• Блейз Уиндхем, #2

Глава 17

 С высоко поднятой головой Томас Калпепер стоял перед Тайным советом. Он был в черном, в самой скромной одежде, приличествующей его печальному положению. Синие глаза смотрели уверенно, ни один мускул не дрогнул в его лице.

 – Вы любите Кэтрин Говард, бывшую королеву Англии? – спросил герцог Саффолк.

 – Да, – смело ответил он.

 – И как давно вы любите ее, сэр?

 – С тех пор, как мы были детьми, милорд.

 – Вы намеренно искали возможности соблазнить ее, вопреки тому факту, что она стала супругой вашего короля. Короля, который вас любил и принимал участие в вашем воспитании. Короля, который вам доверял! Это так, Томас Калпепер?

 – Это была всего-навсего игра. Я преследовал ее ради собственного удовольствия, – ответил Калпепер. – Я никогда не предполагал, что она ответит на мои ухаживания. Действительно, много месяцев она оставалась холодна. Казалось, чем больше я ее домогался, тем решительнее она меня отталкивала, тем самым разжигая мою решимость ее добиться. Но потом, прошлой зимой, король заболел и отказывался видеться со своей женой. Ей было скучно и одиноко. Я не вполне понимаю, как это вышло, но королева вдруг начала изнывать от любви ко мне. Я не мог поверить своему счастью. Женщина, которую я любил всю жизнь, ответила мне взаимностью!

 – И какую же форму приняла ваша любовь, сэр? – требовательно воскликнул герцог Саффолкский, пристально глядя на молодого человека в черном. Слава богу, короля нет в зале заседаний, и он не слышит бесстыдных признаний этого нечестивца и предателя.

 – Я боялся, что король узнает нашу тайну, – продолжал Калпепер. – И я очень старался быть скрытным, но Кэтрин то и дело изыскивала возможность побыть со мной. Это было какое-то безумие, но какое прекрасное!

 – Вы целовали ее?

 – Да.

 – Трогали ее?

 – Да.

 – И вы познали друг друга физически, сэр?

 – Было или не было, милорды, я ни в чем не стану признаваться, – усмехнулся Томас Калпепер. – Это было бы бесчестием.

 Норфолк вспылил:

 – Вы, обезумевший кусок дерьма, рассуждаете о чести? Вы признаетесь, что целовали и ласкали мою племянницу, замужнюю даму и супругу короля, а потом осмеливаетесь говорить о чести? Если вы болтаете все это в надежде выгородить Кэтрин Говард, так имейте в виду, что Джейн Рогфорд уже показала, что была свидетельницей вашего с ней мерзкого прелюбодеяния!

 – Леди Рогфорд! С прискорбием вынужден заметить, – презрительно отвечал Калпепер, – столь же высокоморальна, как портовая шлюха. Гроша ломаного не дам за то, чего она тут наплела. И я, милорды, не признаюсь ни в чем, что могло бы повредить хотя бы волоску на голове моей королевы. Боюсь, вы только потеряете время, если вздумаете допрашивать меня дальше. – Он смотрел на них с вызовом.

 Томаса Калпепера немедленно увели. Было ясно, что сейчас им от него ничего не добиться.

 – Нам нужно его признание, – сурово заметил лорд Сэдлер. – Не помешало бы применить пытку, он стал бы разговорчивее.

 – Вы можете запытать его до смерти, – возразил лорд Рассел. – Но он все равно не признается, что прелюбодействовал с королевой!

 – Его молчание, его надменный отказ открыться – это и есть признание его вины, – сказал лорд Одли.

 – Конечно, – ответил граф Саутгемптон. – Бедняга, он влюблен в королеву. А влюбленные мужчины часто совершают глупости.

 – Помилуй, Господь, души обоих! – набожно воскликнул епископ Гардинер.

 – Мы можем еще раз допросить королеву, – предложил архиепископ.

 – Но какой в этом смысл? – проворчал Норфолк. – В ее хорошенькой головке не найдется двух связных мыслей сразу. Она отказывается понимать серьезность своего положения. Верит, что король ее простит.

 – Мы могли бы попытаться, – задумчиво произнес Саффолк, – вреда-то не будет. Если мы потерпим неудачу, их все равно осудят по показаниям других свидетелей. Калпепер пытается ее выгородить, но ей об этом знать необязательно. Что, если она решит, будто он взял сторону короля, дабы спасти свою презренную шкуру? Она тоже захочет себя спасти и заодно отомстить ему, вот и скажет все, что нам требуется.

 – Нет необходимости, чтобы мы все ехали к ней, – сказал Норфолк. – Но я хотел бы быть среди тех, кто отправится в Сайон-Хаус. Я должен отвечать за Кэтрин Говард, поскольку она член моей семьи.

 – Очень хорошо, – ответил Саффолк. – Я, разумеется, поеду. Гардинер, мне понадобитесь вы и Саутгемптон. Надеюсь, Ричард Сэмпсон, что и вы будете с нами.

 Ричард Сэмпсон был настоятелем королевской церкви. Все знали, что он не пропустил ни одного заседания Тайного совета. Он носил сан епископа Чичестерского, человек он был справедливый.

 – Да, я еду с вами, милорд.

 Пятеро членов Тайного совета погрузились на баржу, чтобы плыть вверх по реке в Сайон-Хаус. Прибыв на место, они обнаружили Кэтрин в кругу подруг. Перебирая струны лютни, она напевала песню, которую сам король сочинил когда-то для ее несчастной кузины Анны Болейн:

 Увы, любовь, мне жизнь губя, ты рвешь со мною без стыда. Я столько лет любил тебя и счастлив был с тобой всегда. Гринсливз, ты мне свет зажгла, Гринсливз, счастье мне принесла. Гринсливз, ты в сердце цвела – лишь ты, лишь ты, моя Гринсливз.

 Кэтрин Говард подняла голову и улыбнулась, приветствуя вошедших, и продолжила песню:

 Земных богатств моих не счесть, но их тебе я все отдал. Любви моей не смолкла песнь, но я любви твоей не знал. Гринсливз, ты мне свет зажгла, Гринсливз, ты мне счастье дала. Гринсливз, ты в сердце цвела – лишь ты, лишь ты, моя Гринсливз.

 Они слушали как зачарованные. Но вот наконец музыка стихла, и с последней нотой печальной баллады чары развеялись. Саффолк учтиво поклонился молодой женщине и сказал:

 – Госпожа Говард, мы прибыли к вам для дальнейшего допроса, основываясь на показаниях тех, кого мы уже выслушали.

 – Кто осмелился говорить обо мне дурно? Леди Рогфорд? Да кто она такая, – надменно произнесла Кэтрин Говард. – Ее слова ничего не значат, вы должны верить мне, а не ей.

 – Господин Калпепер показал, что любит вас и что с апреля состоит с вами в любовной связи, – сообщил Саффолк, лорд-президент Тайного совета. – И леди Рогфорд подтверждает его слова.

 – Джентльмены, мне нечего вам сказать, – величественно произнесла бывшая королева.

 Епископ Сэмпсон взял ее пухлую ручку в свою. Она была холодна как лед. Как она напугана, подумал он, хотя виду не показывает!

 – Дитя мое, ради спасения вашей души умоляю – признайтесь в содеянном, исповедуйтесь мне, чтобы я мог отпустить вам грехи!

 – Благодарю вас за доброту, милорд епископ, – ответила Кэт. – Но я не скажу Тайному совету ни слова больше. – Отняв у него руку, она снова взяла лютню и начала наигрывать грустную мелодию.

 – Дурочка, ты стоишь на пороге смерти! – закричал Норфолк на свою несговорчивую племянницу. – Неужели ты не понимаешь?

 Кэтрин Говард подняла к нему лицо, не выпуская лютни из рук.

 – Дядя, все стоим на пороге смерти, как только рождаемся на этот свет. Мы все смотрим ей в лицо, даже вы, дядя!

 – Госпожа Говард, так вы отрицаете, что вступили в греховную связь с господином Томасом Калпепером? – снова спросил герцог Саффолк.

 – Я ничего не отрицаю и ничего не признаю, – ответила упрямая Кэтрин.

 Им пришлось признать поражение.

 – Она его выгораживает. Или думает, что выгораживает, – сказал Саутгемптон, когда они возвращались из Сайон-Хаус.

 – Это большая трагедия для всех партий, – ответил епископ Гардинер.

 Первого декабря Томасу Калпеперу и Фрэнсису Дерему было предъявлено официальное обвинение, обоих допросили. Дерему вменялось изменническое намерение – ведь он поступил на службу к королеве, питая нечистые помыслы, и предательское сокрытие предварительного брачного сговора с Кэтрин Говард. Дерем умолял их признать его невиновным.

 Томаса Калпепера допросили по обвинению в преступной связи с бывшей королевой Кэтрин Говард. К этому времени несчастный понял, что не сможет спасти ни себя, ни Кэт, и захотел снять грех с души. Поэтому Калпепер, который сначала отпирался и заявлял, что невиновен, теперь признал вину. Против него свидетельствовали леди Рогфорд и женщины-горничные, у него просто не оставалось выбора.

 Томас Говард, герцог Норфолкский, лично зачитал им приговор, в котором и Калпепер, и Дерем были признаны виновными.

 – Нижеследующим указано, что вас посадят в позорную повозку и отвезут в Тайбэрн, где повесят. Вам заживо вспорют живот и извлекут внутренности, которые сожгут на ваших глазах, после чего вас обезглавят и четвертуют. Да помилует Господь ваши души, – нараспев читал герцог. Его длинное лицо осунулось, а глаза смотрели тоскливо.

 Шестого декабря Фрэнсис Дерем был подвергнут пытке – Тайный совет желал вырвать из него признание в том, что королева совершала грех супружеской неверности также и с ним. Поскольку он уже был осужден на смерть, терять ему было нечего, и он признался в том, чего не делал.

 Родные обоих осужденных в отчаянии пытались выпросить для несчастных более милосердную смерть. Семье Калпепера это удалось. Он был джентльмен, и предсмертную пытку отменили. Итак, его должны были посадить в позорную телегу, отвезти в Тайбэрн и просто обезглавить. Фрэнсису Дерему не повезло. Он не считался дворянином, его семья не имела влияния или могущественных родственников, которые замолвили бы за него слово. Дерему предстояло вытерпеть все.

 На следующий день, десятого декабря, обоих повезли в Тайбэрн. День был серый и холодный, однако улицы были запружены людьми, которые явились поглазеть на казнь. Позорная телега медленно продвигалась, и зеваки забрасывали осужденных объедками и гниющими потрохами. В Тайбэрне обнаружилось, что у палачей нет колоды. Тогда Томас Калпепер опустился на мерзлую землю на колени и низко нагнул голову. Его губы, не переставая, шевелились в молитве. Рука палача не дрогнула. Он сделал свое дело быстро, не причиняя несчастному страданий.

 А к Фрэнсису Дерему судьба была безжалостна. Его вздернули на виселице и держали подвешенным, пока лицо не посинело, а язык не вывалился. Веревку перерезали, несчастного бросили навзничь на землю. Палач рассек ему живот и вытянул длинную цепь кишок. Он кричал и бился в агонии, а вокруг напирала возбужденная толпа, которая упивалась кровавым зрелищем. Вряд ли умирающий чувствовал вонь от горения собственных кишок, его сознание угасало. Почти бесчувственное тело перевернули и приподняли, после чего снесли голову с плеч. Дерем наконец был мертв, поэтому для него уже не имело значения, когда его тело разрубили на четыре части, каждую из которых надлежало затем закопать в неосвященной земле по четырем частям света. Головы Дерема и Калпепера насадили на пики и пронесли по улицам до Лондонского моста, где водрузили для всеобщего обозрения. Слетелись вороны, питающиеся падалью, они быстро выклевали глаза.

 В Сайон-Хаус Кэтрин Говард ничего не знала о казнях, свершившихся в тот морозный декабрьский день. Не знала она и о повальных арестах следующего дня – хватали всех Говардов, кого только могли поймать. Взяли лорда Уильяма Говарда и его супругу Маргарет – дядю и тетю бывшей королевы, а также ее брата Генриха Говарда, его жену Анну и их детей, а также тетю, в честь которой Кэт получила свое имя, графиню Бриджуотер. Всех отправили в лондонский Тауэр по обвинению в укрывательстве государственной измены. Памятуя о кончине графини Солсбери, которая состоялась не далее как несколько месяцев назад, вдовствующая герцогиня сказалась больной, дабы избежать ареста. Тайный совет без предупреждения нагрянул к ней в Ламбет, прихватив с собой хорошего лекаря, который нашел, что леди Агнес вполне здорова, после чего ее увезли, невзирая на бурные крики. Внук герцога Томаса, Вариан де Уинтер, граф Марч, был также арестован вместе с прочими родственниками, но его жена об этом не знала.

 А вот герцог Томас успел сбежать из Лондона сразу после оглашения приговора Калпеперу и Дерему. Запершись в надежных стенах своего дома, он отправил королю покаянное письмо, в котором молил прощения за то, что у него такие родственники, а именно Анна Болейн и Кэтрин Говард. Надеясь остаться в милости у Генриха Тюдора, он писал, что «припадает к его ногам». Повелитель, хоть и гневался на Говардов, весьма ценил герцога Томаса и вынужден был простить его. Впрочем, подняться до былого величия Норфолку было не суждено.

 Генрих не хотел терять ценного помощника, а лучшего государственного казначея, чем Томас Говард, было не найти. Король до сих пор терзался раскаянием из-за казни верного Кромвеля. Это был хороший урок, и Генрих его не забыл.

 В Англию пришли рождественские праздники. При дворе все было мрачно. Казалось, радость и веселье позабыли сюда дорогу. Король сильно сдал, да и вел себя точно старик. Двор остался без королевы, многие достойные люди либо находились в тюрьме, либо втайне через королевского секретаря испросили дозволения покинуть дворец и уехать в собственные имения. Дни тянулись однообразно. С утра король охотился, а день и вечер проводил на своем высоком троне – бессильно сгорбившись, наливаясь вином, потом блевал и шумно выпускал газы.

 В Сайон-Хаус было и то куда веселее. Мягкосердечный лорд Бэйнтон не усмотрел никакого вреда в том, чтобы позволить узнице и ее фрейлинам выйти прогуляться в близлежащем лесу и нарвать остролиста и еловых веток, чтобы украсить дом к Рождеству. День выдался пасмурным, заснеженную землю уже сковал мороз. Кэтрин Говард, Нисса, Кейт и Бесси шли в лес в сопровождении нескольких стражников.

 – Надеюсь, король об этом не узнает, – беспокоилась леди Бэйнтон.

 – Разве это преступление, моя дорогая? – ответил ее супруг. – Никакого приговора ей еще не вынесли, хотя сомнений нет – это ее последнее Рождество на этой грешной земле. Пусть нарвет остролиста – у меня не хватило духу ей отказать.

 Лорд Бэйнтон наблюдал, как молодые женщины в черных развевающихся плащах идут через лес. Черные силуэты голых деревьев резко выделялись на фоне жемчужно-серого неба. Скоро снова повалит снег, подумал он, глядя, как над горизонтом клубятся тяжелые тучи.

 – Я совсем не понимаю Кэтрин Говард, – продолжала леди Бэйнтон. – Леди де Уинтер утверждает, что она вполне отдает себе отчет в том, что происходит, да не хочет смотреть правде в глаза. Вы думаете, это правда? Я нахожу королеву… то есть госпожу Говард, женщиной весьма легкомысленной.

 Отвечать лорд Бэйнтон не стал, зато сказал жене:

 – Сообщите леди де Уинтер, что ее муж арестован, как и многие Говарды. Он в Тауэре, но ему ничего не угрожает, то же и с остальными. Король ищет козла отпущения, а герцог Томас весьма предусмотрительно сбежал в Леддингхолл. Хитрющий старый лис этот герцог, и я готов спорить, что у него девять жизней, как у кота.

 Собственный каламбур вызвал у него довольную улыбку, а его жена тихо рассмеялась.

 – Бедная леди де Уинтер, – сказала затем леди Бэйнтон. – Очень милая молодая женщина и больше всего на свете хочет уехать домой. Она уже четыре месяца не видела своих малышей! И ведь ее муж даже не Говард. Почему они его арестовали? – Она вздохнула: – Мне кажется, это очень несправедливо.

 – Вариан де Уинтер приходится внуком герцогу Томасу. И герцог очень его любит. Подозреваю, так король хочет добраться до старика. Граф Суррей, сын герцога, сбежал вместе с отцом, а Вариан де Уинтер был в Уайтхолле. Куда он денется без жены? Его арест был неизбежен. – Повернувшись, лорд Бэйнтон выглянул в окно – как там сборщицы зелени?

 Кэт бурно радовалась, вдыхая холодный зимний воздух. Играла в снегу, точно маленькая девочка, ее каштановые локоны растрепались и рассыпались по плечам. Лица стражников, наблюдавших за ее ребячеством, расплылись в улыбках.

 – Смотрите! Смотрите! – кричала она подругам. – Вон там целый куст остролиста, и поглядите-ка, он весь усыпан ягодами.

 Стражник протянул ей корзинку, и Кэт срезала несколько больших веток остролиста.

 – В этом лесу есть все, что нам нужно, – радостно воскликнула Нисса. – Лавр! Самшит! А вон там несколько елок!

 Вскоре корзины были до отказа набиты зелеными ветками. Стражники галантно вызвались донести тяжелые корзины до дому. Тропинка взбежала на невысокий холм, откуда открывался чудесный вид на Темзу. Берега уже сковал лед, однако желтый речной тростник несколько оживлял суровый зимний пейзаж. Снова пошел снег, но они уже добрались до дому и поспешили в комнаты, где уже пылал камин. Нисса чувствовала, что пальцы ног совсем замерзли.

 – Я хочу отлить свечи, – сказала Кэтрин Говард, обращаясь к лорду Бэйнтону. – Разве может быть Рождество без уймы свечей? Сэр, мне понадобится самый лучший пчелиный воск, всякие формы для отливки, фитили, розовое и лавандовое масло! И не позднее чем завтра.

 Леди Бэйнтон едва сдержала возглас изумления, когда ее супруг невозмутимо ответил:

 – Разумеется, мадам. Я сам позабочусь о том, чтобы вам доставили все, что нужно.

 – Вы, похоже, сошли с ума, – сказала она мужу вечером, ложась в постель. – Где вы добудете всю эту роскошь?

 – Дорогая, – с улыбкой ответил он, – предоставьте это мне. Кэтрин Говард получит все, что ей нужно для изготовления свечей. Вы уже рассказали леди де Уинтер, какая участь постигла ее супруга?

 – Я должна выбрать подходящий момент.

 На следующий день они отливали свечи всех размеров и форм, благоухающие розовым и лавандовым маслом и украшенные ягодами. Свечи остывали на столе, который выставили в сад. Через несколько часов они совсем затвердели – бери и зажигай. Тем временем Кэт и ее фрейлины занялись украшением трех комнаток, отведенных бывшей королеве. Срезанные накануне сосновые ветки источали сладкий аромат, повсюду висели гирлянды из остролиста, самшита и лавра. Принесли отлитые утром свечи и расставили везде, где только нашлась плоская поверхность. Эти зажженные свечи стали для них Вифлеемской звездой.

 Разумеется, от некоторых рождественских традиций пришлось отказаться. Например, не было Хозяина Непослушания. Даже Кэт понимала, что не стоит упрашивать лорда Бэйнтона, чтобы согласился исполнить эту потешную роль. Не устраивали и охоту на дикого кабана, которого полагалось подавать к рождественскому ужину. Однако в день сочельника лорд Бэйнтон предложил прогулку в лес, чтобы выбрать рождественское полено. Леди Бэйнтон, под каким-то незначительным предлогом, попросила Ниссу остаться вместе с ней дома.

 Оставшись с глазу на глаз с Ниссой, леди Бэйнтон объявила:

 – Мой супруг получил из Лондона известие. Ах, Нисса! Король, похоже, решил поквитаться со всеми Говардами, до кого только мог добраться. Всех арестовали и отправили в Тауэр.

 – А Вариан? – спросила Нисса, заранее зная, что именно пытается сообщить ей добрая женщина. Ее сердце тревожно стучало.

 – Да. Дорогая, мне так жаль! Мы с лордом Бэйнтоном знаем, что он такого не заслужил. Ведь он даже не Говард!

 – Кого еще арестовали? – спросила Нисса. Ах, господи! Почему они с Варианом не сбежали при первой возможности, не дожидаясь королевского дозволения?

 Леди Бэйнтон назвала все известные ей имена.

 – Но не герцога Томаса, – заметила Нисса с непонятной для леди Бэйнтон иронией. – Как же он избежал гнева короля? А что Суррей?

 – Оба сбежали из Лондона, – ответила леди Бэйнтон.

 – Ну, разумеется, – усмехнулась Нисса. – И меня это вовсе не удивляет. Я ведь предупреждала Вариана, что его дедушка даст деру, как заяц, при первой возможности. Он мастер спасать собственную шкуру.

 – Лорд Бэйнтон полагает, что король не сделает им ничего плохого. Он просто злится, и сердце его разбито. В конце концов чувство справедливости возьмет верх, и король опомнится.

 – Молю Бога, чтобы вы оказались правы, леди Бэйнтон, – сказала Нисса. Она не знала, верить ли этой почтенной даме или нет. Возможно, она просто пытается щадить ее чувства? Но, если я стану думать об этом, я сойду с ума, сказала себе Нисса. Я должна быть сильной – ради Вариана и ради наших детей. Она взглянула на леди Бэйнтон. – Вы знаете, как готовить сочиво?

 – Боже! – воскликнула добрая женщина. – Вы выросли в деревне, не так ли? Так и я тоже! И поэтому как раз знаю, как все это готовится. Пойдемте на кухню и посмотрим, есть ли у нас все необходимые ингредиенты!

 Рождественское сочиво было блюдом особенным. Тщательно очищенные от шелухи пшеничные зерна варили в молоке, пока они не становились мягкими. Далее для сладости брали сахарную голову – в те времена это была редкость, поэтому и блюдо выходило по-особому праздничное. Его подавали исключительно на Рождество. Найдя все необходимое, женщины засыпали пшеницу в молоко и поставили горшочек в теплое место возле очага.

 Маленькая, обшитая панелями комната была прелестно украшена. Ярко горели свечи. И вот наконец внесли рождественское полено, которое принесли из лесу Кэт, ее фрейлины и слуги. На время рождественских праздников о сословных различиях почти забывали. Кэт радостно уселась на бревно, во все горло распевая старинную песню, призванную отгонять злых духов и от полена, и от пламени, которое оно должно дать.

 Вымой руки, а иначе твой огонь не разгорится, Не исполнит твоей воли, знает каждая девица, Что с немытыми руками все старания напрасны – Все равно огонь погаснет.

 Всем обитателям дома хотелось прикоснуться к рождественскому полену – счастливая примета! Наконец его поместили на законное место в камине, и Кэтрин Говард собственноручно разожгла огонь. Ее лицо сияло детской радостью. Доброе было полено, дубовое и сухое, оно вспыхнуло почти незамедлительно фейерверком ярких искр и веселого пламени.

 Сегодня им подали особенный ужин. Там была рыба на серебряном блюде, выловленная утром того же дня, зажаренная и обложенная салатом. Принесли также чудесный деревенский окорок, ногу ягненка, жирного каплуна, фаршированного фруктами и орехами, и утку в соусе из сушеных слив и сладкого вина, приправленного корицей. Подали репу со сливочным маслом, мускатным орехом, морковью и тушеным салатом. Хлеб испекли рано утром, масло было свежесбитым, а сыр доставили с ближайшей фермы. На столе стояли вино и эль. Все угощались от души, время, проведенное на свежем воздухе, способствовало аппетиту. Однако Нисса едва притронулась к трапезе, есть ей совсем не хотелось.

 Музыкантов не было, зато Кэт прихватила с собой лютню. В камине веселым пламенем полыхало рождественское полено, а молодая женщина играла и пела рождественские песни, столь милые каждому сердцу. Тем, кто плохо знал Кэт Говард, просто не верилось, чтобы юная девушка с таким хорошеньким личиком и чудесным голосом могла быть распутницей и прелюбодейкой. Но слуги, в отличие от бывшей королевы, уже знали, что двое молодых мужчин подверглись страшной казни за то, что согрешили с Кэтрин Говард.

 Подошло время для рождественского эля и пирожных. Принесли сочиво, и Кэт даже всплеснула руками от восторга:

 – В последний раз я ела его еще в детстве, в Хоршеме! – воскликнула она. – Кто его готовил? Ох, в детстве я его просто обожала. – Жадно зачерпнув сочива ложкой, она набила рот. – Вкуснотища!

 – Его приготовили мы с леди Бэйнтон, – сказала Нисса. – Пока вы гуляли в лесу и искали рождественское полено. Мы подумали, что вам должно понравиться.

 Незадолго до полуночи Кэт и ее маленькая компания в сопровождении лорда Бэйнтона вышли подышать свежим воздухом. Было очень холодно, но небо прояснилось. Над головой сиял молодой месяц, и в его свете река внизу казалась серебряной. И вдруг послышался рождественский перезвон. Вся Англия приветствовала наступление Рождества веселым перезвоном колоколов на всех своих церквах! Воздух был так тих и чист, что они уловили даже громогласный звон огромных колоколов Вестминстера несколькими милями ниже по реке. Колокола пели свою радостную песню, приветствуя приход в этот мир младенца-Христа и изгоняя дьявола в ад. Как и все добрые христиане Англии, узницы Сайон-Хаус выслушали мессу, которую служили в примыкающей к дому небольшой церкви.

 Кэтрин Говард настаивала, чтобы они отмечали каждый из двенадцати святочных дней до самого Богоявления. Каждый вечер молодые женщины танцевали друг с другом и играли в детские игры, например, в фанты или в жмурки. Бывали и более спокойные вечера, когда они просто играли в карты или бросали кости. Вот только не было рождественской пантомимы, да и деревенские дети не приходили в Сайон-Хаус петь гимны, чтобы получить монетку или пирожное. Однако бывшая королева потребовала, чтобы никто не вздумал прогонять нищих, которые приходили со своими деревянными мисочками. Генрих Тюдор пришел бы в ярость, если бы узнал, что низложенная и опозоренная супруга провела рождественские праздники куда веселее, чем он. Лорд Бэйнтон даже беспокоился, как бы король в самом деле чего не пронюхал, но у добряка не хватило духу отказать Кэтрин Говард.

 Нисса наконец сообщила всем, что ее муж арестован. Кейт и Бесси даже заплакали. Но Кэтрин Говард сказала:

 – Это очень похоже на Генриха! Может быть, я и вела себя дурно, но никто из тех, кого он засадил в тюрьму, в этом не виноват. Разве они знали? Разве помогали мне? Зато, осмелюсь предположить, мой дядя-герцог сумел сбежать?

 Нисса кивнула.

 – Наверное, ты меня ненавидишь, – сказала Кэт. – Если бы не я, ты бы ни за что не покинула Уинтерхейвен и детей. Ведь это я умоляла короля, чтобы он приказал вам приехать. Ах, если бы не я, вы с мужем сидели бы сейчас дома, в уюте и безопасности.

 – Нет, Кэт, я не могу тебя ненавидеть, – мягко ответила Нисса. – И как можно жалеть о том, что уже произошло? Прошлого нам не изменить. Однако я не святая! Я действительно очень зла на тебя, Кэтрин Говард, потому что мой супруг и дети оказались в опасности из-за твоих глупых поступков. И меня можно понять.

 – Король освободит Вариана, – сказала Кэт. – Он же не Говард.

 – Все так говорят, – ответила Нисса. – И вспоминают, что он внук Томаса Говарда.

 Больше на эту тему сказать было нечего. Двенадцать рождественских дней пролетели как один миг. Обитатели Сайон-Хаус ждали, что будет дальше. Двадцать первого января парламент наконец занялся делом Кэтрин Говард. В отношении бывшей королевы обе палаты одобрили Акт о смертной казни за государственную измену, одобренный затем королем. Итак, судьба Кэтрин Говард была решена.

 Побеседовать с королевой прибыл архиепископ. Ему требовалось ее письменное признание в супружеской измене с Томасом Калпепером. Ему не хотелось, чтобы бедную женщину казнили без этого доказательства, хотя в душе он нисколько не сомневался, что она виновна.

 – Госпожа Говард, за совершенное предательство Томас Калпепер заплатил самую высокую цену, как и Фрэнсис Дерем, – сообщил архиепископ. – Не желаете ли признаться мне сейчас и тем самым облегчить совесть?

 – Я не считаю любовь к мужчине грехом, – ответила Кэт, отказываясь от дальнейших разговоров. Известие о казни потрясло ее, но она не подавала виду. Повернувшись к Ниссе, Кэт сказала: – Прошу вас, леди де Уинтер, проводите архиепископа до его баржи.

 Набросив плащ, Нисса вышла из дома вместе со священником.

 – Милорд, не скажете ли мне, как там мой супруг?

 – Все хорошо, моя дорогая, ему ничто не угрожает, – ответил Томас Кранмер. – Но Тайный совет счел его и всех остальных виновными в сокрытии государственной измены. Их имущество отойдет короне.

 – Но это несправедливо! – вскричала Нисса. – Мой супруг ничего не знал о дурном поведении королевы!

 – У меня нет оснований не верить вам, дитя мое. Но король – злой и жестокий человек. Он жаждет отмщения. И Говардам придется заплатить.

 – Мой супруг не Говард, – сердито возразила Нисса.

 И тут ее осенило. Очень скоро Кэтрин Говард будет предана смерти. В этом никто не сомневался. Так зачем молчать? Кэт уже не спасти, зато можно спасти Вариана. Нисса видела, что отказ Кэт дать письменное признание очень расстроило архиепископа. Еще бы – теперь ему вечно терзаться сомнением. Вдруг он отправил на казнь невинную женщину? Разве что…

 И Нисса сказала архиепископу:

 – Милорд, я хочу, чтобы вы приняли мою исповедь. Прошу вас!

 Томас Кранмер даже опешил:

 – Здесь, мадам? Сейчас?

 Нисса с жаром закивала.

 И тут архиепископ догадался, что молодая женщина хочет поведать ему что-то, однако хочет обезопасить себя тайной исповеди. Значит, это что-то очень важное. Вероятно, хочет выторговать прощение для супруга и возвращение конфискованного поместья.

 – Я не могу гарантировать вам ничего, кроме отпущения грехов, дитя мое, – честно признался он. – Что еще может служитель церкви?

 Нисса снова кивнула, на сей раз задумчиво.

 – Я понимаю, милорд, но все равно хочу вам исповедаться. Я не встану на колени, чтобы не возбудить подозрения тех, кто, возможно, наблюдает за нами из дома. – Она взяла руки архиепископа в свои. – Простите меня, отче, ибо я согрешила.

 – В чем же состоял ваш грех, дитя мое? – спросил архиепископ.

 – В Йорке я застала королеву за прелюбодеянием, но никому не сообщила. Я застигла ее с Калпепером за актом совокупления, пока король был на охоте.

 Архиепископ почувствовал, что земля уходит из-под его ног. Прошла долгая минута, пока он не обрел возможность дышать и говорить.

 – Почему вы не разоблачили этот грех, дитя мое? Таким образом вы сами сделались соучастницей преступления.

 – Я боялась, что мне не поверят, – ответила Нисса. – Вспомните, одно время король колебался, кому отдать свою любовь – Кэтрин Говард или Ниссе Уиндхем? Я искренне полагала, что король и все остальные подумают, будто я оговорила королеву из ревности. И знала, что король слишком любит королеву, чтобы поверить мне. Нас бы наказали за ложь, меня и моего супруга. Поэтому я молчала. Поначалу боялась признаться даже мужу! Но в Гулле я наконец сказала королеве, что знаю о ее греховной связи с господином Калпепером. Я умоляла ее прекратить эту связь, чтобы быть верной и преданной супругой нашему королю.

 – Вас можно похвалить за подобный совет, дочь моя, – одобрительно заметил архиепископ. – Однако что же было потом?

 – Королева заявила, что любит Калпепера и не может от него отказаться. Я напомнила ей, что таким образом она подвергает опасности не только себя, но и всю родню. Я спросила, что будет, если она понесет ребенка? Она отмахнулась от моего предостережения. Потом мы прибыли в Кеттлби. Там Том Калпепер и его друг сэр Синрик Воэн напали на меня ночью, когда я в одиночестве возвращалась к себе из королевского шатра. Они угрожали мне насилием. Сэр Синрик разорвал на мне платье и трогал мою грудь. Когда он поднял мои юбки, я сумела ударить его ногой, и он упал без чувств. Калпепер, который меня держал, вынужден был отпустить, чтобы помочь другу. Я хотела бежать, но тут Калпепер стал угрожать, что убьет моих детей, если я его выдам. И я не осмелилась рассказать мужу, из страха, что он потребует немедленной сатисфакции у них обоих и скандала не миновать.

 Что мне оставалось делать, ваша милость? Я всего лишь женщина. Я боялась за своих малышей. Кроме того, Калпепер и королева были так неосторожны, что я решила – рано или поздно их связь все равно откроется. Вот почему я столь отчаянно рвалась домой, чтобы быть подальше от двора, когда разразится гроза. Не сомневайтесь в своей правоте, милорд. Кэтрин Говард действительно виновна в прелюбодеянии, а что до моего молчания относительно этого дела, так я прошу Господа простить мне этот грех, – заключила Нисса.

 – Прощение вам даровано, дитя мое, – ответил архиепископ и перекрестил ее. – Вы правильно поступили, что исповедались. Я ничего не могу вам обещать, кроме отпущения грехов, которое уже свершилось. Но не исключено, что я сумею помочь вам и в другом, крайне важном для вас деле, Нисса де Уинтер! Вы успокоили мою совесть, за что я вам очень благодарен. Приговор королеве не был бы несправедливым, однако в таких делах очень неплохо знать всю правду до конца.

 Архиепископ поднялся на свою баржу и поплыл вниз по реке в Лондон. Нисса смотрела ему вслед. Словно тяжелый груз спал с ее плеч и души. Только сейчас поняла Нисса, какую страшную тайну хранила все это время. Судьба Кэт Говард была предрешена задолго до ее исповеди Томасу Кранмеру. По крайней мере теперь она знала, что Вариан будет спасен.

 Проходили неделя за неделей, а новостей все не было. Но утром девятого февраля, в четверг, к ним без предупреждения нагрянул герцог Норфолк в сопровождении прочих членов Тайного совета. Никто не ожидал их появления. Только одна из горничных, заметив на реке баржи, идущие в направлении Сайон-Хаус, подняла тревогу, благодаря чему у них было немного времени, чтобы подготовиться.

 Лорды толпились в маленькой гостиной. Бывшая королева присела в реверансе.

 – Я слышала, дядя, что вы были в Леддингхолле, – обратилась она к герцогу.

 – Действительно, – кисло отозвался он, – я там был. Но прежде всего я слуга короля. Он приказал мне вернуться, и я тотчас же повиновался.

 – Но как поживают моя тетя Бриджуотер и мой дядя Уильям с супругой, мой брат Генрих, его жена и дети? А мой кузен Вариан? Ах да! Как там вдовствующая герцогиня? – многозначительно сощурилась она.

 – Вы дерзите, девчонка, что в вашем положении совсем неуместно, – сурово возразил он.

 – Я не девчонка, милорд, я женщина!

 – О да, девственность вы потеряли давным-давно, – сердито отрезал он. – А теперь помолчите, Кэтрин, ибо я привез вам известие чрезвычайной важности. Акт о государственной измене, принятый в отношении вас еще двадцать первого января, был провозглашен еще дважды, шестого и седьмого числа сего месяца. Вы приговариваетесь к смерти, как и леди Рогфорд.

 – Генрих подписал мой смертный приговор?

 – Еще нет, – спокойно ответил Норфолк.

 – Тогда еще есть надежда! – тихо воскликнула она.

 – Никакой надежды, – холодно ответил он. – Не питайте иллюзий, мадам. Вы осуждены на смерть.

 – Когда? – Лицо Кэтрин стало мертвенно-бледным, как и лица ее дам.

 – Дату еще не назначили.

 – Если меня казнят, – сказала Кэтрин, – нельзя ли, чтобы это произошло втайне? Я не хочу стать потехой для публики.

 – Вы умрете в Тауэре, как ваша кузина Анна Болейн, в присутствии нескольких свидетелей, как того требует закон, – мягко пояснил он. – Несмотря на чудовищность вашего проступка в отношении короля, он не желает быть жестоким в отношении вас, Кэтрин. А теперь готовьтесь покинуть Сайон-Хаус в любой день ближайшего будущего. В Тауэре вы задержитесь лишь на день или два.

 Поклонившись всем собравшимся в гостиной, Норфолк удалился. За ним последовали прочие члены Тайного совета, а также лорд Бэйнтон.

 – Генрих меня не убьет, – в отчаянии повторяла Кэтрин Говард, отказываясь принять свою злосчастную судьбу. – Я его знаю. Он просто очень разозлился. И он имеет на это право. Но он меня не убьет.

 Потом Кейт Кэри долго плакала на плече у леди Бэйнтон.

 – Мой дядя совсем не ведает жалости, – рыдала она. – Почему Кэт верит, что он ее пощадит? Неужели она так плохо его знает? Она виновна, а моя тетя, королева Анна, была невинна. Тем не менее королеву Анну казнили. Я боюсь за Кэт. Что с ней будет, когда она не сможет больше отрицать очевидное?

 – Ей придется взглянуть правде в лицо, – сказала леди Бэйнтон.

 – Она пытается спрятаться от беды, – успокаивала Нисса плачущую Кейт. – Иначе бедняжка просто сломается. И мы тоже должны быть храбрыми, Кейт, – ради нее. Иначе на кого еще может она положиться в этот страшный час?

 Леди Бэйнтон приготовила перемену платья и все, что могло понадобиться Кэт в те несколько дней жизни, что ей еще оставались. Фрейлины же старались занять чем-нибудь бывшую королеву, чтобы отвлечь ее мысли о неизбежной смерти. И все же их застали врасплох, когда на следующее же утро Совет прибыл в Сайон-Хаус, чтобы забрать Кэтрин Говард в Лондон, в Тауэр.

 Накануне ночью Кэт спала очень плохо и как раз поднималась с постели, когда у ее порога появились ее дядя-герцог и прочие советники, которые должны были ее сопровождать. Бедняжка вся сжалась и спряталась под одеяло.

 – Нет! Слишком скоро! Сегодня я не могу! Только не сегодня!

 Еле сдерживая слезы, служанки приготовили ей ванну, горячую, благоухающую дамасской розой – любимым ароматом Кэт. Ее выкупали, вымыли волосы и вытерли, надели чистое нижнее белье.

 – Долго они еще будут возиться? – ворчал герцог Саффолк.

 – Милорд, вы же не дали знать о своем прибытии, – мягко заметила Нисса. – У нее выдалась плохая ночь, она мало спала, поэтому сегодня встала так поздно. И она привыкла первым делом принимать ванну. Разумеется, вы позволите ей эту малость? Мы знаем, как недолго ей осталось.

 Чарльз Брэндон не терпел, когда ему выговаривали – даром что укор-то был заслуженный. Однако Нисса была так мила, так сочувствовала Кэт, что он просто не мог на нее сердиться.

 – Потом она еще будет завтракать? – спросил герцог Норфолкский.

 – Да, – не дрогнув, ответила Нисса.

 Герцог поспешно отвернулся. Ее глаза обвиняли – и он отлично понимал, что означал ее взгляд. Ее супруг был заточен в Тауэр среди прочих злосчастных Говардов. И Нисса считала, что виновник их бед он – герцог Томас. По правде говоря, он и сам терзался чувством вины, да только ни за что не признался бы в этом.

 Скромный завтрак подали прямо в спальню бывшей королевы, но у Кэт совсем не было желания есть. Ее терзал страх. Она отправила поднос с едой обратно на кухню. Пора было одеваться. Ее нарядили в черный бархат, сверху набросили подбитый мехом плащ с золотыми застежками, а на голову надели французский чепчик с отделкой из золотой тесьмы. На руках Кэт были кожаные перчатки, отделанные кроличьим мехом.

 Но, когда ее вывели в гостиную, где бывшая королева увидела сумрачные лица тех, кому совсем недавно могла приказывать, страх снова сковал все ее существо.

 – Я не поеду, – заявила она дрожащим голосом.

 – Мадам, тут не вам решать, – сказал герцог Саффолкский. – Идемте! – И он предложил ей руку.

 Кэт отпрянула.

 – Уходите!

 Норфолк сердито закричал в ответ:

 – Постарайтесь вспомнить, мадам, что вы Говард! Ведите же себя достойно!

 – Оставьте меня в покое, дядя, – взвизгнула она и запустила в него перчаткой. – Я не поеду! Не поеду! Вы не можете меня заставить силой! Если меня хотят убить, то пусть убивают прямо тут и прямо сейчас. Но с вами я не поеду! Неужели не понятно?! Я не поеду!

 Архиепископ, епископы Тунстолл, Гардинер и Сэмпсон пытались урезонить бедную женщину, но тщетно! Не действовали ни угрозы, ни уговоры. Добровольно покинуть Сайон Кэт не желала. У Саффолка лопнуло терпение. Он сделал знак солдатам, которые стояли в дверях, и королеву уволокли силой. Кэт визжала и истошно вопила, но ее водворили на борт черной глухой баржи, специально подготовленной для перевозки узницы.

 – Попробуйте только разреветься, – предупредила Нисса Кейт и Бесси, – и я надаю вам пощечин. С нас довольно одной истерички. Если мы не сможем держать себя в руках, нам не позволят остаться при ней. Неужели вы хотите, чтобы она осталась в Тауэре одна?

 Покачав головами, девушки вышли из дома вслед за леди Бэйнтон и Ниссой и направились к черной барже, откуда доносились жалобные крики бедной Кэт. Внутри каюты с королевой находились Норфолк, Томас Кранмер и Стивен Гардинер. Все четыре женщины, поднявшись на борт, бросились утешать свою госпожу. Герцог Саффолк, лорд Бэйнтон и прочие члены Тайного совета сели на другую баржу, в которой также находились солдаты. На третьей барже плыли служанки, исповедник королевы и еще один отряд солдат.

 Баржи двинулись вниз по реке, прошли под Лондонским мостом, на перилах которого все еще торчали головы Фрэнсиса Дерема и Томаса Калпепера. К счастью, глухие черные занавеси в каюте уберегли королеву от отвратительного зрелища гниющих голов ее любовников. На ступенях Тауэра уже дожидался констебль сэр Джон Гейдж, который почтительно приветствовал Кэтрин Говард так, будто ничего не изменилось, будто она все еще королева и просто заехала с визитом.

 Плачущей, дрожащей королеве помогли сойти с баржи. Ее привели в особые покои в доме лейтенанта, предназначенные для королевских особ. И Кэт не могла не думать, что когда-то в этих самых комнатах находилась ее кузина Анна. Вечером того же дня к королеве прибыл епископ Линкольн, чтобы ее исповедовать. И Кэтрин исповедалась, но это не принесло ей успокоения.

 Тем временем Тайный совет, желая смягчить сердечные муки короля и добиться казни Кэтрин Говард как можно скорее, пока король не успел над нею сжалиться, поставили Большую государственную печать вверху Акта о государственной измене и написали: «Le Roi le veut», что по-английски означало «Король этого желает». Таким образом королю необязательно было собственноручно подписывать документ, который надлежало затем прочесть в обеих палатах Парламента и огласить так называемую Королевскую санкцию. Только после этого можно было казнить и Кэтрин Говард, и Джейн Рогфорд. Все было официально.

 Разумеется, по воскресеньям казни не проводились, так что Кэтрин Говард получила еще один день жизни. Вечером воскресенья сэр Джон Гейдж испросил позволения навестить Кэт, и позволение было дано.

 Учтиво поклонившись, он заговорил, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче:

 – Мадам, казнь назначена на завтрашнее утро. Мы придем за вами в семь. Советовал бы вам исповедаться, если желаете облегчить душу. Если вы желаете что-то еще, мадам, и в моей власти выполнить желаемое, вам нужно лишь попросить.

 Он снова поклонился. Дамы в тревоге застыли, ожидая нового приступа истерики. Но Кэтрин Говард сказала:

 – Сэр, пусть мне принесут колоду, на которой должно окончиться мое скорбное существование. Я хотела бы научиться правильно класть голову – хочу напоследок произвести хорошее впечатление. Больше я ни о чем не прошу. Однако благодарю за предложение.

 Комендант Тауэра был ошеломлен ее просьбой, однако сказал:

 – Ее принесут немедленно, мадам.

 И, поклонившись снова, поспешил уйти.

 – Как вы можете? – прошептала Бесси Фицджеральд. Ее голубые глаза в ужасе расширились. Девушка не могла поверить, что завтра в это время дорогая подруга будет уже мертва. Ведь она так молода! А молодые не должны умирать.

 – Анна встретила смерть с большим изяществом и достоинством, – ответила Кэт. – Она была одной из клана Говардов, и я тоже Говард. Мне следует брать с нее пример.

 – Что будет с нами, когда все закончится? – спросила Кейт Кэри у леди Бэйнтон. – Что с нами сделают?

 – Разумеется, отправят по домам, – ответила леди Бэйнтон. – Отныне королевский двор не место для молодых девушек. Мрачное и скучное это место – дом короля без королевы.

 – Генрих недолго пробудет без жены, – резонно заметила Кэтрин. – Он не из тех мужчин, что могут обходиться без женщины. Я слышала, что он уже вовсю празднует свою скорую свободу. Говорят, что он утешается с Элизабет Брук и весьма благоволит к нашей давней подруге Анне Бассет.

 – Бога ради, откуда вы все это узнали? – опешила леди Бэйнтон.

 – Слуги в Сайон-Хаус прекрасно осведомлены, – ответила Кэт. – Они болтали с нашими камеристками, которые, в свою очередь, были не прочь порассказать все мне – стоило лишь попросить.

 – Про Элизабет Брук давно ходит дурная молва, – с презрением заметила леди Бэйнтон. – Она охотно ложится в постель с любым желающим. А что до госпожи Бассет, то она бесстыдница – принимать подарки от женатого мужчины! Когда-нибудь она плохо кончит, помяните мои слова.

 Вопреки всему леди Бэйнтон успела полюбить Кэтрин Говард.

 – Она всегда так гордилась лошадью и седлом, которые подарил ей король, – сказала Нисса. – Думала, что это ставит ее выше всех нас. Очень заносчивая особа, хотя ее сестра довольно милая девушка.

 Кэтрин Говард улыбнулась Ниссе – женщине, которую она называла своей лучшей подругой.

 – Скоро ты снова будешь дома, в своем поместье, – сказала она. – Я знаю, как ты обрадуешься. Сколько сейчас твоим малышам? Наверное, они очень подросли с тех пор, как ты видела их в последний раз. Кто о них заботится? А мне не суждено было стать матерью. – Она горестно вздохнула. – Наверное, это к лучшему. Посмотри на маленькую Бесс, дочку кузины Анны. Она совсем одна, боится приблизиться к отцу. Хотела бы я знать, что с ней станется, когда она вырастет.

 Нисса рассмеялась.

 – Сколько вопросов, Кэт! Первого марта Эдмунду и Сабрине стукнет годик. Разумеется, они успели подрасти, потому что им было всего пять месяцев от роду, когда я уезжала из Уинтерхейвена. Заботится о них моя мама, никому больше я бы детей не доверила. Я часто думаю, какие они сейчас, и буду очень рада снова увидеть долину реки Уай. Мы как раз успеем туда к началу весны, если я сумею убедить короля отпустить Вариана и вернуть ему имение Уинтерхейвен.

 – Сколько бед я тебе причинила, – с сожалением произнесла Кэт. Она внезапно сделалась печальной.

 – Да, – согласилась Нисса, и остальные застыли в ужасе, но затем Нисса продолжила: – И все равно я тебя очень люблю, Кэтрин, и горжусь тем, что ты называешь меня своей подругой.

 Небесно-голубые глаза Кэт заволокла дымка слез, и она спросила:

 – Вы меня не забудете? И станете за меня молиться?

 Нисса обняла подругу.

 – Да, я стану за тебя молиться. И разве я могу забыть тебя, Кэтрин Говард, после всех тех приключений, которые мне пришлось испытать по твоей милости? – Нисса засмеялась, но голос ее дрожал. – Я ни о чем не жалею.

 – Говарды нашли тебе прекрасного супруга и тем самым спасли от Генриха Тюдора, – сказала Кэт. – Ты встретила любовь, Нисса. Знаю, что ты и сама понимаешь, какое счастье выпало на твою долю. Грустно, что любовь забыла про меня! Даже король, который не скрывал своей страсти, всего лишь желал меня, ему хотелось, чтобы рядом была красивая молодая жена, чтобы ему все завидовали. Мэнокс и Дерем просто хотели меня соблазнить. Вот Том Калпепер, тот немного любил меня. Но, подозреваю, ему нравились опасные игры. Он сделал ставку и надеялся выиграть. Ах, Нисса, похоже, я так и не узнала, что такое настоящая любовь!

 Нисса не успела ответить. Внесли колоду и поставили прямо в центре королевской камеры. Кэтрин Говард смотрела на этот предмет как зачарованная. На этом куске дерева закончится ее жизнь. Нагнувшись, она коснулась колоды рукой. Она была гладкой и холодной. Кэт поежилась.

 – Завтра утром леди Бэйнтон и леди де Уинтер будут моими помощницами в последнюю минуту. Кейт, Бесси! Вы тоже пойдете с нами, но я освобождаю вас от столь страшной обязанности. Не сомневаюсь, однако, что вы с радостью услужили бы мне и в этом деле, если бы я попросила. – Кэтрин взглянула на Ниссу и леди Бэйнтон. – А теперь помогите мне, я хочу попрактиковаться.

 Дамы помогли Кэтрин встать на колени. И шея молодой женщины коснулась колоды в первый раз. Право же, это оказалось совсем нестрашно. И все закончится очень быстро. Кэтрин подняла голову, затем снова нагнулась и вытянула шею вперед. Так повторила она несколько раз. Затем, с видимым удовлетворением, встала на ноги и воскликнула:

 – На ужин я хочу мяса! И пирог с девонскими сливками, и самое лучшее вино, что найдется в королевских погребах! Пошлите к сэру Джону, пусть достанет все это.

 Ужин, который подали королеве в ее последний вечер, был довольно скромным. Тушенные в белом вине креветки, каплун в лимонно-имбирном соусе и большой кусок говядины, артишоки в сливочном масле с лимоном, хлеб, масло, сыр. Пирог оказался огромным, со сладкими взбитыми сливками. Они осушали кубок за кубком, не чувствуя опьянения. Потом девушки вспоминали, как были фрейлинами Анны Клевской, и леди Бэйнтон, слушая их истории, хохотала до колик.

 Слишком быстро пролетела ночь! Вдруг оказалось, что уже шесть утра. Служанка втащила в камеру ванну, и Кэт выкупалась. Затем ей помогли надеть исподнее и платье черного бархата с черной с золотом парчовой нижней юбкой. Пришлось, однако, спороть большой стоячий воротник ее платья… Чудесные каштановые кудри Кэт зачесали на самую макушку ее маленькой головы. На ножках были туфельки с закругленными носами. Кэтрин Говард не надела украшений.

 Ее дамы тоже облачились в траур, в простые черные бархатные платья. На леди Бэйнтон был французский чепец, отделанный золотой тесьмой и жемчугом. Бесси и Кейт предпочли надеть плоские бархатные чепчики, украшенные жемчужинками и перышками цапли. А Нисса убрала волосы под золотую сетку – такая прическа всегда очень нравилась Кэт.

 Пришел духовник королевы, и она исповедалась, запершись со священником в своей спальне. Последняя исповедь королевы не отняла много времени. Потом наступила очередь церемонии стука в дверь. Нисса медленно распахнула дверь, за которой стояли все члены Тайного совета, за исключением герцога Саффолкского, который в ту ночь заболел, и герцога Норфолкского, который позже признался, что был не в состоянии смотреть на казнь своей племянницы.

 – Время пришло, мадам, – возвестил граф Саутгемптон.

 У Ниссы екнуло сердце. Но Кэт просто кивнула и сказала:

 – Я готова.

 В сопровождении Тайного совета, четырех женщин и своего духовника королева вышла затем на лужайку Тауэр Грин. Леди Рогфорд уже была там, неприятно поразив всех своим внешним видом. Растрепанные, нечесаные волосы. Карие глаза, в которых горело безумие. Шевелящиеся губы – она бормотала себе под нос нечто бессмысленное. Король издал особый акт, одобренный затем парламентом, позволяющий им подвергнуть казни умалишенную.

 Кэтрин Говард спросили, не хочет ли она произнести последнее слово. Она ответила четко, звенящим девическим голосом:

 – Я прошу всех добрых христиан считать заслуженным и справедливым мое наказание смертью, ибо совершила я гнусное преступление против Господа, нарушая его заповеди с самой юности, и также против его королевского величества.

 Кэт продолжала:

 – Я была осуждена справедливо и заслуживаю сотни казней. Я прошу, дабы вы, имея перед глазами мой пример, отказались от привычки греха, встали на путь исправления и были во всем послушны королю. Я молю Бога за его величество, за нашего господина и повелителя Генриха Тюдора, и умоляю вас о том же. Отдаю душу свою в руки Господа в его бесконечной милости.

 Так Кэтрин Говард сказала свое последнее слово. Нисса и леди Бэйнтон помогли ей подняться на эшафот, где уже дожидалась колода, обложенная соломой. Та самая колода, которая совсем недавно была в ее камере! А еще королеву дожидался палач, который стоял, опираясь на свой огромный топор, лицо его было скрыто под капюшоном. Интересно, что скрывается под этим капюшоном, думала Нисса. Исполняя свой долг, испытывает ли этот человек хоть немного жалости?

 Кэтрин Говард приветливо улыбнулась палачу и сказала:

 – Сэр, я вас прощаю.

 Затем, как того требовал обычай, она вложила в его руку золотую монету, отдавая таким образом плату за то, что он сейчас лишит ее жизни. Повернувшись к женщинам, которые сопроводили ее до самого эшафота, Кэт поблагодарила их за верную службу, послала воздушный поцелуй Кейт и Бесси, которые уже плакали навзрыд, стоя внизу. Протянула руки к Ниссе, обняла ее.

 – Не забывай, что любовь нашла тебя вопреки всему, Нисса Уиндхем! Будь добра к Вариану и не держи зла на герцога Томаса. – Она крепко поцеловала подругу в щеку.

 Затем повернулась к палачу.

 – Сэр, я готова.

 Леди Бэйнтон и графиня Марч снова помогли королеве опуститься перед колодой на колени. Казалось, Кэтрин Говард уже отрешилась от всего земного. Ее губы легко шевелились, читая молитву. Перекрестившись, она наклонилась вперед, грациозно вытянув руки перед собой. Палач нанес удар – быстрый и милосердный, тяжелый топор легко и чисто снес с плеч голову несчастной королевы и вонзился в деревянную поверхность колоды.

 Нисса не могла оторвать взгляд от кошмарного зрелища. Действительно, все случилось в единый миг. И все же топор, казалось, замер над шеей жертвы на целую вечность, прежде чем ринуться вниз. И жизнь Кэтрин Говард оборвалась, но эхо ее голоса все еще витало в воздухе морозного утра. На миг лишившись ощущения времени и пространства, Нисса огляделась вокруг. Леди Бэйнтон обняла ее дрожащей рукой, обе женщины сошли вниз. Тем временем останки их подруги уже заворачивались в черную ткань и укладывались в гроб.

 У подножия эшафота леди Бэйнтон с материнской лаской прижала к груди рыдающих Бесси Фицджеральд и Кейт Кэри. Нисса снова огляделась, на сей раз с пристальным вниманием. Тут были члены Тайного совета, сэр Джон Гейдж и отряд телохранителей короля. Поодаль жалась группа незнакомых Ниссе людей, очевидно, свидетелей казни, присутствия которых требовал закон. Земля под ее ногами была твердой и покрытой инеем. Мимо нее к эшафоту вели Джейн Рогфорд. Она не хотела смотреть. Глухой стук топора возвестил, что дело было сделано.

 Четверо стражников стащили с эшафота гроб с телом королевы и, в сопровождении плачущих женщин, понесли его в часовню Святого Петра в оковах, где для Кэтрин Говард уже было подготовлено место рядом с кузиной Анной Болейн. Они скорбно стояли в полутемном зале, пока духовник Кэт читал заупокойную молитву. Затем четыре женщины покинули часовню, пропустив гроб с телом Джейн Рогфорд, которую также собирались предать земле, но в дальнем, темном углу. Утро было серым и пасмурным, женщины некоторое время стояли в растерянности. Что им делать теперь? Наконец к ним подошел лорд Бэйнтон.

 Обняв жену, он сказал:

 – Идемте, дорогие мои. Теперь мы все можем вернуться домой. Баржа нас ждет.

 Затем лорд Бэйнтон повернулся к Ниссе.

 – Но не вы, мадам. – Он улыбнулся. – Вон там вас дожидается один джентльмен, которому не терпится с вами поговорить. – И он кивнул.

 Взглянув в указанном направлении, Нисса чуть не подскочила от радости. Она только и смогла, что воскликнуть:

 – Вариан!

 Ноги отказывались ей повиноваться, но она пыталась бежать ему навстречу, прямо в его объятия. Он был бледен и казался осунувшимся. Но он был жив и бежал навстречу ей!

 Его сильные руки схватили ее в объятия, губы искали ее губы. Нисса плакала. К ее удивлению, в его глазах тоже стояли слезы.

 – Я думал, что никогда не увижу тебя снова, любовь моя, – честно признался жене Вариан де Уинтер. – Однако я свободен! Свободен, Нисса, чтобы ехать с тобой в наш Уинтерхейвен! Домой, к нашему сыну и нашей дочке!

 – Как это возможно? – рыдала она, уткнувшись в его грудь.

 – Сам не знаю. Два месяца я сидел в грязной камере, и мне говорили, что я виновен в сокрытии государственной измены, что мои земли конфискованы в пользу короны. А сегодня утром ко мне пришел сэр Джон Гейдж и сообщил, будто король решил, что в моем случае была допущена ошибка. Ведь я де Уинтер, а не Говард. Что меня отпускают и что мои земли немедленно возвращаются ко мне. Но мне поставили единственное условие – я должен был присутствовать на казни королевы. Но теперь я свободен и могу ехать домой. Нас уже дожидается баржа.

 Архиепископ, подумала Нисса. Внутренний голос подсказал ей, что ее супруга освободил именно Томас Кранмер. Будучи человеком справедливым, он каким-то чудом сумел убедить короля, что граф Марч был арестован напрасно.

 Взявшись за руки, Нисса и Вариан поспешили прочь из Тауэра туда, где уже дожидалась их баржа. На палубе стояли Тилли и Тоби, улыбаясь во весь рот. Им предстояло плыть до Уайтхолла, где стояли кареты, готовые отправиться в путь.

 Они были уже готовы покинуть апартаменты герцога Томаса, когда он сам встал перед ними и смиренно спросил у Ниссы:

 – Скажите, мадам, она достойно встретила смерть?

 – Вы могли бы ею гордиться, милорд. Мне не быть и вполовину такой храброй, какой была Кэтрин Говард!

 – Вы не вернетесь ко двору. – Это не было вопросом. Герцог констатировал факт.

 – Никогда, – ответил его внук. – Но, дедушка, я тотчас приеду, если вам понадобится моя помощь. Не зарекайтесь, Томас Говард. Умерьте свою гордость.

 Герцог кивнул. Как и король, сейчас он казался стариком – возраст внезапно начал брать свое. Он взглянул на Ниссу.

 – А вы, мадам? Приедете ли вы, если я позову?

 Нисса долго молчала. Потом ответила:

 – Да, дедушка. Я приеду.

 – Значит, вы меня простили, – проворчал он.

 – Однажды я сказала вам, Том Говард, что вы отняли у меня все мечты. Теперь я стала старше и мудрее, чем была тогда. Вы не отняли у меня мечты, вы их мне подарили. Но тогда я этого не знала. Да, я прощаю вас – за себя, но за Кэт не прощу никогда. Я знаю, что вы поймете.

 – Да, – ответил он, и его голос вдруг дрогнул.

 Привстав на цыпочки, Нисса коснулась поцелуем заросшей седой щетиной щеки герцога Норфолкского. – Прощайте, дедушка.

 Дед и внук обнялись, и герцог поспешно вышел, однако Нисса успела заметить слезы в его глазах.

 Итак, они с Варианом покинули Уайтхолл. Отпрашиваться у короля не было необходимости – он был осведомлен об их отъезде. Был понедельник, тринадцатое февраля тысяча пятьсот сорок второго года от Рождества Христова. Если повезет, они будут в Риверс-Эдж как раз вовремя, чтобы отпраздновать первый день рождения близнецов. Потом можно будет уехать в Уинтерхейвен. Погода не подвела, и через несколько дней их глазам представилась долина реки Уай, отливающей зеленоватым серебром в лучах зимнего солнца. Почти дома! Почти дома… Казалось, копыта лошадей выбивали торжественную дробь, когда они легким галопом неслись по утоптанному снегу лондонской дороги.

 – Совсем скоро мы будем в Риверс-Эдж, – сказал жене Вариан де Уинтер. – Надо бы подумать о подарке для близнецов! Они нас даже не узнают…

 – Близнецы совсем крошки. Они и не вспомнят, что нас так долго не было, разве что мы сами расскажем им эту историю. Однажды, когда они достаточно подрастут, чтобы понять, – ответила Нисса. – А что до подарка, то я его уже приготовила.

 – У тебя есть подарок для наших малышей? – Граф был поражен. – Когда же ты успела?

 – Милорд, – сказала Нисса, утыкаясь носом в плечо мужа и покусывая мочку его уха. – Мы с вами приготовили им этот подарок еще осенью, перед тем как я отправилась в Сайон служить бедной Кэт. Последние месяцы были ужасны! И я так была занята, что сама догадалась всего несколько дней назад. Дорогой, я жду ребенка. На Праздник урожая мы подарим Эдмунду и Сабрине маленького братика! – И она рассмеялась счастливым смехом.

 – Этого сына будут звать Генрих, не так ли? – спросил граф Марч.

 – Нет, – ответила она. – В последнее время король повел себя слишком неблаговидно. Кроме того, в Англии развелось слишком много Генрихов.

 – Но ведь может родиться дочь! – лукаво воскликнул он. – Мадам, как мы назовем дочь?

 – Это сын, – твердо сказала Нисса. – Женщина может это определить. Это будет сын! И я отдам ему мое поместье Риверсайд. Он будет состоятельным джентльменом.

 – Но как его будут звать, мадам? – не сдавался Вариан.

 – Ну как же? Разумеется, он будет Томас, – ответила она, удивленная его недогадливости.

 Выглянув из окна, Нисса вдруг увидела вдали Риверс-Эдж.

 – Смотри! Смотри! – радостно закричала она. – Вон мама и папа, стоят в дверях, и… ох, Вариан! Они держат на руках близнецов. Боже правый! Я их не узнаю. Ох, дорогой! Я никогда больше не уеду из нашего дома и от наших детей!

 Вариан де Уинтер с любовью взглянул на жену, потом обнял ее и поцеловал. Никогда еще не любил он Ниссу так сильно, как сейчас!

 – Любовь вспомнила про меня, Нисса, – сказал он. – Как мне благодарить судьбу?

 – Почему ты так сказал? – спросила пораженная до глубины души Нисса в тот момент, когда карета уже остановилась.

 – Что сказал, дорогая?

 – Помни меня, любовь…

 – Сам не знаю, любимая. Просто подумалось…

 Дверца кареты распахнулась. Нисса ступила на землю, и ее внезапно пронзила дрожь. Помни меня, любовь! Эти слова, эхом звучащие в ее голове… Господи, Кэт, подумала Нисса. Желаю тебе найти в царстве Божьем ту любовь, которой ты не нашла на земле. Вокруг уже сияли улыбками родные лица, и она улыбалась в ответ. Обняв мать и отца, Нисса заботливо подхватила на руки обоих близнецов, счастливо улыбаясь мужу. Как им повезло встретить друг друга! Вот что самое главное в жизни. Любовь и вправду о них не забыла. И за это она будет благодарна ей всю жизнь.