее теплая ручка лежала в его большой ладони. Внизу, под ступеньками, тянулась узкая полоска усыпанного галькой пляжа. В тусклом свете сумерек он повел ее по пляжу и наконец остановился перед густыми зарослями. Отодвинув в сторону ветки кустарника, он провел ее в маленькую пещеру с усыпанным песком полом. На небольшом выступе стоял уже зажженный светильник. Он горел веселым золотистым сиянием и отбрасывал темные мерцающие тени на стены пещеры.

 — Я искал место, где мы могли бы встречаться в безопасности, — объяснил он.

 Потом схватил ее в объятия и поцеловал. Она тут же обвила его руками, и их сердца неистово забились от возбуждения. Она приникла к нему, и ею овладела сильнейшая жажда любви. Его губы прижались к ее губам. Они искали, просили, умоляли, вытягивали из нее отклик на его страсть. Она и не мечтала, что когда-нибудь снова почувствует такое. Она была вся в огне страсти, которую испытывала к нему. Его язык вошел в ее рот, и она играла с ним, сосала и пощипывала его возбуждающими движениями.

 Она была неистова и агрессивна с ним. Она прошептала ему на ухо:

 — Я уже забыла, как ты высок, мой дорогой. Ах, Марк, как мне не хватало тебя!

 Она не протестовала, когда он развязал ее длинную тунику. Туника соскользнула с ее плеч, и она позволила ей упасть к ее ногам. Зенобия стояла, слегка дрожа в тонкой хлопковой сорочке, а он отступил назад, снял свою длинную накидку и расстелил ее на песчаном полу пещеры. Не произнося ни слова, он снял свою тунику, тогу и нижнее белье. Легкая улыбка коснулась ее губ, когда такое дорогое и хорошо знакомое ей тело вновь предстало перед ней. Она протянула руку и стала ласкать его мускулистое плечо. Их взгляды встретились, и он тоже улыбнулся.

 — Не хочешь ли ты сказать, как все это глупо, любимая? — мягко поддразнил он ее.

 В ответ она опустила руки, подняла вверх свою сорочку, сняла ее и швырнула в угол пещеры.

 У него перехватило дыхание, когда он снова увидел ее такой, какой видел много раз перед их разлукой. Взгляд его ярко-голубых глаз медленно окинул ее роскошные формы. Это был теплый и любящий взгляд, и она вся засветилась в лучах его искренней и глубокой любви. Протянув к ней руки, он медленно привлек ее к себе и заключил в объятия. Он стоял, прижимая ее к себе, ощущая тепло ее тела, просто наслаждаясь ощущением ее близости. Она не двигалась в кольце его объятий. Он поднял руку и осторожно вынул из ее волос украшенные драгоценными камнями шпильки. Распущенные волосы упали и темным вихрем закружились вокруг ее тела. Он нежно гладил их, и от прикосновений его руки по ее телу пробегала восхитительная мелкая дрожь.

 Все любовные воспоминания о нем снова нахлынули на нее, и она забыла обо всех обидах. Этот огромный, высокий мужчина, наполовину римлянин, наполовину британец, был ее супругом, и она не желала другого. Зенобия сделала движение, чтобы освободить руки, и они медленно заскользили вверх по его широкой груди. Потом ее ладони остановились, и она стала гладить мягкие каштановые волосы, которые покрывали его грудь. Он терпеливо переносил это восхитительное раздражающее движение, пока игра наконец не утомила ее. Ее руки скользнули вверх и обвили его шею. Она подняла голову и посмотрела ему прямо в глаза.

 Они слились воедино. Неистовая страсть вспыхнула между ними. С тихим возгласом он наклонил голову и вновь завладел ее губами. С нежным вздохом она покорилась ему, ее губы смягчились под его губами. Вместе они упали на колени, все еще держа друг друга в объятиях. Они целовались и целовались, пока она наконец не отняла губы и не рассмеялась, задыхаясь.

 Он признался:

 — Я не могу насытиться тобой, любимая! Я не прикасался ни к одной женщине все время, пока мы были в разлуке.

 Она тихо ответила:

 — Я помню, как после рождения Мавии ты говорил, что после меня не прикасался ни к одной женщине, потому что не хотел другую. И вот теперь ты снова говоришь те же слова, а я испытываю стыд.

 — Из-за Аврелиана? Я знаю, почему ты приняла его как любовника, Зенобия. Как у императорской пленницы, у тебя не оставалось выбора. Это был вопрос жизни и смерти. Ты — не такая женщина, которая ищет легкие пути, моя дорогая.

 На короткое мгновение она задумалась обо всем, что произошло между ней и императором. Нет, она не приняла бы его добровольно как любовника, несмотря на вожделение, если бы он не принудил ее.

 Легкая тень беспокойства омрачила ее прекрасное лицо, и он тут же спросил:

 — Что с тобой, любимая?

 — Сейчас мы вместе, но что будет завтра? — спросила она.

 — Не знаю, — искренне ответил он.

 — Значит, я так и останусь яблоком раздора, за которое вы оба будете бороться, — тихо сказала она. Он вздохнул.

 — Моя любовь к тебе не может поставить тебя в такое ужасное положение, любимая. Он застонал.

 — Зенобия, неужели у нас нет выхода? Я не могу больше жить так. Я не осмеливаюсь показаться с тобой на людях, Я даже не могу видеть свою дочь, кроме как через стену сада. Я не должен говорить с ребенком, чтобы он по наивности не бросил какое-нибудь замечание в присутствии императора, которое подвергнет опасности нас обоих. Это непереносимо!

 Она обвила его руками и прижала к себе. Он предложил ей уйти. Если она останется, это будет означать, что они снова станут любовниками. Но после возвращения Аврелиана она должна будет принимать его в своей постели. Вот тогда она и станет настоящей шлюхой.

 Вдруг его голос вернул ее к действительности.

 — Зенобия, однажды я попросил тебя выйти за меня замуж тайно, но ты отказалась ради своего сына и своего положения. Теперь я снова попрошу тебя об этом. В Риме существует много форм брака, но по закону необходимо, чтобы мы договорились жить вместе как муж и жена. Если мы заявим об этом в присутствии нескольких свидетелей — моей матери, старой Баб и служанки Адрин, то наш союз будет считаться законным. Ты выйдешь за меня замуж, любимая? Сейчас? Сегодня ночью?

 — А как же Аврелиан? Он уже на пути в Рим. Как же я смогу быть твоей женой и его любовницей? Не думаю, что способна на это, Марк. Даже ради тебя, любовь моя.

 — Тебе не придется делать это, любимая. Я обещал Гаю Цицерону, что стану присматривать за его женой, пока он в отсутствии. Когда я сегодня навещал Клодию, она прочитала мне его последнее письмо. Аврелиан собирается оставаться в Риме очень короткое время после своего возвращения на Галлии. Он должен отправиться на восток, в Византию. У населения растет крайнее недовольство, и если он не сможет подавить его, его ждут крупные неприятности.

 — Зимний поход? Должно быть, там очень серьезные волнения.

 — Он пробудет в Риме меньше месяца. Ты сможешь держать его на расстоянии, если заявишь, что беременна. Благодаря этому ты не только не подпустишь его к себе, но также помешаешь ему взять тебя с собой в поход.

 — Да, — медленно произнесла она. — Я смогу сделать это. Император отчаянно желает иметь ребенка. Но, Марк, что же мы предпримем, когда он вернется домой после войны с Византией?

 — Нас уже не будет здесь, Зенобия. Охрана снята, и это ошибка со стороны Аврелиана. Пока он со своей армией будет пересекать Македонию, мы уедем в Британию. Зимние путешествия опасны, но мы уцелеем. Никто не будет преследовать нас, клянусь, ведь ни одна душа не узнает, куда мы бежали. Не появляйся в Риме. Тогда, может быть, тебя не хватятся до самого возвращения Аврелиана, и тогда нас не догонят.

 — Он поймет, что мы бежали в Британию, в особенности если ты вместе со своей матерью тоже исчезнешь, — сказала она.

 — Мы укроемся там, где он не сможет отыскать нас, любимая, обещаю тебе это. Мы не поедем к родственникам моей матери, а спрячемся на острове в самом дальнем уголке Британии. Однажды, когда я был еще мальчиком, я посещал эти острова. Мой дед владел одним из этих островков — это было приданое одной из его жен. Теперь он принадлежит Аулу, но я знаю, он отдаст его нам. Он совсем крошечный, но там тепло почти круглый год и растут пальмы. Конечно, это не наши прекрасные пальмирские пальмы, но все же это пальмы. Римляне еще никогда не показывались на этих островах, Зенобия. Аврелиан не найдет нас там.

 — Но мой сын в Кирене, — сказала она. — Что сделает с ним Аврелиан, Марк?

 Он улыбнулся. Как много препятствий, мешающих им быть вместе! Но он разберет их одно за другим.

 — Если я поклянусь, что устрою побег и им, тогда ты выйдешь за меня замуж сегодня ночью?

 — Да!

 — Тогда обещаю тебе, любимая. Все будет так, как ты хочешь.

 Вдруг Зенобия расхохоталась, а когда увидела, что он в недоумении смотрит на нее, остановилась и объяснила ему:

 — Как же я смогу рассказать нашим детям, что их отец предложил мне выйти за него замуж, когда мы оба, обнаженные, стояли на коленях в пещере?

 Его темные брови угрожающе нахмурились.

 — Ты собираешься подарить мне детей, моя красавица? — спросил он.

 — Разумеется! — в негодовании воскликнула она. — Мне уже за тридцать, но я еще могу рожать!

 — Тогда давай начнем прямо сейчас, любимая, — сказал он и уложил ее рядом с собой на накидку. — Я изголодался по тебе за два года, Зенобия. Я не хочу больше разговоров!

 — Тогда замолчи, Марк Бритайн! — приказала она и, притянув к себе его голову, поцеловала долгим и нежным поцелуем.

 Его большая рука ласкала ее полные груди, и Зенобия вспомнила его объятия. Она и не мечтала, что он снова будет любить ее, и теперь почти не верила в это счастье. Он наклонил свою темно-каштановую голову и прильнул к ее груди. Она прижала его к себе так крепко, как только могла.

 — Ох, Марк, — прошептала она, — ты сочтешь меня слишком нетерпеливой, но меня так переполняет желание быть с тобой, мой дорогой! Не играй со мной долго, умоляю тебя!

 Он оторвал голову от ее упругих грудей и, чуть-чуть изменив положение, мягко вошел в ее тело. Она вздохнула и отдалась ритмичным движениям любви.

 — Ах ты, маленькая дикая кошка, — прошептал он, — я люблю тебя!

 — Я люблю тебя! — прошептала она в ответ. И Зенобию закружила буря страсти, которая начала бушевать в ней. Она стонала и металась, когда ее желание снова и снова достигало пика. Но он все еще не давал ей удовлетворения, и когда она резко обругала его на бедавийском языке, языке своего детства, он засмеялся во весь голос, но продолжал чередование наслаждения и страдания, пока не понял по ее стонам, что она уже не может этого выносить. Только тогда он бросился вместе с ней в темную пропасть страсти, испытывая неодолимое желание обладать ею.

 Светильник на блюдце слабо мерцал, и дрожь охватывала обнаженные тела любовников в маленькой сырой пещере. Они не хотели оставаться в ней в ту ночь. Теперь они жаждали только одного: заключить брак в присутствии свидетелей. Ни один из них не мог чувствовать себя спокойно, пока не даст другому этот священный обет. В одиночестве каждый из них беспомощен, но вместе они непобедимы.

 Молча и поспешно они оделись, вышли из пещеры, быстро прошли усыпанный галькой пляж и поднялись на утес по лестнице. Хотя они отсутствовали меньше часа, на землю уже опустилась ночь, и если бы не свет месяца, им было бы трудно найти дорогу. Дагиан ждала их, сидя на мраморной скамье. Она дремала, опустив голову на грудь. Марк нежно поцеловал ее, и она проснулась, слегка вздрогнув.

 Прежде чем она успела заговорить, он сказал:

 — Мы с Зенобией собираемся пожениться сегодня ночью, мама. Иди, пожалуйста, в дом и приведи сюда старую Баб и Адрию. Мы дадим друг другу торжественное обещание прямо здесь, под ночным небом, чтобы все боги могли видеть нас. Пусть Диана, богиня луны и охоты, будет нашей главной свидетельницей.

 — Если Аврелиан узнает об этом… — тихо начала Дагиан, но Зенобия перебила ее.

 — Сегодня вечером мы поняли, что не можем жить друг без друга. Уж лучше мы встретим лицом к лицу гнев императора, чем позволим снова разлучить нас, Дагиан!

 — А кроме того, он не узнает об этом, мама. Доверься мне, у меня есть верный план.

 Дагиан поняла, что ей не удастся их образумить. В их глазах сверкал свет разделенной любви, и она осознала, что все аргументы бесполезны. Повинуясь желанию своего сына, она поднялась с мраморной скамьи и поспешила на виллу Зенобии, чтобы привести двух верных служанок царицы. Когда она удалилась, Зенобия повернулась к своему возлюбленному и тихо сказала:

 — Я не смогу сказать Аврелиану, что беременна, Марк. По крайней мере не сразу после его возвращения. Он не дурак, какую бы страсть ни испытывал ко мне. Если я скажу, что ношу его ребенка, он позовет врача. Он пожелает удостовериться, что оба, и ребенок, и я, здоровы. Он захочет узнать дату рождения. Он захочет быть полностью уверенным. Буду я твоей женой или нет, но мне придется еще некоторое время играть роль его шлюхи. Если ты любишь меня и ценишь нашу безопасность, тебе придется жить, зная об этом. Но сможешь ли ты? Может быть, ты предпочитаешь подождать до нашего бегства в Британию?

 Ее серые глаза испытующе посмотрели на него.

 — Скажи мне правду, дорогой!

 Некоторое время Марк молчал. Сама мысль о том, что Аврелиан будет прикасаться к Зенобии, приводила его в ярость, однако он понимал — она права. Если она заявит, что беременна, возбужденный и счастливый император потребует не только доказательств, но и еще более опасных для них сведений. И все же он не хотел ждать. Даже зная о том, что Зенобии придется снова лечь в постель с императором, Марк желал взять ее в жены — сейчас, сегодня! То, что она будет делать с Аврелианом, ничего не значит для нее, и с годами воспоминания об атом сотрутся из их памяти. Она пойдет на это ради их общего будущего, ради их потомков.

 — Я люблю тебя, — тихо произнес он. — Я не хочу ждать! Потом он заключил ее в объятия и с нежностью поцеловал.

 — Ты всегда была моей женой, любимая!

 Она смахнула слезы, неожиданно покатившиеся из глаз.

 — Я думаю о том, что, может быть, боги еще не совсем покинули меня. Вдруг они просто проверяли меня, ведь в эту ночь я нашла такое счастье, которое они редко жалуют простым смертным!

 — Разве ты не Зенобия, царица Пальмиры? — спросил он. — Разве ты не любима богами, твоим народом и мной?

 — О да! — задыхаясь, прошептала она. — Да, мой дорогой, дорогой Марк!

 И она жадно прильнула к нему, глядя на него глазами, сияющими светом любви. Эта любовь так преобразила все ее существо, что она, казалось, вся светилась.

 Он смотрел на нее, и его любовь светилась в его глазах так же ярко и заливала ее таким теплом и добротой, что впервые за многие месяцы она чувствовала себя в безопасности и не испытывала страха. Она жила в страхе все эти месяцы, хотя ни разу не осмелилась признаться в этом даже себе самой. Теперь, словно корабль, избежавший ужасной бури, она нашла безопасную гавань.

 Услышав шум, они разомкнули объятия. В поле их зрения показались Дагиан, Баб и Адрия.

 Старая служанка посмотрела на Марка пристальным взглядом.

 — Итак, Марк Александр Бритайн, вы, наконец, снова вернулись к нам!

 — Да, Баб, и этой ночью я потребую своего.

 — Это хорошо, — кивнула старуха.

 — А рабы? — спросила у своих служанок Зенобия.

 — Они спят в своих комнатах, — заверила свою хозяйку Адрия.

 — Ну что ж, очень хорошо, — сказала царица и повернулась к Марку. — Начнем, дорогой?

 — Да, любимая.

 И вот в зеленом саду, наполненном сладким ароматом цветами, чуть тронутыми серебристым сиянием месяца, Зенобия, царица Пальмиры, повернулась к своему возлюбленному. Марку Александру Бритайну, и сказала тихим, но отчетливым голосом:

 — Если ты — Гай, то я — Гая.

 Все было так просто! Теперь они стали мужем и женой. Он снова заключил ее в объятия и поцеловал, Дагиан и Адрия утирали слезы, а старая Баб тихонько всхлипывала. Потом она сказала:

 — Это заняло у вас обоих достаточно много времени. Я и не мечтала увидеть вас женатыми. Теперь я могу умереть спокойно.

 — Но ведь ты еще не собираешься умирать, — усмехнулся Марк.

 — Нет, нет, не собираюсь! — закудахтала старуха. — А иначе кто же будет учить вашего сына хорошим манерам?

 — И ставить меня на место! — поддразнил ее Марк.

 — Дети мои, — сказала Дагиан, — теперь мы должны разойтись. Нельзя допустить, чтобы хоть малейшая тень подозрения упала на Зенобию и Марка. — Адрия и Баб кивнули и направились обратно на виллу, а Дагиан пошла в противоположном направлении к своему дому. Молодожены еще несколько минут стояли рука об руку и тихо беседовали.

 — Как-то раз ты сказала, что выйдешь за меня замуж только при ярком дневном свете и в присутствии множества людей. А я буду сопровождать тебя со всей торжественностью в наш новый дом. Увы, у меня нет дома, куда я мог бы сопровождать тебя, любимая!

 — Как же я была глупа! — ответила она.

 — Мне следовало бы настоять на своем, особенно когда я узнал, что мне придется вернуться в Рим. Я не должен был оставлять тебя такой незащищенной, Зенобия. Я больше никогда не покину тебя, моя дорогая! А теперь иди и думай обо мне, любимая!

 Он снова с нежностью поцеловал ее. Потом долго стоял и смотрел ей вслед. А она послушно поспешила обратно на свою виллу. Он весело подумал, что она не всегда будет такой покорной.

 Зенобия шла через сад, и ее сердце трепетало от счастья. Она — его жена, и ничто никогда не сможет разлучить их. Как-то раз она предостерегала Аврелиана, что в конце концов она выиграет битву, и вот теперь это ей почти удалось. И неважно, что он не узнает об этом, по крайней мере пока. Гораздо важнее, что они с Марком наконец-то соединились — отныне и навсегда. И ничто на свете, даже сама смерть, не сможет разлучить их!