- Наследие Скай О`Малли, #5
Глава 20
Она не хотела просыпаться. Не хотела! Но сознание упорно возвращалось.
Отем открыла глаза и увидела мать, сидевшую у постели.
Внутри зияла такая пустота. Такая ужасная пустота!
Она опустила глаза и увидела, что живота нет.
Осознание происшедшего ошеломило ее с такой силой, что перехватило дыхание.
— Он мертв? — еле слышно прошептала она.
— Окрещен и похоронен, — тихо ответила Жасмин. — Как ты себя чувствуешь, дорогое дитя?
— Сколько я проспала? — выдавила Отем, не отвечая на вопрос. Ей было плохо. Ужасно плохо. Как еще она могла себя чувствовать, выносив ребенка девять месяцев только для того, чтобы увидеть его мертвым?
— Ты была без сознания двое с половиной суток, — объяснила мать и, подойдя к буфету, налила Отем маленький кубок вина.
Отем жадно осушила его, только сейчас поняв, как страдает от жажды.
— Придется написать королю, — вздохнула она.
— Я уже написала.
— Спасибо, мама. Даже не знаю, что бы я ему сказала Обещала Карлу сына и обманула. Подумай, мама, я теряю второго сына. Какое проклятие наложено на меня?
— Поверь, никакого, — твердо ответила мать. — Ребенок Себастьяна родился мертвым из-за потрясения, пережитого тобой. С любой женщиной, узнавшей о внезапной смерти мужа, было бы то же самое. Этот бедный малыш имел несчастье запутаться в пуповине. Не хочу расстраивать тебя, детка, но он был идеальным ребенком, с толстенькими ручками и ножками и ангельским личиком. Это страшная трагедия, Отем, но вины твоей тут нет. В жизни бывает и не такое. — Помолчав, Жасмин продолжила:
— Я послала Чарли к королю принести грустную весть и передала записку. Никто не потревожит твою скорбь.
— Где ты похоронила его, мама? — всхлипнула Отем.
— Рядом с твоей прабабкой. Там ему будет хорошо.
— Я хочу видеть его, — взмолилась она.
— Через несколько дней, дочь моя, когда ты хоть немного восстановишь силы, — покачала головой Жасмин. — А пока тебе нужно отдыхать и побольше есть. Позволь мне поухаживать за тобой.
— Похоже, мне ничего другого не остается, — с горечью обронила Отем.
Она съедала все, что ставили перед ней. Пила исцеляющие зелья и настои. Спала. И ни разу не заплакала. Ей казалось, что сердце превратилось в камень.
Через несколько дней к ней допустили детей. Мадлен и Марго теперь говорили на безупречном английском, хотя несколько часов в день уделяли французскому.
— Мы видели нашего братца, пока его не положили в землю, мамочка, — трещала Мадлен. — Он такой хорошенький! Обидно, что он не вырастет и не поиграет с нами! Тебе тоже его жалко?
Она прилегла рядом с матерью. Марго устроилась с другого бока.
— Тебе жалко, мамочка? — подхватила она.
— Очень, — кивнула Отем.
— Бедный маленький Луи, — пропищала Мадлен, покачивая головой.
— Бедный Луи, — повторила Марго.
— У него будет своя плита, — важно объявила Мадлен. — Бабушка говорит, что там будет написано: «Людовик Карл Стюарт, рожден и скончался двадцатого августа 1661 года».
И рядом изобразят ангела.
— Ангел, ангел, ангел, — пропела Марго.
— Да помолчи же, муха надоедливая! Я рассказываю! — раздраженно оборвала Мадди.
— Не нужно так называть сестру! — укорила Отем, едва сдерживая смешок. До чего же Мадди находчива! — Она — Маргерит Луиза, или просто Марго.
— Она приставала, мамочка, — пожаловалась Мадди. — Вечно ходит за мной по пятам! И с ней скучно! Она еще слишком мала!
— Вы сестры, — объясняла Отем, — и должны любить и защищать друг друга. Больше у вас никого нет, кроме меня, конечно. А теперь ступайте. Маме нужно отдохнуть.
— А папа говорит, что у нас будет свой красивый дом, — объявила Мадди, слезая с постели. — И пони тоже. Еще папа сказал, что он самый счастливый человек на земле, потому что в Гарвуд-Холле будут жить три прекрасные дамы и таких ни у кого нет! Марго, правда хорошо снова получить папу?
Марго с готовностью закивала.
— Я хочу черного пони, — пролепетала она, и сестры, взявшись за руки, удалились, оставив потрясенную Отем размышлять над только что сказанным.
Папа — это, конечно, Габриел Бейнбридж. Как он посмел внушать ее детям нечто подобное? Она не обещала выйти за него замуж и скорее всего не выйдет. И не нуждается ни в его титуле, ни в доме. Построит свой собственный, и пропади пропадом все титулы! Она все еще маркиза д'Орвиль, и этого довольно!
Первого сентября Отем наконец почувствовала в себе силы встать и одеться. Потом с помощью Лили и Оран она вышла из дома и побрела к семейному кладбищу. Там, усевшись на мраморную скамью, велела служанкам оставить ее.
— Но как вы вернетесь? — возмутилась Лили. — Вы ни за что не добрались бы сюда, не будь меня и Оран!
— Я хочу побыть одна, — настаивала Отем. — Идите!
Возвращайтесь позже, но пока оставьте меня в покое.
Женщины поспешили прочь. Лили что-то сердито бормотала себе под нос насчет некоторых упрямиц, которых ничему не научишь.
Отем сидела не шевелясь. Сентябрьское солнышко пригревало спину. Крошечный холмик рядом с могилой прабабки уже порос травой. Плита, разумеется, еще не была готова.
Двое сыновей, и оба мертвы. Росли в ее чреве, и вот чем все кончилось. А она даже не была на их похоронах. Лежала без сил, отчаянно пытаясь забыться, не чувствовать боли, пока ее детей хоронили другие. Посторонние. Сын Себастьяна даже не был окрещен, хотя про себя она всегда звала его Мишелем. Но Луи, ее маленький Луи, которого она родила! Потерять его в последний момент! Немыслимо! Как могло такое случиться? Неужели Господь наказывает ее? Почему же не маму? Почему Чарли тоже не родился мертвым? Или, как любит повторять мама, это судьба и ей не дано рожать живых мальчиков? Ведь дочери живы и здоровы!
Она не замечала Габриела, молча стоявшего у дерева.
Странно, что Отем заплакала лишь однажды, когда поняла, что ребенок мертв. Разве она так бессердечна? Отем не делала секрета из того, что всеми силами старалась занять место Барбары Палмер и решилась родить ребенка ради титула.
Теперь ребенок навеки потерян. Неужели он был для нее только средством достичь цели? Так жестока, так равнодушна…
Вдруг до него донесся непонятный звук. Совсем тихий.
Еле слышный.
И тут словно плотину прорвало. Прерывистые всхлипы сменялись почти звериным воем, в котором было столько боли и тоски, что у него сжалось сердце. Значит, она не такая бесчувственная, какой хочет казаться.
Только сейчас Габриел понял, что Отем натура куда более утонченная.
Он уже хотел подойти к ней и утешить, но вспомнил, что она не желает никого видеть. Не готова разделить свою скорбь ни с ним, ни с кем другим.
Герцог Гарвуд исчез, опасаясь, что Отем может каждую минуту его заметить.
Вечером она спустилась к ужину и немедленно подошла к Габриелу.
— Сэр, — прошипела она, — кто дал вам право внушать моим дочерям, что вы их отец?
— Я, — поспешно вставила Жасмин. — Лучше, если девочки сразу признают Габриела.
— Я никогда не обещала стать его женой, — бросила Отем. — Если решу, что не желаю стать герцогиней Гарвуд, девочки окончательно запутаются. Особенно когда я действительно найду себе мужа. Не тебе давать подобные разрешения, мама!
— Ты очерствела и стала невыносимо упрямой, — заметила Жасмин.
— Я сама себе хозяйка, мама, — незамедлительно ответила дочь.
— Я женюсь только на той, кто меня полюбит, — спокойно объявил герцог.
— А я выйду замуж только за того, кто любит меня, — отговорилась Отем.
— Но я люблю тебя. Разве не помнишь тот день, когда родился Луи? Я признался в своих чувствах.
— Не помню, — обронила Отем, хотя в памяти немедленно всплыла душераздирающая сцена. Она залилась предательским румянцем.
— Что ж, мадам, могу только повторить, что люблю вас, хотя не могу понять почему. Вы сварливы и норовисты и в то же время очаровательны и красивы. Я совершенно сбит с толку, но все же люблю вас.
— Сварлива? Норовиста? Вижу, у вас совершенно нет опыта в ухаживании, сэр, — отрезала Отем.
— Зато у вас было чересчур много поклонников и огромный опыт в любовных делах. Остается надеяться, что вы научите меня, как лучше вам угодить, и наконец вспомните о приличных манерах и вежливости, — без обиняков заметил Бейнбридж, хотя глаза его улыбались.
Отем рассерженно вспыхнула.
— Джентльмен никогда не указывает женщине на ее недостатки! Если, разумеется, стремится ей угодить, — сказала она, раздвинув губы в хищной улыбке.
Герцог низко поклонился.
— Я обязательно запомню это, мадам. Надеюсь, вы и далее возьмете на себя труд просвещать меня в вопросах ухаживания за дамами. Могу я сесть рядом с вами? — осведомился он, предлагая ей руку.
Чарли, уже успевший вернуться из столицы, поймал взгляд матери и проглотил смешок. Жасмин, кажется, тоже едва не прыснула. Похоже, нашла коса на камень и Отем встретила себе ровню. В отличие от Себастьяна герцог, даже влюбленный, не позволял Отем взять верх и запугивать себя. Да, между этими двумя того и гляди разразится настоящая битва за то, кто в этой семейке будет носить штаны. И даже он, Чарли, не был уверен, на кого поставить.
Прошел сентябрь. Наступил октябрь. Отем совершенно оправилась от родов и уже могла кататься верхом. Лафит, умевший писать, сообщил из Шермона, что урожай выдался щедрым, и спрашивал, когда госпожа маркиза и маленькие барышни вернутся домой. У Отем не хватило мужества ответить, что она скорее всего никогда больше не приедет во Францию. Однако она поклялась послать туда дочерей будущей весной. Возможно, мама согласится поехать с ними и привезти назад после сбора урожая. Крестьяне Шермона будут довольны. Это наследство Мадлен, и когда-нибудь она займет подобающее ей место.
Постепенно, исподволь она и герцог Гарвуд узнавали друг друга, хотя постоянные перепалки продолжались, становясь, однако, все более беззлобными. Герцог не был намеренно груб и, вероятно, просто пытался утвердить свое господство над ней, но Отем далеко не была уверена, что не откажет ему в этом праве. Она уже осознала, что Себастьян при всей своей любви считал ее пусть драгоценной, но вещью, которую следует беречь и охранять. Будь она старше, ни за что не потерпела бы такого. Скорее внушила бы, что она — существо независимое и гордое.
Она вспомнила, как поразился Себастьян, когда она изложила ему план освобождения королевы Анны из Шенонсо.
Как он изумился, когда все получилось и королева благополучно вернулась в Париж! Он явно не предполагал, что и женщины могут обладать умом. Не то что кардинал, который по достоинству оценил ее находчивость и даже жалел, что ей не суждено жить при дворе.
Вспомнив о кардинале, Отем поспешно перекрестилась.
Мазарини скончался несколько месяцев назад, а Людовик, как ни странно, объявил, что отныне лично станет править своим королевством и не поленится вникать даже в те повседневные мелочи, которые всегда были прерогативой кардинала. Что ж, и Людовику не откажешь в уме и способностях!
Она вернулась мыслями к герцогу. Похоже, Габриел Бейнбридж ни на йоту не уступает ей в упрямстве и несговорчивости! Однако герцогу следует понять, что она не собирается быть красивой игрушкой в его руках! Пусть каждую минуту сознает, что в жены ему досталась женщина неглупая и проницательная, и не стыдится этого! Но как убедить его?
Она решила отправиться за советом к матери. Одному Богу известно, как Жасмин ухитрялась управляться с отцом, сильно напоминавшим по характеру Гарвуда. Мама наверняка подскажет, что делать.
— Скажи ему, — коротко обронила Жасмин.
— Что именно? — нахмурилась Отем.
— Скажи, что если решишь выйти за него замуж, он должен относиться к тебе как к равному партнеру в браке. Габриел неглуп. Он высоко ценит тебя, хотя не признается в этом, пока ты не объяснишься с ним начистоту. Перестань бороться с этим человеком и поговори откровенно.
Отем согласно кивнула. Похоже, ничего тут не поделаешь. Чарли с сыновьями скоро возвращается ко двору, и король обязательно спросит, вышла ли она замуж, а если нет, в чем тут причина.
Случай неожиданно представился вечером, когда они с Габриелем остались одни в зале. Ужин закончился, и остальные члены семьи поспешили тактично исчезнуть.
Отем нервно сглотнула, прежде чем спросить:
— Не хотите поцеловать меня, милорд? Вы твердите, что желаете жениться, и, судя по выражению глаз, томитесь плотским желанием, но ни разу не прикоснулись ко мне.
Она осеклась и, к собственной досаде, залилась краской.
Габриел, сидевший в кресле у огня, поднял глаза.
— Подойди ко мне, Отем.
Она не собака, чтобы бежать к хозяину на зов!
Отем открыла было рот, чтобы достойно ответить, но тут же, плотно сжав губы, уселась к нему на колени.
— Я здесь, милорд. Что дальше?
Герцог медленно растянул губы в улыбке.
— Значит, вы передумали, мадам?
— Вы действительно хотите жениться на мне? — выпалила Отем.
— Да, — не задумываясь ответил он, не спуская с нее вопрошающего взгляда. — Я уже говорил, что люблю тебя.
Ни одна женщина до этого не слышала от меня таких слов.
Мне они нелегко дались.
— В таком случае почему ты не поцелуешь меня?
Вместо ответа он притянул ее к себе и завладел губами в долгом, томительном поцелуе.
— Вы удовлетворены, мадам?
Поцелуй вызвал озноб желания. Соски чуть затвердели.
— Для начала неплохо, милорд, — пробормотала она, чуть коснувшись губами его полного чувственного рта. — Вы удовлетворены, сэр?
— Вполне, — согласился он. — Что еще вы хотите от меня?
— Поставить последнее условие. Последнее и окончательное. Что бы там ни гласил закон, я не была и не буду вашей собственностью. Я умна и утверждаю это без лишней скромности, хотя далеко не всем мужчинам нравится слышать такие слова из женских уст. Я сознаю ваше право и обязанность управлять имением, на мою долю остается домашнее хозяйство. Но некоторые решения нам придется принимать вместе. Станете ли вы прислушиваться к моему мнению в подобных вопросах? Примете ли мою точку зрения, если она окажется верной, или дадите гордости возобладать над здравым смыслом? Обещаю вам делать то же самое. Знаю, милорд, это не так легко, но если вы согласитесь, мы сегодня же назначим день свадьбы. Думаю, вашему слову можно верить, ибо вы человек чести.
Немного поразмыслив, Габриел ответил:
— Я еще и большой ревнивец, Отем, и, прежде чем принять решение, должен кое-что знать наверняка. Насколько я понял, ты любила своего мужа, но можно ли считать тебя истинно добродетельной женщиной? Конечно, я понимаю, что ты оказалась в постели Людовика не по своей воле, и готов даже смириться с теми доводами, по которым ты согласилась стать временной любовницей Карла Стюарта. Но будешь ли ты верна мне одному? Я не вынесу, если ты снова продашь свое тело ради выгоды!
Отем, глубоко оскорбленная его горькими словами, едва не ответила грубостью, но тут же сообразила, что он имеет полное право задавать подобные вопросы.
— Когда я выйду за тебя, Габриел Бейнбридж, — тихо заверила она, — тебе никогда не придется усомниться в моей порядочности. И если ты постараешься забыть о прошлом, у тебя никогда не будет соперника. — Не только постараюсь, но и смогу! — воскликнул он, снова целуя ее.
Отем растаяла в его объятиях. Губы смягчились под жадным ртом, руки сами собой обвились вокруг его шеи.
— Я люблю тебя, — жарко шепнул он ей на ухо.
— А я попытаюсь ответить тем же, но, что бы ни случилось, стану почитать тебя и никогда не изменю.
— Боже, Отем, как я хочу тебя! — простонал он, накрыв широкой ладонью ее кругленькую налитую грудь.
Отем замурлыкала от нескрываемого наслаждения, но тут же опомнилась.
— Не сейчас, Габриел! Давай еще немного подождем.
Герцог тяжело вздохнул, ощутив, как подрагивает его плоть, словно у юнца, еще не познавшего первую женщину.
— Все будет, как ты скажешь, дорогая, — неохотно пробормотал он. — Ты довольна?
— Да, — кивнула она, понимая, какую жертву он только что принес. Что, если и в самом деле он любит ее?
Крошечный огонек надежды уже тлел в ее сердце. Возможно ли вновь полюбить и быть любимой? Вдруг Господь действительно смилостивится?
Они назначили венчание на первое декабря. Правда, Жасмин твердила, что времени совсем не остается, но Отем настаивала, а Габриел всячески поддерживал невесту.
— Но почему так скоро? — расстраивалась Жасмин. — Ни подготовиться как следует, ни подвенечный наряд сшить!
— Мама, мне тридцать лет, и это мой второй брак, да еще после весьма пикантных похождений, — напомнила Отем. — Куда приличнее устроить скромную свадьбу в тесном семейном кругу! Пригласим Генри и Розамунд, но без их огромного выводка! Будут Чарли с мальчиками, Рохана, Торамалли и Фергюс. У Габриела вообще никого нет. Я хочу в этот день видеть только людей, которые мне воистину дороги.
Никаких фамильных торжеств. Пожалуйста, позволь мне настоять на своем! Вернувшись ко двору, Чарли с чистой совестью сумеет сказать королю, что его желание исполнено.
— Именно поэтому ты так торопишься? Ради короля?
Господи, Отем, неужели Чарли не может объяснить, что вы поженитесь весной и он приглашен на роскошную свадьбу?
Представь, вся семья снова соберется вместе! Блекторны, Берки, Эдварды, Саутвуды, Гордоны, Линдли, Ли, О'Флаэрти и Лесли. Что за величие! Что за торжество!
Она с такой надеждой смотрела на дочь, что та взяла мать за руку и пристально посмотрела в изумительные глаза цвета индийской бирюзы.
— Мама, нет никаких причин отказываться от прекрасного плана. Устраивай свой праздник где и когда захочешь.
Тебе вовсе не нужна наша свадьба в качестве предлога, чтобы созвать всю семью. Но мы с Габриелем решили обвенчаться первого декабря. Пожалуйста, мама, пожалуйста, смирись на этот раз.
— Что же ты наденешь? — с отчаянием вопросила мать.
— Поднимусь на чердак, поищу в сундуках мадам Скай.
У нее наверняка найдется что-нибудь подходящее. Еще есть время подогнать платье, если возникнет необходимость.
Жасмин вздохнула.
— Помяни мое слово, к весне ты уже будешь носить ребенка, — предсказала она. — Я устрою праздник через год, летом, чтобы ты смогла к тому времени приехать из Дарема.
— Спасибо, мама, — прошептала Отем, крепко обнимая мать, и та впервые за много времени расслышала в ее голосе счастливые нотки.
В тот же день Отем поднялась на чердак, чтобы перерыть сундуки, и в конце концов ее внимание привлекло шелковое платье цвета зеленых яблок. Она вынула его, встряхнула и приложила к себе. Ткань изумительно оттеняла ее белоснежную кожу. Отем отнесла платье вниз, чтобы показать матери.
Жасмин громко ахнула:
— Боже мой! Неужели? Поверить не могу, что оно сохранилось!
— А ты его видела раньше? — удивилась Отем.
— Твоя прабабка венчалась в нем с твоим прадедом. Туалет был сшит во Франции, поскольку они поженились в Аршамбо. Но это еще не все. Твоя бабка, моя мать, надевала его на свадьбу с Александром Гордоном. Церемония проходила здесь же. В этом платье я стояла перед алтарем с Роуэном Линдли. Если ты наденешь его. Жасмин, значит, станешь четвертой женщиной в роду, избравшей это платье для подвенечного наряда, — всхлипнула Жасмин. — Оно счастливое.
Все мы жили со своими мужьями в согласии и любви, чего и тебе желаю, дорогое мое дитя.
Отем крепче прижала платье к груди.
— О, мама, что за трогательная история! Я с радостью надену его, если подойдет, конечно. Я еще не успела примерить.
— Может, потребуется переделка, но ты обязательно получишь это платье, — твердо пообещала Жасмин.
— Мне и вправду очень хочется! — вырвалось у Отем.
— Тогда оно твое.
Было решено слегка перекроить платье по моде нынешних времен. Низкий квадратный вырез превратился в полукруглый. Платье было вышито бабочками, маргаритками и крошечными речными жемчужинками, часть которых пришлось отпороть и заново нашить по краю декольте. Верхняя юбка раньше была приподнята сбоку, открывая нижнюю из темно-зеленого бархата с широкой вышитой полосой. Теперь же верхняя юбка стала распашной, а под ней виднелась нижняя, расшитая от талии до подола. Пышные от плеч и суживающиеся к запястью рукава укоротили почти до локтя.
Воланы-манжеты из кружева сняли, и вместо них теперь ниспадал целый кружевной водопад. Осиная талия по-прежнему была в моде, но вместо фижм теперь носили длинные юбки. Сохранились даже бледно-зеленые шелковые чулочки, вышитые виноградными лозами, и изящные шелковые туфельки. К общему удивлению и восторгу, Отем и то и другое подошло по размеру.
— О, взгляните! — воскликнула помолодевшая на миг Жасмин. — Розы из золотистой парчи, которые мне сделала для прически Бонни, наша швея! В те времена у нас не было модных портных вроде месье Рено!
— А как ты уложила волосы? — заинтересовалась Отем.
— Так же, как и ты. И еще надела жемчуга моей бабки.
Они будут твоими, Отем.
Отем так и ахнула.
— Я всегда любила эти жемчуга, но знала, как они дороги тебе, потому что принадлежали самой мадам Скай!
— Но ты еще дороже, мое дитя. Мое последнее дитя, — всхлипнула мать.
Узнав от будущей тещи, что собирается надеть невеста, Габриел Бейнбридж исчез из Королевского Молверна за две недели до свадьбы. Утром он появился в церкви в роскошном наряде из темно-зеленого бархата и яблочно-зеленого шелка. Даже туфли были из темно-зеленой кожи с золотыми розетками. На голове красовалась широкополая шляпа с низкой тульей и великолепными страусовыми перьями. В руке он держал великолепную трость, украшенную эмалью.
Заметив удивленное лицо невесты, он лукаво подмигнул.
Они обвенчались в девять часов утра. За чудесными витражами в маленькой семейной часовне небо было серовато-белым, и только на востоке протянулись бледно-оранжевые и розоватые полосы. День выдался безветренным, но холодным, и в воздухе чувствовалась сырость. После церемонии гости и новобрачные собрались в зале, где был подан завтрак: яйца с густыми сливками и марсале, посыпанные только что натертым мускатным орехом, лососина в белом вине с укропом, деревенский окорок, бараньи отбивные, острый чеддер, масло и хлеб. Дочери Отем наслаждались яично-сливочным кремом с глазурью из жженого сахара, а когда принесли небольшой свадебный торт, завизжали от восторга при виде сахарных фигурок жениха и невесты и тут же захотели попробовать их на вкус. Но Отем не позволила.
— Я сохраню эти фигурки, — заявила она, — и когда вы будете выходить замуж, поставите их на свои свадебные торты. Согласны, девочки?
Малышки нерешительно кивнули, явно не понимая, такое ли уж выгодное предложение им сделали, но когда перед ними поставили вино, разбавленное водой, решили не жаловаться. Кроме того, бабушка может рассердиться и не позволить им поехать в Кэдби с дядей Генри и тетей Розамунд.
Жасмин сочла, что молодоженам неплохо провести несколько недель только вдвоем. Через два дня новобрачные отправятся в Дарем, а пока из уважения к жениху и невесте гости разъехались уже к половине первого.
— Я привезу детей в Гарвуд-Холл к Рождеству, — пообещала Жасмин, усаживаясь в карету, — если, разумеется, дороги не занесет.
Лошади тронули, и Жасмин весело помахала из окна дочери и зятю.
«Что ж, Джемми, думаю, наше последнее дитя наконец-то обрело покой и счастье. Наконец-то», — подумала она с усмешкой.
Проводив гостей, Отем и Габриел рука об руку вернулись в дом.
— Мы одни, — необдуманно бросила она.
— Совсем, — кивнул он, останавливаясь перед дверью ее спальни. — Я присоединюсь к вам позже, мадам.
— Но сейчас еще светло, — растерялась Отем.
— Верно, — согласился герцог и, едва она переступила порог, плотно закрыл за ней дверь.
Лили и Оран поспешили помочь Отем раздеться.
— Какая прекрасная свадьба, миледи, — радостно заметила Лили, расстегивая корсаж хозяйки.
— А платье, мадам! Великолепно! — вторила Оран, снимая с нее многочисленные юбки.
Отем нетерпеливо выступила из груды тканей.
— Осторожнее, — предупредила она. — Помните, его носили четыре невесты в нашей семье, и ему уже почти сто лет.
— В жизни не думала, что платье может храниться так долго, — покачала головой Лили, поднося госпоже тазик с душистой водой и маленькое льняное полотенце.
Оран вопросительно склонила голову.
— Чулки и туфли, мадам?
— Особенно чулки и туфли, — засмеялась Отем. Возможно, в один прекрасный день она позабавит Габриела, продефилировав по комнате в столь нескромном наряде, но, разумеется, не сегодня. Кроме того, она далеко не была уверена в том, что король не расписал своим клевретам все тонкости их любовных игр. Не стоит лишний раз напоминать жениху о ее постыдном прошлом, если он, не дай Бог, прослышал о трюке с чулками и подвязками.
Она вытянула ноги, чтобы Оран легче было снять туфли и чулки, потом почистила зубы и прополоскала рот мятной водой.
Лили принесла ей шелковый пеньюар. Отем стянула сорочку, отдала Оран и накинула пеньюар.
— Что еще угодно, миледи? — спросила Лили, пока Оран подкладывала поленья в огонь.
— Можете идти, девушки. На сегодня вы свободны, — разрешила Отем. — Спокойной ночи.
— Вы уверены, миледи? — настаивала Лили, памятуя о том, что до вечера еще далеко.
— Я даю вам выходной. Велите Бекету на закате подать холодный ужин в спальню герцога.
— Да, миледи! — хором воскликнули девушки и поспешили прочь.
Отем оглядела спальню. Она всегда жила здесь во время приездов в Королевский Молверн. Когда-то ее делили сестры, а до них занимали мать и бабка. Отем нравился розовый бархатный полог над широкой дубовой кроватью и такие же шторы, свинцовые переплеты окон, выходивших на зеленый парк и холмы, тянувшиеся до горизонта. Комната была ее убежищем, и теперь Отем проведет в ней брачную ночь. Покажется ли спальня наутро такой же? Или разительно изменится?
Но тут смежная дверь в стене отворилась, и в комнату вошел герцог.
— Доброй ночи, Данвуд, — крикнул он лакею, закрывая за собой дверь.
Он уже успел переодеться в шелковый халат. Отем молча смотрела на него, нервно кусая губы, не зная, что сказать.
Если не считать одного-единственного поцелуя и мимолетных ласк, между ними ничего не было. Никакой близости.
Похоже, для этого никак не представлялось возможности, а потом он исчез на две недели!
— Это просто нелепо, Габриел! — воскликнула она наконец. — Мы оба не девственники и все же сконфужены, словно для нас обоих это впервые!
Габриел подошел ближе и, распахнув ее пеньюар, осторожно стянул с плеч.
— Думаю, можно начать именно с этого, — объявил он, отступая и задумчиво оглядывая ее. — Да, ты прекрасна. Ясно, почему и Людовик, и Карл желали тебя, — вздохнул он. — Неотразима.
— Никогда не смей упоминать этих имен в нашей спальне! — рассердилась она. — Вспомни, как ты клялся забыть мое прошлое! Я просто не вынесу постоянных намеков!
— Прости меня, — виновато пробормотал он, — но это так трудно. Я помню свое обещание и стараюсь как могу.
— Как мы можем любить друг друга, — заплакала Отем, — когда я чувствую, как ты боишься, что я все время сравниваю и сравнение не в твою пользу? Пойми же, я ненавидела ночи, проведенные со своими царственными любовниками! Ненавидела! И хотела, чтобы меня снова любили ради меня самой, а не из-за того, что я красива или искусна в постели! Неужели, кроме моей красоты, тебя ничто во мне не привлекает?
Она боялась, что нос и глаза покраснеют от рыданий, но всхлипывала все громче, не в силах остановиться.
Габриел поражение уставился на нее. До сих пор он не подозревал, как она беззащитна, как уязвима. Отем всегда казалась такой сильной!
— Прости меня, милая, — прошептал он, прижав ее к груди. — Я не обидел бы тебя за все сокровища мира! Прости своего глупого ревнивого мужа. Я не стою тебя!
Он принялся целовать ее до тех пор, пока она с тихим вздохом не припала к нему. Поняв, что она немного успокоилась, Габриел негромко попросил:
— Ты снимешь с меня халат?
— Ты этого хочешь? Я боюсь показаться чересчур развязной, — шмыгнула она носом.
Ловкие пальчики развязали пояс, и Отем нежно провела руками по его груди. Все же странно… Она не девственница, и Габриел это знает. Она опытная женщина и не станет притворяться другой… Если она примется за дело, он вскоре начнет мурлыкать, как довольный лев, под ее уверенными прикосновениями. В конце концов, еще до любовников у нее был муж.
Кто поклянется, будто это не Себастьян научил ее всему, что она умеет в постели?
Сбросив с него халат, Отем принялась целовать его грудь и торс.
Габриел застонал.
— Не останавливайся, — велел он. — Я строго запрещаю тебе останавливаться, моя колдунья.
Но Отем подняла голову.
— Простите, милорд, но я ужасно замерзла и хочу лечь, — твердо объявила она, беря его за руку и подводя к кровати.
— Согласен, мадам, — кивнул он. — В постель.
— Я никогда не ложилась так рано, разве что когда болела, — призналась Отем, укутываясь в одеяло.
— Я тоже, — отозвался он, ложась рядом и наклоняясь над ней, — О, Габриел! — тихо вскрикнула она, когда его губы сомкнулись на нежном соске. Чуть прикусив, обведя языком, Габриел втянул его в рот и принялся посасывать. Отем тяжело задышала. Руки заметались по его спине с удивительно гладкой кожей, обтягивающей твердые как сталь мышцы.
Его язык широким взмахом прошелся по ложбинке между ее грудями.
— Ты такая сладкая, что съесть хочется, — прохрипел он, кладя ей голову на грудь. — Поверить не могу, что ты теперь моя, Отем. Я так долго любил тебя!
Она осторожно погладила его волосы.
— Но ты меня почти не знаешь, — возразила Отем.
— Я узнал о тебе все в день нашей первой встречи. Преданная, любящая, отважная. Даже двух таких качеств более чем достаточно, но все три вместе… это просто чудо! А твоя красота лишила меня разума!
— А мне ты показался надменным и злым, — призналась Отем. — Пойми, у меня на глазах погибли Бесс и бедный Смайт! От руки твоего солдата! Я ненавидела тебя и всех приверженцев Кромвеля! Я могла пристрелить тебя!
— Зато сегодня ты можешь убить меня наслаждением, — прошептал он, поднимая голову и глядя в ее лицо. — Говорят, будто разноцветные глаза — верный признак ведьмы, но я не могу в них насмотреться.
Он снова стал целовать ее, и Отем вспомнила, как когда-то гадала, что это такое — поцелуй мужчины, вызывая насмешку Себастьяна. Он тогда потребовал, чтобы она перецеловала всех остальных поклонников и убедилась наверняка, кто из них ее суженый. Она так и поступила и поняла, что они с Себастьяном предназначены друг для друга. После его смерти ничьи поцелуи не были ей так милы. Она чувствовала в них не просто страсть, а подлинную любовь. Любовь к ней.
Давно забытые чувства переполнили душу, и Отем снова расплакалась.
Ощутив влагу на своих щеках, Габриел отстранился и ошеломленно спросил:
— Что с тобой, дорогая?
— Ты любишь меня, — в голос зарыдала Отем.
— Но я и не скрывал… — растерялся он.
— Вправду любишь? — всхлипнула она.
Габриел тихо засмеялся:
— Вправду, солнышко мое. О, милая, неужели ты навсегда разуверилась в любви? Неужели считаешь, что ты так непривлекательна, сварлива и зла? Что недостойна любви?
Пойми же, те два безымянных любовника, которые использовали тебя столь расчетливо, не имеют сердца, потому что у королей сердца не бывает, но, дорогая, я не король. Я всего лишь провинциальный дворянин, который обожает тебя и сделает все, чтобы ты была счастлива до конца дней, — шептал он, впивая ее слезы.
— О Боже, — воскликнула Отем, — я не заслужила такого мужа!
— Мадам, — поддразнил он, — если это коварный замысел с целью уклониться от супружеских обязанностей, я вас побью.
— Нет! Нет! — вскрикнула она и кокетливо ударила его по руке. — Ах, коварный развратник! — На сердце вдруг стало легко. Так легко, как бывало только с Себастьяном.
— Мадам, тут есть один коварный развратник, который горит желанием поближе познакомиться с вами, — дерзко намекнул он, показывая на свое любовное копье, уже давно стремившееся в бой.
— Можешь поцеловать меня еще раз, — потребовала она и вздохнула, когда его губы стали с изумительным искусством дразнить ее. Отем закрыла глаза, чувствуя себя невесомой, и внезапно осознала, что она наконец нашла свою гавань.
Ее любят. Она в безопасности.
— Никогда не покидай меня, Габриел, — попросила она отстраняясь, именно в этот миг осознав, что влюбляется в него.
Габриел мгновенно понял потаенный смысл ее слов.
— Моему отцу было пятьдесят, когда родился я. Умер он в восемьдесят лет. Я никогда не покину тебя, дорогая. Никогда!
Он снова опьянил ее поцелуями и, не в силах больше сдерживаться, вошел в податливое тело. Отем разразилась криками столь неподдельной радости, что Габриел едва не расплакался от сознания того, какое наслаждение доставил любимой, хотя его собственное было, по его мнению, несравненно выше.
После, когда они отдыхали в объятиях друг друга, Отем думала о том, что снова нашла любовь И на этот раз не потеряет. Любовь останется с ней и будет расти, надежной стеной окружая их дом. Пришла пора навсегда отпустить Себастьяна — Прощай, моя первая любовь, — прошептала Отем «Adieu, ma chene», — услышала она его голос в последний раз.
Отем повернулась к человеку, которого станет любить до последнего часа и за гробом.
