• Блейз Уиндхем, #2

Глава 16

 Члены Тайного совета, сочувствовавшие Говардам, пришли к королеве и помогли ей написать письмо королю, в котором она умоляла о прощении. Кэтрин не блистала умом, но даже она поняла, что ее единственная надежда – это любовь короля. Нужно растрогать его и вымолить прощение, тогда Генрих остановит архиепископа, который явно нацелился на дальнейшее расследование того, чем занималась она уже после того, как стала королевой. Дядя постарался растолковать Кэтрин, насколько опасным становилось ее положение на самом деле. И она сумела-таки взять себя в руки и успокоиться. Страх – не лучший помощник для того, чтобы спасти свою жизнь и семью. Дерем ревновал к Тому Калпеперу. Она отвергла Дерема. Но Дерем, как подозревала Кэтрин, понимал, что происходит между нею и Калпепером. Нужно вызволить из Тауэра и Дерема, и Калпепера прежде, чем их подвергнут пытке и вырвут роковое признание.

 «Я, несчастнейшая из подданных его величества, жалкое существо, недостойное милости вашего величества, настоящим заверяю покорность вашей воле и признание в содеянных мною грехах. И если недостойна я милости, не заслуживаю милосердия, даруемого всем прочим на этой земле, то на коленях и простирая руки умоляю я вас хоть о малой капле оного, дабы пролилось на меня, недостойную называться вашей супругой и подданной. Не могу выразить словами всей скорби, уповая тем не менее, что ваша добрая душа примет во внимание мою молодость, мое неведение, мою уязвимость и нижайшее признание и недвусмысленное объявление в содеянном, но всецело предаюсь состраданию и милосердию вашего величества. Сначала в том, что Мэнокс, посредством льстивых и сладкоречивых уговоров, вынудил меня, юную девицу, много раз терпеть его прикосновения к потайным частям моего тела, чего не пристало бы мне со всей честностью позволять. А также в том, что Фрэнсис Дерем, который посредством долгих уговоров заставил меня воплотить его нечистые помыслы, сначала лег в мою постель в камзоле и лосинах, а потом лег со мной совершенно голый и совершал со мною то, что совершает муж с женой, не раз и не два, но многократно, однако связь наша закончилась почти за год до того, как его величество король сочетался браком с Анной Клевской, и продолжалась четверть года или немногим больше. Смиренно умоляю вас принять во внимание, сколь убедительны молодые люди и сколь невинны и слабы молодые девушки. Страстно желая понравиться вашему величеству и ослепленная жаждой земной славы, я не могла и не сумела понять, насколько велик мой грех сокрытия прежних грехов от вашего величества, в то же время искренне намереваясь быть всю жизнь верной и преданной вашему величеству. И тем ужаснее казались мне мои преступления, чем сильнее проявлялась со временем бесконечная доброта вашего величества. Теперь я отдаю право судить мои грехи, препоручаю жизнь и смерть свою всецело вашему величеству и умоляю судить не по законам, а по бесконечной вашей милости, состраданию и милосердию, которые единственно способны оправдать мое поведение, достойное иначе лишь строжайшего из наказаний».

 Эту скорбную мольбу передали королю. Прочтя письмо, Генрих впервые за все эти долгие дни почувствовал себя значительно лучше. Его бедная маленькая Кэтрин, которую обманули эти безнравственные и злонамеренные молодые люди! Разумеется, развода не избежать, ведь он не может жить в браке с порочной женщиной, которая до него уже была в связи с мужчиной. Но, по крайней мере, ему не придется ее казнить, как было с ее кузиной. Генрих улыбнулся. Он может даже держать Кэтрин при себе в качестве любовницы. Она умела замечательно ублажать его в постели.

 Объявили о приходе архиепископа, и тот вошел почти неслышно.

 – Ну что, Том? – нетерпеливо спросил король.

 – Сомнений нет, ваше величество, – сказал архиепископ. – У Кэтрин была связь с Фрэнсисом Деремом, и они намеревались пожениться. Боюсь, ваш брак с нею должен быть аннулирован.

 Король протянул священнику письмо королевы.

 – Да, она признается. И теперь я спокоен, хотя мне жаль с нею расставаться. Она была хорошей женой, если угодно – лучшей из всех моих жен. Однако не могу же я иметь супругу недостойного поведения…

 – Но это, вероятно, не все.

 – Нет, Том, достаточно! – воскликнул король. – Я вполне удовлетворен результатом. Я любил Кэтрин, мою розу, так, как не любил ни одну женщину. Но теперь моя любовь умерла. Да будет так!

 И король вернулся в Хэмптон-Корт и устроил пир. За столом он сидел в окружении двадцати шести прекраснейших дам своего двора. Генрих вдруг стал очень весел и флиртовал со всеми дамами подряд, как в былые времена. Он не пожелал увидеться с Кэтрин.

 Два дня спустя король якобы ускакал на охоту. В действительности он проехал в Лондон, во дворец Уайтхолл, где встретился с членами Тайного совета и совещался с ними вплоть до раннего утра следующего дня. Потом, немного отдохнув и перекусив, он вернулся к ним снова, и так почти весь день.

 Том Кранмер не сомневался: будь у него время, он непременно доказал бы факт супружеской измены королевы. Мысль о том, что королева могла зачать от любовника и посадить незаконнорожденного принца на трон Англии, приводила его в ужас. И он убедил Совет, большинство в котором составляли как раз противники Говардов. Они полагали, что архиепископ должен продолжить расследование, а королева не должна избежать правосудия. Король спорил с Советом, не желая, чтобы его компрометировали еще больше, но в конце концов уступил их требованию.

 Покинув Хэмптон-Корт, придворные наблюдали, как члены Совета, покончив с совещанием, выходят из зала. У герцога Норфолкского был вид несчастного человека. Королеву оставили в Хэмптон-Корте под домашним арестом.

 Кэтрин Говард знала, что двор уехал и что ее бросили одну, и ей снова стало страшно. На следующее утро в Хэмптон-Корт прибыл архиепископ, чтобы увидеть ее.

 – Почему меня оставили здесь? – требовала ответа Кэтрин. К ней почти вернулась былая повелительная манера.

 – Мадам, вы не задержитесь здесь надолго, – ответил он. – Было решено перевезти вас на некоторое время в Миддлсекс, в Сайон-Хаус.

 – В Сайон? Это же деревня! Почему мне нельзя вернуться ко двору? Неужели король, мой супруг, не желает простить меня? Неужели меня хотят отправить в изгнание, поселив в грязном и скучном деревенском доме? В этом состоит мое наказание? Как долго оно продлится?

 – Мадам, у меня нет полномочий давать вам объяснения, за исключением того, что вас перевезут из Хэмптон-Корта в Сайон. Вам позволено иметь четверых слуг и двух горничных. Вам обеспечат условия проживания, приличествующие королеве. Подготовьтесь к отъезду, каковой состоится через два дня.

 – Я не смогу собраться за столь короткое время, – капризно захныкала Кэтрин, топая ножкой. – Вы же забрали у меня всех слуг!

 – Мадам, вам предоставят новый гардероб. В новых обстоятельствах вам не потребуется так много одежды. Сэр Томас Сеймур возьмет ваши придворные наряды и опечатает сундуки. Они, наряду с вашими драгоценностями, будут возвращены королю, который их вам некогда преподнес.

 Леди Рогфорд ахнула. Королева была парализована страхом и лишилась дара речи.

 Архиепископ пронзил Джейн Рогфорд безжалостным взглядом.

 – А вас, мадам, отправят в Тауэр, поскольку, полагаю, о поведении вашей госпожи вам известно куда больше, чем вы говорите, – сурово заявил он. – Вас необходимо как следует допросить.

 Кэтрин наконец обрела способность говорить.

 – Если вы отнимете у меня Рогфорд, – вскричала она, – кто же составит мне компанию, милорд? Вы же не оставите меня одну?

 – У вас будут фрейлины и камеристки, мадам. Они составят компанию и будут вам прислуживать, – ответил Томас Кранмер.

 – Могу я сама выбрать тех, кто останется со мной? – спросила несчастная женщина.

 – Нет, – ответил он и покачал головой.

 – Сэр, только одну из четырех, – молила она. – Жена моего кузена, Нисса де Уинтер, графиня Марч! Ох, милорд, умоляю!

 – Я обдумаю вашу просьбу, – обещал архиепископ. Однако в конце концов он уступил – она могла выбрать трех фрейлин по собственному усмотрению. Четвертой дамой была назначена леди Бэйнтон, мужу которой, Эдуарду, предстояло быть управляющим при королеве в ее новом доме в Сайоне. Кэтрин потребовала к себе старых подружек – племянницу короля Кейт Кэри и Бесси Фицджеральд.

 Услышав, что Кэтрин требует к себе Ниссу, Вариан де Уинтер пришел в ярость. Но Нисса мягко заметила:

 – Они ищут возможности убить ее, Вариан! И найдут, даже если для этого придется слегка подправить правду или подтасовать факты. Живя при дворе, я хорошо усвоила одно: если повелитель чего-то желает, его слуги тут же отыщут способ добиться желаемого. Ваш дедушка вместе с епископом Гардинером мечтали видеть на троне Англии королеву, которая была бы более ревностной католичкой, нежели Анна Клевская. Они добились того, чего хотели. Но теперь архиепископ задумал свергнуть королеву-католичку и заменить ее другой, более угодной Реформации.

 Бедная глупышка Кэт сама дала им в руки оружие против себя. Они будут стараться дальше, пока не обнаружат доказательства ее измены королю. А потом убьют Кэтрин Говард просто за ее глупые романтические мечты. Если бы король развелся с ней или нашел способ аннулировать брак, у Кэт оставался бы шанс на то, что когда-нибудь он ее простит. Ведь он так ее любил – больше, чем остальных жен. Но реформаты не хотят, чтобы он ее простил! Поэтому Кэт обречена. И она все понимает, хотя боится признаться даже самой себе. Вот почему она хочет, чтобы ее окружали подруги. И я с радостью поеду к ней, хотя все еще злюсь на Кэт за ее глупость.

 – Но что мне без вас делать? Со дня нашей свадьбы мы ни разу не разлучались. Я не хочу снова спать один! – Он обнял Ниссу и поцеловал в макушку. – Если вы отправитесь в Сайон, я увижу вас снова лишь после того, как все кончится. Нисса, любимая, кто знает, как долго протянется дело?

 – Мы до сих пор не знаем, каковы намерения Генриха относительно Говардов и всей их родни, – сказала мужу Нисса. – Опасность витает над нами! Сидите тихо, милорд, точно кролик в норе, которому нужно пересидеть лису!

 – Я сумею сбежать от старой толстой лисы, – обещал он. – И буду ждать вас, Нисса, вернитесь же ко мне поскорее!

 Вскоре явился герцог Норфолк.

 – Вы должны взять с собой лишь самое необходимое, – сказал он Ниссе. – Королеве позволено иметь шесть перемен одежды, без драгоценных украшений, разве что немного вышивки золотом и серебром. И вам тоже придется одеваться очень скромно. Если хотите, можете взять с собой камеристку. Возможно, слугам позволят свободно входить и выходить, но наверняка я обещать не могу.

 – Тогда обещайте, – сказала Нисса, – что отправите Тилли домой в Риверс-Эдж, если что-нибудь случится со мною или с Варианом!

 – Даю слово, – ответил герцог. – Однако не думаю, мадам, что вам следует опасаться за свою жизнь. В конце концов, вы с Варианом не Говарды, а де Уинтеры. – Он мрачно улыбнулся.

 Нисса присела в реверансе.

 – Я, пожалуй, пойду собираться.

 – Вы смелая женщина… Нисса, – сказал герцог, впервые назвав ее по имени. – Похоже, заставив моего внука жениться на вас, я, сам того не желая, здорово облагодетельствовал его!

 Эти слова прозвучали так, будто он просил у нее прощения.

 – Вы облагодетельствовали также и меня, милорд, – ответила Нисса. – Ибо в браке с Варианом меня нашла любовь. И я научилась любить в ответ.

 Эти слова прозвучали так, будто она приняла его извинения.

 Вариан наблюдал за пикировкой двух людей, которых он любил больше всего на свете – за исключением детей, разумеется, и удивлялся. Как они похожи, Нисса и его дед, и в то же время совсем разные. Со временем они даже могли бы стать друзьями, при условии, что переживут падение Кэтрин Говард!

 Войдя в свою спальню, Нисса сообщила новость своей верной Тилли.

 – Тебе необязательно ехать со мной. Если хочешь, я отправлю тебя домой и нисколько не обижусь, если ты оставишь меня.

 Тилли поджала губы.

 – Миледи, я вас не покину. Тетя Харта убила бы меня за такое! Кроме того, я не против нового приключения. Будет что на старости лет рассказать внукам!

 – Чтобы иметь внуков, нужно сначала завести детей, – шутливо заметила Нисса. – У тебя есть кто-нибудь на примете, Тилли?

 – Да, – призналась камеристка. – Этот слуга его светлости, Тоби, составит мне отличную партию, когда мы вернемся в Уинтерхейвен, миледи! Он робок и несколько медлителен, но я же вижу, какими глазами он на меня смотрит. Нам обоим пора остепениться.

 Нисса тихо рассмеялась. Бедняга Тоби! Судьба парня уже решилась, пусть и без его ведома. Тем не менее Тоби и Тилли составят прекрасную пару. Нисса объяснила камеристке, что ей можно взять с собой не больше шести перемен платья, поскольку столько положено самой королеве. Платья должны быть простые, без богатой отделки. Вместе с Тилли они выбрали бархатные юбки – черную, золотисто-коричневую, темно-синюю, фиолетовую, оранжевую и зеленую, как листва. К ним прилагались нижние юбки из гладкого атласа и парчи. Среди челяди герцога нашлась портниха, которая помогла Тилли спороть великолепные украшения с нарядов Ниссы, оставив только отделку золотой и серебряной тесьмой. Еще Нисса уложила нижнее белье из батиста, хлопка, шерсти и шелка, вязаные чулки и подбитую мехом накидку. От драгоценностей она отказалась, оставив лишь золотое с жемчугом распятие на шее и обручальное кольцо.

 – Вам понадобятся французские чепцы, – заметила Тилли. – Вы же знаете, что королеве нравится, когда ее фрейлины носят такие чепцы!

 – Да, но на них не должно быть отделки драгоценными камнями, – сказала Нисса.

 – Мы нашьем новых, миледи, и добавим немного золотой вышивки, – предложила портниха.

 – Спасибо, – поблагодарила добрую женщину Нисса.

 Через два дня ее новый гардероб был готов, и утром тринадцатого ноября Нисса, Кейт Кэри и Бесси Фицджеральд отправились в путь, в Миддлсекс. Им следовало отплыть из Уайтхолла на барже, такое же путешествие предстояло и королеве, только ехала она из Хэмптон-Корта в обществе лорда и леди Бэйнтон. С тяжелым сердцем поцеловала Нисса супруга, сумев-таки сдержать слезы. Вариан и герцог Норфолк проводили ее до самого причала, где уже дожидались подруги. Баркас двинулся вверх по реке, назад Нисса не оглянулась.

 Три молодые женщины удобно устроились в каюте. Благодаря маленькой жаровне здесь было тепло. Кейт и Бесси сидели притихшие, не зная, что и сказать в данных обстоятельствах. Наконец Кейт спросила:

 – Неужели правда, что она действительно наставила королю рога?

 – С нее станется, – тихо сказала Бесси. – Помнишь, в поездке на север, как по ночам она вечно исчезала из спальни? – обратилась она к Ниссе. – И возвращалась назад несколько часов спустя!

 – Откуда ты знаешь? – изумилась Нисса. Боже правый! Какая глупость со стороны Кэт, какая неосторожность! Очевидно, все знали, да боялись открыть рот. Значит, молчала не только я, с облегчением подумала Нисса.

 – Ах да, я забыла, что ты была с мужем, – сказала Бесси. – Несколько ночей подряд Кэт уходила в одиннадцать вечера, а возвращалась не раньше трех или четырех утра. Я всегда просыпалась, когда она приходила.

 – А еще я слышала, – продолжала Бесси, – будто леди Рогфорд, когда ее увезли в Тауэр, сошла с ума. Говорят, она все время хихикает и бормочет что-то бессвязное себе под нос. Слышали даже, что она беседует с Джорджем Болейном, ее покойным мужем, и его сестрой Анной. Они вытащили из нее все, что смогли, потому что боятся, как бы она не сделала с собой чего-нибудь прежде, чем даст показания.

 – Какие показания может дать сумасшедшая? – удивилась Нисса.

 – У нее бывают моменты просветления, – пояснила Бесси. – Наверное, ее допрашивали как раз тогда.

 – Вы понимаете, что королеву признают виновной? – спросила Нисса.

 – А тебе что известно? – поинтересовалась Кейт.

 – Я ничего не знаю. Просто все идет к тому, что Кэт больше не быть королевой. Неизвестно только, оставят ей жизнь или казнят.

 – Если король разгневается, ей нечего ждать пощады, – сказала Кейт. Ее матерью была Джейн Болейн, успевшая побывать любовницей короля прежде, чем он женился на ее сестре Анне. Генриха, старшего брата Кейт, все считали сыном короля. Король, однако, его так и не признал.

 Молодые женщины снова погрузились в молчание. Город исчез вдали, мимо проплывали сельские пейзажи Миддлсекса. На фоне серого ноябрьского неба чернели силуэты деревьев, с которых давно облетела листва. Ветра не было, воды Темзы казались жидким темным зеркалом. И вот за излучиной реки показался Сайон-Хаус. До недавнего времени здесь был женский монастырь. Какая мрачная ирония – заточить сюда распутницу Кэтрин Говард! Баржа причалила. Высадившись на берег, женщины узнали, что королеву еще не привезли.

 Здешний дворецкий повел их в отведенные королеве покои – три комнаты, весьма скромно обставленные. Тут была спальня для Кэт с маленькой гардеробной, а также гостиная и маленькая столовая.

 – А мы где будем спать? – спросила Нисса дворецкого.

 Опытным ухом уловив властные нотки в ее голосе, дворецкий ответил учтиво:

 – Для леди предназначена отдельная комната по соседству с покоями королевы, мадам.

 – Я графиня Марч, – представилась Нисса. – Сэр, есть ли здесь гардеробная, где мы могли бы разместить нашу одежду и где могли бы спать наши горничные? Полагаю, что причина нашего пребывания здесь достаточно серьезна, однако мы имеем право на некоторые удобства. – Она одарила его улыбкой.

 – Комната довольно просторная, миледи, и там есть камин, и не просто гардеробная, а даже небольшая комнатка для вашей прислуги. – Дворецкий поклонился. – Могу я узнать, кто эти две дамы?

 Нисса величественно кивнула.

 – Сэр, вот это госпожа Кейт Кэри, племянница короля. И это леди Элизабет Фицджеральд.

 Дворецкий снова почтительно поклонился.

 – Добро пожаловать в Сайон-Хаус, леди. Позвольте, я провожу вас.

 Из скромных апартаментов королевы он повел их длинным коридором, в конце которого оказалась дубовая дверь. За ней открывалось просторное квадратное помещение, стены которого были затянуты резными панелями с изображением цветков льна. Маленькое оконце в свинцовом переплете и эркер выходили на реку. В комнате был камин, а напротив него располагалась просторная кровать под гобеленовым пологом. На окнах были тяжелые занавеси темно-зеленого бархата.

 – На этой кровати отлично могут поместиться двое, – дворецкий обратился к Ниссе как к старшей по положению из трех женщин. – Под ней есть выдвижная кушетка, на которой может спать третья.

 – Прекрасно, – сказала Нисса. – Полагаю, что такая же выдвижная кушетка есть и под кроватью королевы, так что при ней всегда сможет быть одна из нас.

 – Да, миледи. У лорда и леди Бэйнтон будет отдельная комната.

 – Что ж, отлично. Поскольку королева еще не прибыла из Хэмптон-Корта, распорядитесь, чтобы принесли наши вещи. Мы сможем пока устроиться… Но прошу дать нам знать, когда покажется королевская баржа. Мы должны быть на причале, чтобы приветствовать королеву.

 – Разумеется, миледи, – кивнул дворецкий и вышел.

 Кейт и Бесси решили, что у них будет одна камеристка на двоих. Это была кумушка в годах, по имени Мэвис. Они с Тилли понравились друг другу с первого взгляда. Очень скоро служанки весело болтали, распаковывая сундуки и раскладывая по местам одежду и прочие вещи, которые привезли с собой хозяйки. Им пришлась по душе крошечная комнатка с внушительных размеров кроватью, которую им предстояло делить по ночам. Просто роскошные апартаменты, решили они. В противоположном углу находился внушительных размеров камин, что обещало тепло, покуда в нем будет гореть огонь.

 Пока горничные хлопотали, чтобы они все могли разместиться с удобством, три подруги вышли в сад. Бродя по тропинкам, девушки обнаружили поздние розы, еще не тронутые холодами, они цвели ярким пунцовым цветом возле обращенной на южную сторону стены. Женщины собрали эту нежную красоту, чтобы украсить гостиную королевы, поскольку понимали, как обрадуется Кэт этому знаку внимания!

 Пришел дворецкий и сообщил, что вдали показалась баржа королевы. Девушки побежали на причал, чтобы встретить дорогую подругу.

 – Интересно, в каком она настроении, – сказала Кейт.

 Да, интересно, думала про себя Нисса. Она не знала, удивляться ей или радоваться, когда Кэтрин, едва ступив на берег, приветствовала их так, будто ничего страшного не случилось, будто не вынуждена она бороться за собственную жизнь. Она обняла их каждую по очереди и перецеловала, от души радуясь, что они приехали, чтобы быть с ней.

 – Ты, Нисса, наверное, злишься на меня больше всех, – воскликнула Кэт, сияя своей обезоруживающей улыбкой. – Ведь ты надеялась, что проведешь праздник Богоявления дома, в своем обожаемом Риверс-Эдж.

 – Я нисколько не расстроена, ваша светлость! Это большая честь для меня – быть вам полезной в час испытания, – ответила Нисса.

 – Зато Генрих злится на меня, – продолжала королева, взяв Ниссу под руку и направляясь к дому. – Я написала ему такое прекрасное письмо! Но, разумеется, в конце концов он меня простит. А тем временем решил меня наказать, засадив в этот дом в глухом краю! Но, – продолжала она со смехом, – мы устроим себе самые веселые двенадцать рождественских дней, не так ли? Будем резвиться, как будто мы все еще дети. Никаких забот и никаких мужчин.

 Нисса едва верила собственным ушам. Неужели Кэт не понимает, насколько серьезно ее положение? Похоже, что нет.

 – Говорят, леди Рогфорд сошла с ума, – осторожно начала она.

 – Я так рада, что избавилась от нее, – с жаром подхватила Кэт. – Вечно меня изводила! Она казалась мне милой, но в действительности была очень гадкой особой. Неудивительно, что она больше не выходила замуж. Она не может понравиться ни одному мужчине!

 Они вошли в дом, и королева, едва успев оглядеться по сторонам, начала жаловаться:

 – Но это никуда не годится! Нельзя же всерьез требовать от меня, чтобы я жила в такой грязной конуре! Ох, гадкий Генрих! Чертов скупердяй! – Развернувшись на каблуках, она накинулась на Эдварда Бэйнтона: – Милорд, вы должны написать королю и сказать, что мне здесь слишком тесно!

 – Ваше величество, король считает, что обеспечил вас очень щедро, – сурово возразил Бэйнтон. – Я не могу писать ему жалоб.

 – Ну и ладно. Я напишу ему сама.

 – Может быть, мы не задержимся здесь надолго, – мягко заметила Нисса, пытаясь успокоить королеву. – Видите ли, ваше величество, за то время, пока вы напишете королю, да пока он все обдумает и ответит вам в письме, ваши обстоятельства, возможно, успеют измениться к лучшему.

 – Вы нам очень помогли, – сказала позже леди Бэйнтон. – Вы умеете с ней обращаться. Примите мою благодарность, леди де Уинтер. Вопреки обстоятельствам, эта женщина по-прежнему пытается повелевать, и ей трудно угодить.

 – Она очень боится, – сказала Нисса.

 – А по виду не скажешь, – ответила добрая леди Бэйнтон.

 – Конечно. Она скрывает свой страх. В конце концов, она ведь урожденная Говард.

 

 Первым, кого допросил Тайный совет, был Генрих Мэнокс, лютнист из дома вдовствующей герцогини. Он охотно признался, что пытался соблазнить Кэтрин Говард, когда той не было и тринадцати.

 – Для девочки столь нежного возраста она была слишком уж округлившаяся, – вспоминал он. – Клянусь, милорды, грудь у нее была, как у шестнадцатилетней.

 – Познали ли вы ее в библейском смысле? – спросил герцог Саффолк. – Говорите правду! От этого зависит ваша жизнь, – предостерег он.

 Мэнокс затряс головой.

 – Я был первым мужчиной, который положил на нее глаз. А с неопытной девицей спешить нельзя, – заговорил он. – Все равно как взнуздать кобылу в первый раз. Я ее почти приручил, но она взяла и дала деру, переметнувшись к этому негодяю Дерему. Я только зря потратил силы и время, чертову Дерему досталась ее девичья честь! И все равно я бы не отказался ее попробовать даже после этого. Уж очень лакомый она была кусочек, эта Кэт.

 Однажды я попытался избавиться от Дерема, чтобы она вернулась ко мне. Увы, ничего не вышло. Я посоветовал вдовствующей герцогине сделать вид, будто она отходит ко сну, а часом позже навестить в спальне госпожу Кэтрин Говард, ведь там ее ждало нечто весьма возмутительное.

 – И она пошла? – раздраженно спросил герцог Норфолк.

 – Нет, – ответил Мэнокс. – Отвесила мне оплеуху и сказала, что я смутьян и лишусь покровительства и места в ее доме, если не оставлю свои грязные и непристойные намеки. Что еще я мог сделать?

 Сухие губы герцога Норфолка сложились в гримасу отвращения. Какую непростительную глупость совершила тогда мачеха!

 Тайный совет начал обсуждение. Было решено, что Генрих Мэнокс не скажет больше ничего полезного, очевидно, в этом деле он фигура третьестепенная. К величайшей радости музыканта, его освободили из-под стражи и велели убираться. Он спешно покинул Лондон. Больше о Генрихе Мэноксе никто никогда не слышал.

 Следующей перед Тайным советом предстала госпожа Кэтрин Тилни, которая находилась при королеве и до, и после ее возвышения. Она приходилась королеве дальней родней. Это была простая, не блещущая красотой молодая женщина, ничем особым не примечательная.

 – Вы провели некоторое время при Кэтрин Говард, не так ли? – спросил ее герцог Саффолк.

 – Да, – ответила Кэтрин Тилни. – Я знала ее еще с тех пор, как мы жили в Хоршеме, совсем девчонками. Разумеется, она-то была Говард, куда мне до нее. Я радовалась своей удаче, когда меня отправили в Ламбет вместе с ней.

 – Какой она была тогда? – продолжал допрос герцог Саффолк.

 – Упрямой, – смело ответила Тилни. – Кэтрин Говард всегда и во всем была сама себе хозяйка. Нет, она не была грубой и заносчивой, как раз наоборот. И сердце у нее было доброе, да только упрямства и своеволия хоть отбавляй.

 – Госпожа Тилни, что произошло во время путешествия этим летом?

 – Прошу вас, милорд, выразиться точнее, что вы имеете в виду?

 – Расскажите нам, как вела себя королева, – мягко подсказал Саффолк. – Была ли она образцовой супругой королю? Или, возможно, в ее поведении было нечто намекающее на обман?

 – Действительно, весной она стала вести себя как-то странно, – ответила женщина, сразу догадавшись, куда дует ветер. – В Линкольне был разбит и лагерь, и королевский шатер, но король с королевой оставались в замке. Две ночи подряд королева исчезала из спальни, обычно после того, как пробьет одиннадцать. А возвращалась не раньше четырех или пяти утра.

 – Вам известно, куда она ходила? – спросил Саффолк, и прочие члены Тайного совета подались вперед, чтобы не пропустить ни слова из того, что может сказать эта молодая особа.

 – Комната леди Рогфорд находилась двумя этажами выше личных покоев королевы. Когда королева уходила в первый раз, она взяла с собой меня и Маргарет Мортон. Мы дошли до покоев леди Рогфорд, и она туда вошла, а нас отослала обратно. Я слышала, как задвинули засов. Во второй раз ее сопровождала только я. На сей раз мне велели дежурить снаружи за дверью, вместе со служанкой леди Рогфорд. И снова мы вернулись примерно в пять утра. Мне было очень неудобно там сидеть, в коридоре стояла жуткая сырость.

 – А леди Рогфорд находилась в комнате с королевой? – задал вопрос епископ Гардинер.

 – Я не знаю, милорд. Королева меня любила, поэтому, думаю, доверяла мне больше, чем прочим девушкам. Я относила леди Рогфорд весьма странные записки, а от нее приносила королеве записки уж очень странные. То есть слова-то были обычные, только казались вовсе лишенными смысла.

 – Возможно ли, чтобы королева была с господином Деремом? – грозно спросил Саффолк.

 – Господин Дерем присоединился к королевскому двору лишь в Понтефракте, милорды, – ответила Кэтрин Тилни. – Значит, это невозможно.

 – Почему вы никому не сообщили о странностях в поведении королевы, госпожа Тилни? – спросил герцог Норфолк.

 Кэтрин Тилни посмотрела на герцога Томаса так, будто сомневалась в здравости его рассудка.

 – К кому я могла бы пойти, милорд? Может быть, к королю? И что я могла бы ему сказать? Что у его супруги какие-то тайны и вообще она странно себя ведет? Я простая служанка в королевских покоях, я даже не дворянка. Мое ли дело осуждать королеву? Даже посмей я все-таки открыть рот, мне никто бы не поверил – ни король, ни вы сами, милорд, – ответила Тилни.

 – Мы благодарим вас за помощь, госпожа Тилни, – заключил Саффолк. – Теперь можете удалиться, однако нам, возможно, захочется побеседовать с вами еще раз.

 Женщина сделала реверанс, и ее вывели из зала заседания и сопроводили назад в камеру.

 – Ну, джентльмены, что вы думаете? – спросил герцог Саффолкский.

 – Может показаться, что королева замешана в неких бесчестных делах, – ответил граф Саутгемптон.

 – Да, но в каких именно? И с кем? – подал голос лорд Рассел.

 – Мне кажется, нет сомнений в том, чем именно она занималась, – ответил ему лорд Одли. – Остается лишь вопрос, с кем?

 – Милорды, возможно, у меня есть ответ, – заявил архиепископ. – Полагаю, Томас Калпепер и есть тот негодяй, которого мы ищем, однако у меня пока нет необходимых доказательств. Кажется, королева очень его любит. Он находился в свите короля во время путешествия, все четыре месяца. Он мог бы знать распорядок дня королевы не хуже самого короля, поскольку он состоит у него на службе.

 – Побойтесь бога, Кранмер! – воскликнул герцог Норфолк. – Да Калпепер фактически вырос в королевских апартаментах! Его привезли ко двору совсем юным, чтобы отдать в пажи. Король питает к нему глубокую привязанность. Этого просто не может быть!

 Архиепископ пожал плечами.

 – Меня навели на эти подозрения.

 – Кто? – спросил Норфолк.

 – Боюсь, ваша же племянница, – ответил Томас Кранмер.

 – Полагаю, – вмешался Саффолк, – нам лучше продолжать допрос свидетелей. Следующей идет Маргарет Мортон, еще одна девица из покоев королевы. – И он дал знак стоящей в дверях страже. – Введите госпожу Мортон!

 Она вошла, рыхлая и еще менее привлекательная, нежели Кэтрин Тилни, если такое возможно. Женщина раздувалась от гордости и самодовольства. Еще бы, ведь она такая важная свидетельница! Она неуклюже присела в реверансе.

 – Чем я могу помочь вам, милорды? – спросила Маргарет Мортон, не дожидаясь, пока ей будет дозволено говорить. Похоже, она даже не понимала, какой промах совершила.

 – Госпожа Тилни сообщила, что королева во время путешествия вела себя довольно странно – ночные отлучки и прочее. Заметили ли вы нечто такое, о чем хотели бы рассказать Тайному совету?

 – О да! – с готовностью воскликнула Маргарет Мортон. – Я уверена, нет сомнений, что ее величество и эта баба Рогфорд что-то затевали. Вечно о чем-то шушукались, слали записки туда-сюда, в которых ничего нельзя было разобрать. Да еще письма, которые Рогфорд брала у королевы и куда-то с ними убегала. А потом приносила другие письма ее величества.

 – В Линкольне вы втайне выходили куда-то с королевой, – мягко подсказал герцог Саффолк.

 – Да, милорды, и в Йорке, и в Понтефракте. Мы, служанки в личных покоях королевы, вечно суетимся, то входим, то выходим. Но в Понтефракте ее величество накричала на госпожу Луффлин, потому что та вошла в ее спальню и не постучала. Она выгнала ее и впредь запретила кому-нибудь из нас входить в спальню, если она сама не прикажет. В ту ночь королева заперлась с леди Рогфорд. И это странно само по себе, милорды, – заявила она многозначительно. – Дверь не только закрыли на замок, но вдобавок и на засов изнутри. И что же, милорды? Именно в тот момент королю не захотелось навестить свою женушку! Очевидно, он предполагал провести ночь в ее постели. Со всем уважением, милорды, но он был в халате, ночной рубашке и ночном колпаке, а дверь-то оказалась заперта. – Женщина обвела взглядом зал заседаний Тайного совета, чтобы убедиться, какой эффект произвели ее слова. Явно довольная собой, она продолжала: – Так вот, милорды, мы стали колотить в дверь, и голос леди Рогфорд в конце концов спросил, чего нам нужно. Мы сказали – тут король, он желает видеть королеву. Я стояла возле самой двери. Так вот, там было чего слышно: сначала шарканье ног, потом Рогфорд бормотала, что замок не открывается, а король тем временем терял терпение. Наконец дверь чуть приоткрылась, и выглянула Рогфорд. «Королева, – говорит она, – страдает от жуткой головной боли и умоляет короля уйти, чтобы она могла отдохнуть в одиночестве и прийти в себя, чтобы наутро ехать с королем на охоту». Разумеется, король, такой любезный джентльмен, уважил ее просьбу. Да простит Господь мне эти слова, милорды, но в тот момент я подумала про себя, что там с ней другой мужчина, не иначе.

 В зале стояла гробовая тишина. Вот оно и прозвучало, это свидетельство, которое они так долго искали и боялись услышать.

 – Возможно, госпожа Мортон, ваши подозрения навели вас также на мысль о том, кто был этот мужчина? – спросил Саффолк.

 – Я могла бы прозакладывать жизнь за то, что это был юный Том Калпепер, милорды, – честно призналась она. – Кроме него некому.

 – Не Дерем?

 – Что? Этот грубый, невоспитанный болван? Нет! Это был Калпепер, милорды. Она положила на него глаз еще весной, в апреле, уж я-то знаю. В Хэтфилде она стояла у окна и бросала на него влюбленные взгляды, а он стоял под окном. И тоже смотрел на нее с любовью и посылал воздушные поцелуи. Однажды в Хэтфилде она провела наедине с Калпепером целых шесть часов, в своей спальне. Когда они наконец вышли, у обоих был такой вид, точно у кота, который съел канарейку. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, чем они там занимались, – ехидно заключила Маргарет Мортон.

 – И вы никому не сказали? – прорычал герцог Норфолк, точно так же, как спрашивал он у Тилни.

 – Я простая служанка, – ответила Маргарет Мортон. – Мое ли дело докладывать о поведении королевы? Выкинь я подобный номер, и меня не взяли бы больше ни в один приличный дом.

 – Мы благодарим вас, госпожа Мортон, – ровным голосом сказал Саффолк. – Можете удалиться. Вы представили нам исключительно ценные показания.

 Стражники быстро увели женщину, и дверь за нею закрылась.

 – Это проливает свет, не так ли, милорды? – сказал герцог Саффолк. – Похоже, милорд архиепископ, ваши предчувствия вас не обманули.

 – И это великая трагедия, милорды, – тихо ответил архиепископ. – Меня совсем не радует, что я оказался прав. Королеве едва исполнилось восемнадцать. Если обвинения против нее получат дальнейшее подтверждение, ее дни будут окончены в Тауэре, она повторит судьбу своей родственницы, Анны Болейн, упокой Господь ее душу.

 Как известно, Томас Кранмер восхищался Анной Болейн и приложил немало усилий к тому, чтобы ее спасти…

 – Да вам какое дело?! – вскинулся герцог Норфолк. – Если мою племянницу приговорят к смерти, вы быстро подсунете королю какую-нибудь добрую реформистку. Разве не этого, сэр, всегда добивались вы и ваши союзники?

 – Это вы, Томас Говард, спешно женили короля на вашей племяннице, чтобы самому стать всемогущим, – грозно повысил голос архиепископ. – Если бы не вы, король никогда не связался бы со столь недостойной особой! Нынешний позор – следствие ваших амбиций. Смерть этой юной женщины навечно останется на вашей совести.

 – Вы возьмете сторону глупых служанок против урожденной Говард?

 – По-вашему, прислуга королевы затеяла интригу, чтобы ее опорочить? Зачем им это? – спросил Кранмер.

 – Кто их разберет, этих женщин, – буркнул Норфолк. – Странные они создания, если не сказать больше.

 – Милорды, пререкания ни к чему нас не приведут, – вмешался герцог Саффолк. – На сегодня у нас есть еще несколько свидетелей.

 Привели госпожу Элис Рестволд, потом наступил черед Джоан Балмер. Обе, в сущности, повторили уже сказанное Кэтрин Тилни и Маргарет Мортон. Каждая добавила какую-нибудь незначительную подробность, которую другие не упомянули по причине забывчивости или невнимания, либо просто не могли знать. Но в целом их показания сходились. Женщин поблагодарили и отправили назад в Тауэр.

 На этот день оставалась последняя улика – письмо, обнаруженное среди вещей Тома Калпепера. Оно было написано весной того же года рукой самой королевы. Дурно составленное, с кучей ошибок, оно заканчивалось нежными словами – «твоя на всю жизнь, до самой смерти, Кэтрин».

 Теперь никто из членов Тайного совета не сомневался, что Кэтрин Говард совершала прелюбодеяние с Томом Калпепером. Никто не хотел сообщать королю. Однако Чарльз Брэндон, герцог Саффолкский, знал, что эту нелегкую обязанность придется выполнять именно ему. Лучший друг Генриха, он был также лордом-председателем Тайного совета.

 – Подайте мне меч! – кричал Генрих. – Чарльз, я поеду в Сайон и убью ее собственными руками! А-а, лживая сука! А я-то ее любил! Никогда больше! Кэтрин, Кэтрин! – и король залился слезами.

 Совет взял на себя обязанность разослать официальные сообщения послам при дворах основных монархий Европы. И вскоре о печальных событиях в жизни Генриха знали все. Поведение королевы в этих коммюнике было названо «вызывающим отвращение».

 Французский король Франциск Первый, сам известный распутник, отправил «брату Анри» в высшей степени сочувственное письмо соболезнования.

 

 «Я с сожалением узнал о неприятностях и бедах, постигших вас посредством безнравственного и распутного поведения королевы. Однако, зная моего доброго брата как рассудительного и добродетельного принца безупречной чести, я настоятельно советую ему забыть вышеупомянутые неприятности и, подобно мне, набраться мудрости и благоразумия, дабы впредь не доверять свою честь легкомысленной натуре женщины, но, напротив, возблагодарив Господа за все, довериться божественной милости. Легкомыслие женщины не должно порочить честь мужчины».

 

 А с глазу на глаз с сэром Уильямом Полетом, английским посланником, Франциск Первый отозвался о Кэтрин Говард так:

 – Наделала дел, маленькая проказница!

 И захихикал в явном одобрении сексуальных похождений королевы.

 Двадцать второго ноября Тайный совет постановил лишить Кэтрин Говард титула королевы. Теперь она была «госпожа Говард», как прежде. Двумя днями позже ей было представлено официальное обвинение в том, что она «вела до брака жизнь неподобающую и порочную, исполненную низменного плотского греха, подобно обычной шлюхе, сохраняя тем не менее видимость приличной и достойной женщины». Далее ее обвинили в том, что она ввела в заблуждение короля и женила его на себе обманом, тем самым подвергнув корону опасности быть узурпированной незаконнорожденными отпрысками.

 Обвинение, зачитанное низложенной королеве в Сайон-Хаус, произвело на нее гораздо меньшее впечатление, нежели тот факт, что она больше не королева. Когда члены Тайного совета удалились, Кэт взглянула на Ниссу и спросила:

 – Меня казнят?

 Леди Бэйнтон вздрогнула, ошеломленная ее прямотой. Кейт и Бесси заплакали.

 – Если вас признают виновной, – ответила Нисса, – то да, думаю, что так и будет. Супружеская измена королю является изменой государству.

 – Ох, – протянула молодая женщина и вдруг необычайно оживилась. – У них только и есть что показания моих служанок! – воскликнула она. – Разумеется, они им не поверят, если я стану все отрицать. Ведь я урожденная Говард!

 – Кэт, они допросят и других. Например, леди Рогфорд и господина Дерема, а также Калпепера. Как вы могли довериться Рогфорд, Кэт? Особенно после того, что леди Хорек сделала с вашей кузиной Анной. Не понимаю, как герцог Томас терпел ее до сих пор.

 – Потому что она уязвима, и он мог распоряжаться ею по своему усмотрению, – бесстрашно сказала Кэт. – Леди Хорек! – она фыркнула. – Вот какое прозвище вы ей дали? Она и вправду похожа на хорька!

 – Так ее прозвали мои братья, – сказала Нисса.

 – Этот прелестный ангелок Джайлз все еще состоит при леди Анне? – Кэтрин снова сменила тему, лишь бы не говорить о страшном…

 – Да, – кивнула Нисса.

 – А ведь нам пора подумать, как справлять Рождество, – продолжала Кэт. – Возле дома, на северной стороне, растет рощица прекрасных елей. Как вы полагаете, леди Бэйнтон, нам разрешат набрать веток? И у нас должны быть свечи и рождественское полено.

 Так была закрыта тема смерти, предательства и прочих неприятностей. Кэт все понимает, только гонит от себя страшные мысли. Наверное, это будет ее последнее Рождество, вот она и хочет повеселиться. Разве нельзя?

 – У нас должна быть рождественская чаша с пуншем и печеные яблоки, – сказала Нисса. – У нас в Риверс-Эдж это было обязательно.

 – Как вы думаете, нам подадут поросенка с яблоком во рту? – громко подхватила Кейт Кэри. – Всегда так весело, когда вносят поросенка!

 – А музыка? – спросила Бесс.

 – Вот было бы хорошо, – воскликнула Кэт.

 – Должно быть, она сошла с ума, если осуждает приготовления к Рождеству, – заметила на ухо Ниссе леди Бэйнтон. – Неужели ей все равно, что ее считают мерзкой распутницей? Что настал конец ее браку с королем? Ведь она погибла!

 – Нет, ей не все равно. Просто Кэт не хочет, чтобы другие видели, как она страдает. Слишком она горда! Кроме того, все это очень неприятно, а Кэт никогда не умела встречать беду лицом к лицу. С чего бы ей меняться сейчас? Вот она и мечтает, как будет праздновать Рождество. Кто знает, что случится после Рождества?

 – Говорят, – доверительно зашептала леди Бэйнтон, – будто король хочет вернуться к леди Анне. Вот было бы хорошо! Она в высшей степени прекрасная и достойная дама.

 Леди Бэйнтон нравилась Нисса. Она была замужней женщиной и матерью крошек-близнецов, да и в уме ей не откажешь. Кроме того, с кем тут еще поболтать? Две другие девушки были еще слишком молоды…

 – Мадам, я бы не стала рассчитывать на воссоединение короля и леди Анны. Они стали лучшими друзьями, однако боюсь, что супругами друг другу им быть совсем не хочется.

 – Вот жалость, – ответила леди Бэйнтон. Она доверилась мнению Ниссы, ведь та дружила с леди Анной, а ее брат был одним из пажей принцессы.

 – Вам известно, когда будут допрашивать леди Рогфорд? – спросила Нисса.

 – Муж говорит, будто Совет вызовет ее на допрос завтра, – ответила леди Бэйнтон. – Никак не возьму в толк, почему эта зрелая и опытная женщина – особенно если вспомнить ее прошлое! – была такой плохой советчицей королеве? А она как будто подстрекала бедняжку к предательству! Если, конечно, верить ее горничным, только непонятно, зачем бы им лгать. Будь я на ее месте, я бы сходила с ума от страха.

 Но леди Рогфорд с ума не сходила. Напротив, заточение в одиночной камере помогло ей вернуть рассудок, хотя бы на некоторое время. Она предстала перед Тайным советом в Тауэре, облаченная в прекрасное платье черного бархата. Чепец украшали прекрасные жемчужины. Она стояла перед Советом, держась очень прямо и надменно глядя перед собой.

 – Она напряжена, точно струна лютни, – прошептал лорд Одли сэру Уильяму Полету, который как раз вернулся в Англию с письмом от французского короля к Генриху Тюдору. Взглянув на леди Рогфорд, сэр Уильям согласно кивнул.

 – Постарайтесь вспомнить, мадам, – начал герцог Саффолк, – когда началась эта связь?

 – Весной, – спокойно ответила Джейн Рогфорд.

 – Королева сама приблизила к себе господина Калпепера или господин Калпепер стал добиваться внимания королевы?

 – Он первым начал ее преследовать, – ответила леди Рогфорд. – Он всегда сходил по ней с ума, с того времени, как они были детьми. Калпепер хотел на ней жениться, но она стала женой короля. Но он был отважный малый и хотел ее. Королева была весьма смущена его ухаживаниями, но он продолжал упорствовать. Во время болезни король отдалился от нее, и она пала жертвой обаяния господина Калпепера.

 – Вы уверены, что это случилось весной, мадам? Я хотел бы установить поточнее.

 – Да, весной. В апреле, кажется. Да, это случилось в апреле.

 – Где они встречались? – продолжал расспрашивать Саффолк.

 – В моих личных покоях, – ответила Рогфорд и улыбнулась. – Они понимали, что там безопаснее. Я сама несла караул за дверью.

 – Она лишилась рассудка, – тихо заметил граф Саутгемптон.

 – Она совершенно спокойна и говорит правду, – возразил Саффолк. – Как будто хочет, чтобы мы знали, какую она сыграла роль! Как будто гордится тем, что сделала. – Он взглянул на леди Рогфорд. – Что еще, мадам?

 – Я относила письма и записки, которые они писали друг другу. Но вам, без сомнения, об этом уже рассказывали горничные. Но знаете ли вы, что королева называла господина Калпепера «сладеньким дурачком»? – Женщина горько рассмеялась. – Она-то была еще большей дурой, но умела быть хитрой! Каждый раз, когда она хотела поступить по-своему, а Калпепер не поддавался, она напоминала ему, что есть и другие, жаждущие ее милостей, «ждут прямо за дверью», говорила она. Калпепер тогда сходил с ума от ревности.

 – Известно ли вам наверняка, – продолжал Саффолк, – была ли у Кэтрин Говард плотская связь с Томасом Калпепером?

 – Да, – ответила леди Рогфорд. – Летом, во время путешествия, я много раз была свидетелем их страсти, поскольку обычно находилась в комнате, она не могла отослать меня прочь, оставаясь в моих покоях – это вызвало бы подозрения.

 Герцог Норфолк почувствовал дуновение смерти.

 – Почему вы не пытались ее остановить? – вскричал он, обращаясь к леди Рогфорд. – Отговорить от этой опасной глупости? Почему не пришли ко мне, если боялись сообщить кому-нибудь еще?

 – Зачем было мне ее останавливать? – холодно спросила Джейн Рогфорд, устремив на них исполненный ярости взгляд. – Вспомните, когда я в последний раз стояла перед Тайным советом, милорды! Вы выслушали мои показания и исказили их смысл. А затем казнили моего мужа. Вы поступили так для того, чтобы король смог избавиться от жены и жениться на другой. – Она рассмеялась, и смех ее был тронут безумием. – Так пусть сердце Генриха Тюдора будет разбито, как разбилось мое сердце! Нет, я не остановила эту глупышку Кэтрин Говард, когда она столь легкомысленно двинулась по кривой дорожке к собственной погибели. Зачем мне было ее спасать? Кэтрин Говард предала бы короля и без моей помощи. Она прирожденная шлюха.

 Исполненные злобы слова леди Рогфорд заставили онеметь членов Тайного суда. Некоторое время они сидели ошеломленные, и вдруг женщина начала дико хохотать. К своему ужасу, они поняли, что это смех безумной, их пробил ледяной озноб. Ее смех звенел и вибрировал, набирал силу и, казалось, уже зажил собственной жизнью, пропитывая ненавистью самые стены зала.

 – Уведите ее, – устало махнул рукой герцог Саффолк. Стражники увели умалишенную, и тогда он обратился к совету:

 – Ее свидетельство необходимо, дабы осудить бывшую королеву за измену королю. Но все прочее, что сказала Джейн Рогфорд, лучше сохранить в тайне, милорды. Думаю, все согласятся с моим мнением, не так ли?

 Он обвел взглядом собравшихся, и они дружно закивали.

 Герцог Норфолк, который отлично умел скрывать свои мысли, теперь казался совсем старым – будто груз усталости и разочарования лег на его плечи непомерной тяжестью. Уже нет разницы, что скажут другие свидетели. Только что Джейн Рогфорд вбила последний гвоздь в гроб Кэтрин Говард. Точнее, последний гвоздь в гроб дома Говардов. И в данный момент Томас Говард потерпел такой разгром, что у него не было сил защищаться.

 – Думаю, на сегодня мы выслушали достаточно, – тихо заметил герцог Саффолк. – Встретимся здесь завтра, в тот же самый час, и выслушаем показания Томаса Калпепера. Согласны, милорды?

 Все кивнули и, выйдя из зала заседаний, поспешили к своим баржам. Томас Говард не преминул отметить, что все стараются держаться от него подальше, никто не пожелал сесть на его баржу. Мрачно усмехнувшись про себя, он велел гребцу поскорее плыть в Уайтхолл. Оказавшись на месте, герцог бросился в свои покои и разыскал графа Марча.

 – Свершилось, – сказал он внуку. – Рогфорд ее прикончила. – И затем рассказал Вариану обо всем, что произошло в зале Совета, включая и то, что Рогфорд сделала это из мести королю.

 – Сколько времени осталось у Кэтрин?

 – Сначала предстоит выслушать Калпепера, потом ему и Дерему предъявят обвинение и подвергнут допросу. Разумеется, их сочтут виновными, приговорят к смерти и казнят как можно скорее. Потом, я думаю, на время праздника все уляжется. Двенадцать дней Рождества, Богоявление – и все начнется опять, пока Кэтрин не будет казнена в Тауэре. Леди Рогфорд тоже умрет.

 – А что будет с моей женой и всеми теми, кто сейчас с Кэт?

 – Они будут прислуживать Кэт до самой ее смерти, – ответил герцог Томас.

 – Они знают, что тут происходит? – продолжал расспрашивать граф де Уинтер.

 – Кэтрин и другие знают лишь то, что им сообщают.

 – Я хочу видеть жену, – сказал Вариан. – Понимаю, что Говарды отныне никто, однако возможно ли, чтобы я смог увидеться с Ниссой?

 – Дождись, пока они не покончат с Калпепером и Деремом, а потом посмотрим. Думаю, что сумею убедить Чарльза Брэндона, что не случится беды, если тебе позволят навестить жену.

 – А что будет с Говардами?

 Герцог хрипло рассмеялся.

 – Мы снова впадем в немилость, возможно, на весь срок, отпущенный Генриху Тюдору. Две королевы – ставленницы Говардов, и обе оказались никуда не годными. Это плохая рекомендация, Вариан. Думаю, что тебе следует наконец возрадоваться, что ты де Уинтер, а не Говард.

 – Я всегда буду гордиться своей матерью, урожденной Говард.

 Глаза герцога Томаса увлажнились – как редко бывали в них слезы!

 – Пойду прилягу, пока можно, – ворчливо ответил он.

 Его мечты рассыпаются в прах, понял Вариан. Затем его мысли обратились к Ниссе. Жена как-то раз сказала, что герцог Томас лишил ее мечты. Неужели она решит, что Бог справедливо покарал главу дома Говардов, обратив в пыль его мечты и чаяния? Вполне возможно. Он скажет ей, когда они увидятся. Однако интуиция подсказывала Вариану, что Нисса не станет злорадствовать, узнав, что Говарды пали.